— Для твоих кинжалов.
— У меня только четыре, — я вытащила их из кучи на полу.
— Ты добудешь еще.
Я вставила оружие в ножны, и мои ребра будто сами превратились в оружие. Конструкция была гениальна. Теперь клинки было легко достать, и они не цеплялись за бедра при движении.
Я едва узнавала себя в зеркале. Я выглядела как всадник. Но все еще чувствовала себя писцом.
Спустя несколько минут половина того, что я ранее упаковала, была свалена на ящики. Мира деловито собирала мой рюкзак, выбрасывая все ненужное и почти все сентиментальное, по ходу дела засыпая меня советами о том, как выжить в квадранте. А потом удивила меня, сделав самую сентиментальную вещь на свете: сказала мне сесть между ее коленями, чтобы она могла заплести мне косу вокруг головы.
Как будто я снова была ребенком, а не взрослой женщиной… но я сделала это.
— Из чего он?
Я провела ногтем по материалу корсета чуть выше сердца.
— Моя придумка, — объяснила Мира, больно натягивая волосы, чтобы заплести косу как можно крепче и ближе к голове. — Я сделала эту штуку специально для тебя, вшив сюда чешую Тейна, так что будь аккуратна с ней.
— Чешую дракона? — Я откинула голову назад, чтобы посмотреть на нее. — Как? Тейн такой огромный.
— Я знаю одного всадника, чья сила может делать большие вещи очень маленькими, — на ее губах заиграла коварная улыбка. — А маленькие вещи… намного, намного больше.
Я закатила глаза. Мира всегда была более откровенна в разговорах о своих мужчинах, чем я… о всех своих двоих.
— И? Насколько именно больше?
Она рассмеялась, потом дернула меня за косу.
— Наклонись вперед. Честно говоря, тебе стоило подстричься. — Она подтянула пряди ближе к моей голове и продолжила плести. — Это же помеха в спарринге и в бою, не говоря уже о том, что волосы делают из тебя отличную мишень. Ни у кого больше нет волос, которые вот так высветлены, тебя легко вычислить.
— Ты прекрасно знаешь, что длина ни при чем. Родной пигмент выцветет вне зависимости от того, подстригу я их или нет.
И глаза мои тоже неопределенного цвета, светло-ореховые, отливающие то синевой, то янтарем. Они, кажется, так и не смогли выбрать какой-то один цвет радужки.
— К тому же, вне зависимости от того, что там кто думает про их цвет, волосы — это единственная часть меня, которая абсолютно здорова. И если я их обрежу… Получится, что я наказываю тело за его здоровье, так? Да и вообще я не чувствую необходимости скрывать свою суть.
— Ты и не должна. — Мира потянула меня за косу, заставляя откинуть голову назад, и наши глаза встретились. — Ты самая умная женщина из тех, кого я знаю. Не забывай об этом. Твой мозг — твое главное оружие. Перехитри их, Вайолет. Ты слышишь меня?
Я кивнула, и она ослабила хватку, потом закончила заплетать косу и помогла мне подняться на ноги. Все это время она торопливо говорила, едва делая паузы, чтобы отдышаться, — пыталась разом выложить все свои знания, накопленные за годы тренировок и сражений.
— Будь наблюдательна. Быть тихой и незаметной — это хорошо, но убедись сначала, что ты замечаешь все и всех вокруг и можешь применить это с пользой для себя. Ты читала Кодекс?
— Несколько раз.
Книга правил для квадранта всадников в разы меньше, чем для других подразделений. Наверное, потому что всадникам трудно подчиняться правилам.
— Хорошо. Тогда ты знаешь, что другие курсанты могут убить тебя в любой момент, а кадеты-головорезы точно попытаются это сделать. Меньше претендентов — больше шансов на Молотьбе. Драконов, желающих связать себя узами, всегда не хватает, а тот, кто достаточно безрассуден, чтобы погибнуть, все равно не достоин дракона.
— Только не во время сна. Нападение на любого кадета во время сна является преступлением и влечет наказание. Статья три…
— Да, но это не значит, что ночью ты в безопасности. Спи в этом, если можешь, — она щелкнула меня по животу, затянутому в корсет.
— Черный цвет, который носят всадники, надо сначала заслужить. Ты уверена, что мне не стоит сегодня быть в своей тунике? — я провела ладонями по коже.
— Ветер на парапете надует любую свободную ткань, как парус. — Мира протянула мне изрядно полегчавший рюкзак. — Чем плотнее твоя одежда, тем лучше тебе будет там, наверху, и на ринге тоже, когда начнешь спарринг. Носи защиту всегда. И всегда держи кинжалы при себе.
Она показательно ткнула в ножны у себя на бедрах.
— Кто-нибудь обязательно скажет, что я их не заслужила.
— Ты — Сорренгейл, — ответила она, как будто этого достаточно. — Пусть катятся со своими словами.
— И ты не думаешь, что использовать драконью чешую — это жульничать?
— Нет такого понятия, как жульничество, когда ты на парапете. Есть только выживание или смерть. — Снова прозвонил колокол — осталось всего тридцать минут. Мира сглотнула: — Почти пора. Готова?
— Нет.
— Я тоже не была, — язвительная улыбка приподняла уголок ее рта. — А ведь я всю жизнь готовилась к этому.
— Я не собираюсь умирать сегодня.
Я закинула рюкзак на плечо и поняла, что теперь мне дышится немного легче, чем раньше. С ним стало гораздо проще управляться.
Когда мы спускались по лестнице, в помещениях центральной, административной, части крепости царила жуткая тишина. Однако чем ниже, тем громче становился шум снаружи. Глядя в окна, я видела, как тысячи кандидатов обнимают своих близких и прощаются с ними на лужайке прямо под главными воротами. По моим наблюдениям, каждый год большинство родственников держатся за своих кандидатов до последнего удара колокола. Четыре дороги, ведущие к крепости, были забиты лошадьми и повозками, особенно там, где они сходились перед академией. А вот меня, когда я смотрела на пустые проезды вдоль полей, начинало тошнить.
Потому что именно туда сложат трупы.
Перед последним поворотом, ведущим к выходу во двор, Мира остановилась.
— Что та… Оууу.
Она изо всех сил прижала меня к груди и крепко обняла, пользуясь моментом — в коридоре никого не было.
— Я люблю тебя, Вайолет. Помни все, что я тебе говорила. Не становись еще одним именем в списке погибших.
Ее голос дрожал, и я тоже обхватила ее руками, крепко-крепко.
— Со мной все будет в порядке, — пообещала я.
Она кивнула, и ее подбородок ударился о мою макушку.
— Знаю. А теперь идем.
Это все, что она сказала, прежде чем отстраниться и шагнуть на многолюдный двор перед главными воротами крепости. Инструкторы, командиры и даже наша мать уже собрались здесь, пока в неформальной обстановке, ожидая, когда безумие за стенами превратится в порядок внутри. Сегодня через главные ворота в академию не зайдет ни один кадет или кандидат, поскольку у каждого квадранта свой вход и свои помещения. Хотя — проклятье! — у всадников есть собственная цитадель. Претенциозные, самовлюбленные ублюдки.
Я последовала за Мирой, пытаясь догнать ее за несколько быстрых шагов.
— Найди Даина Аэтоса, — сказала она, пока мы пересекали двор, направляясь к открытым воротам.
— Даина?
Я не могла сдержать улыбку при мысли о том, что снова увижу Даина, даже сердце начало стучать быстрее. Прошел год с тех пор, как мы виделись в последний раз, и я скучала по его теплым карим глазам и по тому, как он смеется… от души, всем существом, будто задействуя каждую частицу тела. Я скучала по нашей дружбе — или по тому, что при благоприятных обстоятельствах могло перерасти в нечто большее. Скучала по тому, как он смотрел на меня, словно я достойна внимания. Мне просто не хватало… его.
— Я, правда, не была в квадранте три года, но, как я слышала, у него все хорошо, он обеспечит твою безопасность. И не улыбайся так, — укоризненно сказала Мира. — Он же будет на втором курсе.
Она погрозила пальцем.
— Не связывайся со второкурсниками. Если захочешь переспать с кем-то, а ты должна… — тут она выразительно подняла брови, — делать это как можно чаще, учитывая, что никогда не знаешь, что будет завтра… То выбирай одногодок. Нет ничего хуже, чем сплетни кадетов о том, что ты обеспечила себе безопасность через постель.
— Значит, я могу пустить в постель кого угодно с первого курса, — сказала я с легкой усмешкой. — Главное, чтобы не со второго или третьего.
— Именно, — подмигнула Мира.
Наконец мы прошли через ворота, покинули крепость и присоединились к хаосу за ее пределами.
Новобранцев на военную службу ежегодно отправляла каждая из шести провинций Наварры. Некоторые прибывали добровольцами. Некоторых приговаривали к этому, в наказание за совершенные преступления. Большинство же призвали в армию. Единственное, что пока объединяло нас здесь, в Басгиате, это то, что мы прошли вступительные испытания — как письменный экзамен, так и испытание ловкости, в успешную сдачу которого я до сих пор не могла поверить, — и это означало, что мы, по крайней мере, не станем пушечным мясом на передовой.
Воздух буквально искрил от напряжения и предвкушения. Мира отвела меня по истертой булыжной дорожке к южной башне. Главное здание академии, пристроенное к горе Басгиат, выглядело, как будто его вырезали из хребта самой скальной гряды. Разросшееся грозное строение возвышалось над толпой встревоженных кандидатов и их родственников с глазами, полными слез. Крепость ухмылялась зубчатыми стенами, возведенными для защиты центрального донжона, и топорщилась орудийными башнями по углам, в одной из которых пряталась колокольня.
Бо́льшая часть толпы выстроилась у основания северной башни, у входа в пехотный квадрант. Часть людей направлялась к воротам позади нас — в квадрант целителей, который занимал южную часть академии. Зависть стиснула мою грудь, когда я заметила, как несколько человек идут по центральному туннелю в архивы, расположенные в подвальных залах крепости, чтобы стать писцами.
Вход в квадрант всадников, как и вход для пехоты на севере, представлял собой укрепленную дверь в основании башни. Но если кандидаты в пехоту могли пройти прямо в свой квадрант на уровне земли, то кандидатам во всадники придется