Он поморщился.
— Вообще-то их называют летунами, — тихо произнес он, выдержав мой взгляд. — И для кого-то я могу быть злодеем, но не для тебя.
— Прошу прощения? Мы сейчас серьезно обсуждаем семантику?
— У драконов — всадники, у грифонов — летуны.
— И ты это знаешь, потому что ты с ними в сговоре. — Я отступила на несколько шагов, чтобы не поддаться невыносимому желанию врезать ему по морде. — Ты работаешь на врага.
— Ты ни разу не задумывалась, что во время войны иногда можно начать на правильной стороне, а закончить — на неправильной?
— В данном случае? Нет, — я показала на берег. — Я училась на писца, не забыл? Мы защищали наши границы шесть сотен лет. Это они не соглашались на мир. Поставки чего ты им тут обеспечиваешь?
— Оружие.
Сердце ушло в пятки и затем пробило землю.
— Которым они убивают всадников?
— Нет, — он выразительно качал головой. — Только для борьбы с вэйнителями.
У меня отпала челюсть.
— Вэйнители — это сказки. Как в книжке, которую мой отец… — я моргнула. Письмо. Как он там писал? «Фольклор передается из поколения в поколение, чтобы научить нас помнить о прошлом».
Так он хотел сказать… Нет. Невозможно.
— Они существуют, — произнес Ксейден тихо, словно смягчая удар.
— Хочешь сказать, существуют люди, которые каким-то образом присасываются к магии напрямую, без дракона или грифона, и оскверняют свою душу, — я говорила медленно, чтобы каждое слово было кристально ясно. — И это не просто персонажи сказки о сотворении мира.
— Да, — он наморщил лоб. — Они выпили всю магию в Пустошах и потом расползлись, как чума.
— Что ж, хотя бы фольклору эта версия соответствует. — Я сложила руки на груди. — Как там в сказках? Один брат связался с драконом, другой — с грифоном, а когда третий позавидовал, он обратился напрямую к источнику, утратил душу и объявил войну первым двум.
— Да, — он вздохнул. — Я вовсе не так хотел тебе рассказать.
— Если вообще хотел! — я бросила взгляд на наблюдавшего за нами Тэйрна, опустившего голову. Тот словно готовился сжечь Ксейдена в любой миг.
«Не поучаствуешь в просветительной беседе?»
«Пока нет. Я бы хотел, чтобы ты сама сделала выводы. Я выбрал тебя за разум и смелость, Серебристая. Не подведи меня».
Я с трудом удержалась, чтобы не показать средний палец собственному дракону.
— Ладно. Если бы я поверила, что вэйнители с темной магией существуют и бродят по Континенту, мне пришлось бы поверить, что они никогда не нападали на Наварру, потому что… — мои глаза округлились из-за естественного вывода. — Потому что наши чары отменяют любую недраконью магию.
— Да, — он переместил вес с ноги на ногу. — Здесь, в Наварре, они бессильны.
Проклятье, а ведь логично, как бы отчаянно мне ни хотелось обратного.
— И значит, мне пришлось бы поверить, будто мы не знаем, что на Поромиэль безжалостно и жестоко нападают темные заклинатели. — Я нахмурилась.
Он отвернулся и сделал глубокой вдох, потом снова посмотрел мне в глаза.
— Или пришлось бы поверить, что мы знаем, но решили не помогать.
Я вскинула подбородок от возмущения.
— Какого хрена мы бы решили не помогать, когда людей вырезают? Это идет наперекор всему, за что мы стоим.
— Потому что вэйнителей убивает только одно — то, что дает силу нашим чарам.
Он больше ничего не прибавил — мы просто стояли, и я слышала только плеск волн о берег и эхо его слов, бившихся о мое сердце.
— Поэтому на наши границы нападают? Они ищут то, что питает наши чары? — спросила я.
Не то чтобы я поверила — еще нет, — но он и не пытался меня убедить. «Правда редко требует усилий», — говаривал мой папа.
Он кивнул:
— Материал, который перековывают в оружие против вэйнителей. Вот, возьми.
Правой рукой он извлек из ножен на боку кинжал с черной рукояткой. Я в ужасе следила за каждым движением, зная, что он способен убить меня, если захочет. Хотя быстрее было бы просто воспользоваться одним из мечей у него на спине. Он двигался медленно, протягивая кинжал как подношение.
Я взяла его, отметив заточенное лезвие, но потрясла меня рукоятка с вырезанными рунами.
— Ты забрал это со стола моей матери? — я вскинула взгляд.
— Нет. У твоей матери есть такой же, наверное, потому же, почему он нужен и тебе. Против вэйнителей. — В его глазах было столько жалости, что у меня внутри все сжалось.
Кинжал. Нападения. Все сходилось.
— Но ты говорил, нет ни шанса, что мы будем сражаться с чем-то подобным, — прошептала я, цепляясь за остатки надежды, что все это какой-то ужасный розыгрыш.
— Нет, — он придвинулся с протянутой рукой, но уронил ее, словно передумал. — Я говорил, что надеялся: если эта угроза существует, руководство о ней скажет.
— Ты извращал правду, как тебе удобней. — Моя рука сомкнулась на рукоятке кинжала — и я почувствовала, как он гудит от энергии.
Вэйнители существуют. Вэйнители. Существуют.
— Да. И я мог бы тебе соврать, Вайоленс, но не вру. Что бы ты сейчас ни думала — я никогда тебе не врал.
Ну да. Конечно.
— И как мне это проверить?
— Потому что больно думать, что мы живем в королевстве, способном на такое. Больно перестраивать заново весь свой мир. Ложь утешает. Правда ранит.
Чувствуя гул энергии в кинжале, я обожгла Ксейдена глазами.
— Ты мог бы рассказать когда угодно, а сам скрывал.
Он вздрогнул:
— Да. Надо было рассказать уже многие месяцы назад, но я не мог. И я рискую всем, рассказывая сейчас…
— Потому что вынужден, а не потому что хочешь…
— Потому что, если твой лучший друг увидит это воспоминание, все пропало, — перебил он, и я охнула.
— Ты не знаешь, что…
— Даин не нарушил бы правила, чтобы спасти твою жизнь, Вайолет. Как думаешь, как он поступит с этим знанием?
Как поступил бы Даин?
— Я верю, что он не поставил бы Кодекс выше страданий людей за нашими границами. А может, я бы возвела против Даина щиты. А может, он проявил бы уважение и не стал бы заглядывать мне в голову, — я прищурилась. — Вот только мы не узнаем, как было бы, да? Ведь это ты не верил, что я поступлю правильно, Ксейден, так?
Он всплеснул руками.
— Это важнее нас с тобой, Вайоленс. И наше командование не остановится ни перед чем, лишь бы и дальше отсиживаться за чарами и держать существование вэйнителей в тайне, — он хрипло взмолился: — Я видел, как казнили моего отца за то, что он пытался помочь тем людям. Я не мог рисковать и тобой. — С каждым словом он оказывался ближе ко мне, ускоряя мой пульс, но я больше не давала сердцу принимать решения за голову. — Ты любишь меня, и…
— Любила, — поправила я, отступая в сторону, чтобы легкие наконец послушались меня, и я сумела вздохнуть.
— Любишь! — крикнул он, остановив меня и приковав к нам взгляды всех всадников в пределах слышимости. — Ты меня любишь.
Один из угольков в груди попытался вернуться к жизни, но я раздавила его раньше, чем он разгорелся.
И медленно повернулась к нему.
— Все, что я чувствую… — я сглотнула, с трудом держась за гнев, чтобы не развалиться на куски, — …чувствовала к тебе, основано на тайнах и обмане.
Стыд пылал на моих щеках — стыд за то, что мне вообще хватило наивности в него влюбиться.
— Все, что произошло между нами, Вайоленс, — правда. — От напора, с которым он это говорил, сердце ныло все сильнее. — А остальное я объясню со временем. Но прежде чем мы отправимся в наш форпост, я должен знать, что ты мне веришь.
Я взглянула на кинжал и услышала слова из отцовского письма так же отчетливо, как если бы он их произнес вслух. «Я знаю: когда придет время, ты сделаешь правильный выбор». Он предупредил меня единственным доступным способом — через книги.
— Да, — сказала я, возвращая кинжал. — Я тебе верю. Но это не значит, что я тебе доверяю.
— Оставь себе, — он тут же расслабился и вздохнул от облегчения.
Я убрала клинок в ножны на бедре.
— Отдаешь мне оружие после признания, что месяцами водил меня за нос, Риорсон?
— Конечно. У меня есть еще, и если летуны говорят правду и вэйнители направляются на север, он может тебе понадобится. Я не врал, когда говорил, что жить без тебя не могу, Вайоленс. — Он медленно отступал, скривив губы в печальной улыбке. — А беззащитные женщины меня не привлекают, не забыла?
Я еще не была готова шутить с ним.
— Просто летим в Альдибаин.
Он кивнул, и через несколько минут мы поднялись в воздух.
«Мы не врали тебе. Просто недоговаривали», — сказала Андарна, держась за Тэйрном, чтобы спрятаться от ветра.
«Это называется ложь через умолчание», — возразила я.
И такой сегодня хватало.
«Она права, Серебристая. — Напряжение ощущалось и во всем теле Тэйрна, и в самом биении его крыльев. — Ты в полном праве злиться. — Он накренился, следуя вдоль горного кряжа у границы королевства. Ремни на седле впились мне в ноги. — Мы решили защитить тебя — без твоего согласия. Это была ошибка, которую я больше не совершу».
Его чувство вины перевесило мое смятение, остудило мой жаркий гнев, и я наконец начала думать.
Думать по-настоящему.
Если вэйнители существуют, должны быть хроники. И все же в библиотеке нет ни единой копии «Сказок пустошей» — хотя там хранились все книги Наварры, написанные или переведенные за последние четыреста лет, — и значит, папа подарил мне не просто редкий экземпляр… а запретный.
Четыреста лет записей — и ни единой…
Четыреста. Но наша история охватывает шестьсот. Все свитки — копии работ прошлого. Единственный оригинальный текст в библиотеке старше четырехсот лет — из тех времен, когда началась война с Поромиэлем, — это оригинальные свитки об Объединении, произошедшем больше шестисот лет назад.
«Хватает всего одного отчаявшегося поколения, чтобы изменить историю — или даже переписать».