Обычно на поле разрешалось ходить только всадникам — за исключением Дня Презентации.
— Не знаю, смогу ли я смотреть на все это, — сказал Даин, возвращая мое внимание к себе.
Я посмотрела на его полное скрытой силы лицо. Идеально подстриженная борода окаймляла полные губы, сжатые в скорбную линию.
— Тогда закрой глаза.
У меня был план — дерьмовый, но попробовать стоило.
— Что изменилось между тем днем, когда ты перешла парапет, и сегодняшним? — снова спросил Даин.
В его глазах мешались эмоции, бо́льшую часть которых я не могла угадать. Ну кроме страха. Тот в интерпретации не нуждался.
— Я.
Через час, перелетев через беспорядочно крутящиеся столбики, я спрыгнула на безопасную гравийную дорожку. Третья порция препятствий закончилась. Осталось два. И я до сих пор не прикоснулась ни к одной из веревок.
Клянусь, я чувствовала, как Даин смотрит с нижней части трассы, где Тайнан и Лука еще не начали свое восхождение, но я не глядела вниз. Не было времени на то, что, как он думает, станет последним взглядом, и я не могла позволить себе задержаться и утешить его, когда впереди оставались еще два препятствия.
Одно из которых я ни разу не успела отработать на тренировках — почти вертикальный пандус в конце.
— Ты сможешь! — завопила Рианнон с вершины утеса, когда я добралась до «дымохода».
— Или можешь сделать нам всем одолжение и упасть! — раздался другой голос.
Джек, без сомнения. Если на тренировках здесь был только наш отряд, то теперь каждый из первогодков мог наблюдать за происходящим: или снизу, или уже с вершины.
Я поглядела вверх, на полукруглую расселину, внутри которой должна была взбираться, а затем вернулась на несколько футов назад по тропинке.
— Что ты делаешь? — закричала Рианнон, когда я схватила одну из веревок и потащила ее вбок.
Та цеплялась за поверхность скалы, и вниз летели мелкие камни.
Веревка была дико тяжелая и растягивалась с трудом, но мне удалось зацепить ее нижнюю часть за камень в основании «дымохода». Натянув веревку как можно крепче, я поставила одну ногу на стену расселины, дернула веревку на пробу, а затем вознесла молитву Зинхалу, чтобы все получилось.
— Она что, имеет право так делать? — прорычал кто-то сверху.
Имею и сделаю. Прямо сейчас.
Затем я подняла другую ногу и начала маленькими шажками взбираться по правой стороне «дымохода», ступая по камням и перехватывая веревку руками, чтобы поддерживать свой вес. Примерно на полпути вверх веревка резко дернулась, соскользнув где-то наверху с большого валуна, но я быстро перехватила ее и продолжила подъем. Сердце стучало в ушах, но убивало не это, а боль в ладонях. К середине «дымохода» казалось, что языки пламени пожирают мои руки, и я стискивала зубы, чтобы не закричать.
Вот он. Верх «дымохода».
Веревка натягивалась все сильнее, вот она задела верхний край расселины, и я использовала всю оставшуюся силу, чтобы подтянуться. И после этого упала на четвереньки.
— Да, так его! — завопил Ридок с вершины утеса и заулюлюкал. — Вот она, наша девочка!
— Вставай! — закричала Рианнон. — Еще одно осталось!
Моя грудь вздымалась, легкие горели, но я поднялась на ноги. Теперь я была на последнем пролете, последней ступени на пути к летному полю. Передо мной возвышался деревянный пандус, на десять футов отходивший от стены утеса, а затем загибавшийся вверх, как внутренняя часть чаши. Его самая высокая точка была на одном уровне с вершиной. На десять футов выше, чем я сейчас.
Препятствие было предназначено для проверки способности кадета преодолеть переднюю лапу дракона и добраться до седла. Для чего я, опять же, слишком мала ростом.
Но слова Ксейдена о том, что правильный путь не единственный, звучали в моей голове всю прошедшую ночь. И к тому времени, когда взошло солнце и прогнало тьму, у меня уже был план.
Осталось лишь надеяться, что я смогу его осуществить.
Я вытащила из ножен свой самый большой кинжал — из тех, что принесла сюда в День призывника, — и вытерла пот на лбу тыльной стороной грязной ладони. Затем я забыла об огне в руках, о пульсации в плечах и о том, что коленом не слишком удачно приземлилась после прохождения столбов. Я заблокировала боль, заперла ее за стеной, как делала всю свою жизнь, и сосредоточилась на рампе, как будто от ее прохождения зависела моя жизнь.
Хотя… Так оно и было.
Здесь уже не было веревок. И был лишь один способ преодолеть подъем. Только гребаная воля.
Так что я бросилась бежать, используя скорость в своих интересах.
Мои ноги стучали о пандус, а подъем становился все более крутым. То, что я не преодолевала это препятствие лично, вовсе не значит, что я не видела, как мои товарищи по отряду проходили его снова и снова. Я бросила тело вперед, и импульс понес меня вверх.
Я ждала до последнего, пока не почувствовала тот самый сакральный сдвиг, момент, когда гравитация дернула мое тело вниз почти в двух футах от вершины, и тогда я взмахнула рукой и вонзила кинжал в скользкое, мягкое дерево пандуса — чтобы использовать его как опору для последнего рывка.
Из моего горла вырвался первобытный крик, а плечо буквально взорвалось болью, когда пальцы вцепились в край рампы. Я сжала зубы и закинула наверх локоть, чтобы получить больше рычагов, и подтянулась, используя рукоять кинжала в качестве последней ступеньки перед самой вершиной.
Но я еще не закончила.
Лежа на животе, я повернулась лицом к пандусу, затем перегнулась через край, выдернула кинжал и убрала его в ножны на ребрах, прежде чем, пошатываясь, встать на ноги. У меня получилось. Облегчение единым глотком высосало адреналин из моего тела.
Тут я почувствовала, как руки Рианнон обхватывают меня, принимая на себя мой вес, пока я задыхалась. Ридок же обнял меня со спины, так, что я почувствовала себя начинкой для сэндвича, и орал от счастья. В других обстоятельствах я бы запротестовала, но сейчас только эти двое и держали меня на ногах.
— Она не имела права так делать! — надрывался кто-то.
— Да, но она только что это сделала! — бросил Ридок через плечо и наконец ослабил хватку.
Мои колени дрожали, но все же не подгибались. А я хватала воздух, вдох за вдохом.
— У тебя получилось! — Рианнон взяла мое лицо в ладони, слезы наполнили ее карие глаза. — У тебя получилось!
— Повезло. — Я сделала еще один вдох и взмолилась своему бешено несущемуся куда-то сердцу, прося его замедлиться. — И. Адреналин.
— Это жульничество!
Я повернулась на голос. Это оказалась Эмбер Мэвис, рыжеватая блондинка и командир Третьего крыла, которая в прошлом году стала близкой подругой Даина. Сейчас на ее лице не было ничего, кроме ярости. Она бросилась к Ксейдену, который стоял всего в паре футов от нее со свитком и со скучающим видом отслеживал время по секундомеру.
— Назад, Мэвис, — угрожающе сказал Гаррик, вклиниваясь между Эмбер и Ксейденом.
Солнце блеснуло, отражаясь от двух мечей у него за спиной.
— Эта мошенница использовала запрещенные предметы, причем дважды! — прокричала Эмбер. — Этого нельзя терпеть! Мы живем по правилам или умираем по правилам!
Неудивительно, что она и Даин нашли общий язык — они оба влюблены в Кодекс.
— Мне не нравится, когда кого-то в моей секции называют мошенником, — предупредил Гаррик и развернулся так, что его массивные плечи закрыли Эмбер от взоров остальных. — И командир моего крыла способен разобраться с нарушением правил в своем крыле.
Потом Гаррик шагнул в сторону, и я встретилась взглядом с синими глазами Эмбер.
— Сорренгейл? — спросил Ксейден с явным вызовом, выгнув бровь и занеся кончик ручки над свитком.
Я уже не в первый раз заметила, что, кроме эмблем Четвертого крыла и командира крыла, он не носил нашивок, которые так любили демонстрировать остальные.
— Я ожидаю тридцатисекундного штрафа за использование веревки, — ответила я и почувствовала, как дыхание наконец выравнивается.
— А нож? — Эмбер сузила глаза. — Она дисквалифицирована.
Когда Ксейден не ответил на это, она перевела взгляд на него.
— Конечно, она вне игры! Ты не можешь терпеть беззаконие в своем собственном крыле, Риорсон!
Но взгляд Ксейдена не отрывался от моего лица. Он ждал моего ответа.
— Всадник может взять с собой в квадрант только те предметы, которые может унести на себе… — начала я.
— Да кто ты такая, чтобы цитировать мне Кодекс? — закричала Эмбер.
— …И в дальнейшем всадники не должны быть отделены от этих предметов, что бы те из себя ни представляли, — продолжила я. — Ибо после переноса через парапет они считаются частью их личности. Статья три, раздел шесть, дополнение Б.
Подняв взгляд на Мэвис, я увидела, что ее голубые глаза широко распахнулись.
— Это дополнение было написано, чтобы сделать воровство смертным преступлением.
— Верно, — кивнула я, переводя взгляд с ее глаз на ониксовые, которые словно видели меня насквозь. — Но при этом оно придает любому предмету, перенесенному через парапет, статус неотъемлемой части всадника. — Я вынула из ножен обломанный и выщербленный клинок, поморщившись от острой боли в ладонях. — Это не кинжал, полученный после вызова. Его я перенесла через парапет и поэтому считаю частью себя.
Глаза Ксейдена вспыхнули, я даже заметила тень ухмылки на его упоительно, неприлично прекрасных губах. Это должно тоже быть против Кодекса — выглядеть так охренительно и быть таким безжалостным.
— Правильный путь — не единственный, — я использовала слова Ксейдена против него самого.
И он проговорил, не переставая глядеть мне в лицо:
— Она сделала тебя, Эмбер.
— Формально!
— И тем не менее, — он слегка повернулся и одарил Эмбер таким взглядом, какой я никогда не хотела бы почувствовать на себе.
— Ты мыслишь как писец! — рявкнула она на меня.
Это вроде как должно быть оскорблением, но я просто кивнула:
— Знаю.