Он хотел добить Крапленого выстрелом в голову, но передумал. Смысл тратить патроны, если он и так подохнет: вон какая лужа крови из него натекла, прям как из зарезанной свиньи. Богомолов плюнул на лежащее у его ног бесчувственное тело, поставил «калаш» на предохранитель и зашагал прочь от дома на болоте.
Глава 11. На шаг впереди
Профессор неспешно перебирал ногами, хотя до этого добрую треть пути отмахал быстрым шагом. Он замедлился не потому, что устал. Скорость передвижения упала сама собой по причине активного мыслительного процесса. Когда профессор думал, он все делал медленно. Неторопливые движения помогали сосредоточиться на созревающей идее или внезапно пришедшей в голову мысли, тогда как быстрая ходьба или активная физическая нагрузка делали голову пустой и легкой, словно сухая тыква. Время от времени профессор пользовался подобным способом выветривания ненужных мыслей из головы.
Прогулка к дому Лекаря вполне могла стать поводом для очередной перезагрузки центрального процессора, как в шутку отзывался о своем мозге профессор, но он им не воспользовался по важной причине. Он набрасывал в уме план предстоящей беседы с Лекарем, прекрасно понимая, что другого шанса поговорить у него не будет. А он хотел, чтобы его проверенный временем друг наконец-то понял и принял мотив его действий в тот злополучный день. А еще он хотел посвятить Лекаря в план корректировки существующей реальности и посмотреть на его реакцию. Интересно, как он отреагирует? Обрадуется, ужаснется или равнодушно пожмет плечами?
Уронив голову на грудь и тихо беседуя сам с собой, профессор мысленно прокручивал варианты предстоящей беседы. Ноги сами несли его к дому на болоте, словно бредущую с брошенными поводьями лошадь. На его счастье, подсознательно выбранный маршрут проходил в стороне от аномалий, а то бы подобная прогулка быстро закончилась для него неприятностями.
Дорога к заболоченной местности проходила сквозь небольшой лесок. Профессор шел, как на автопилоте огибая препятствия в виде поваленных ветром деревьев и торчащих из земли гнилых пней. Он так торопился к Лекарю, что забыл снять лабораторный халат. Солнце все ниже клонилось к горизонту. Лес темнел и постепенно наполнялся тенью, как губка водой, так что случайный сталкер вполне мог принять ученого за блуждающее средь кустарников и древесных стволов привидение.
Профессор понял, что добрался до места, когда под ногами захрустела посыпанная гравием дорожка. Он остановился, поднял голову. Сперва увидел разбитое окно и только потом заметил лежащего на крыльце Крапленого.
Шаров торопливо поднялся по дощатым ступенькам, прошлепал по луже крови и опустился на колено. Низ халата мгновенно окрасился алым, штанина согнутой в колене ноги потемнела от липкой на ощупь влаги. Профессор прижал к шее Крапленого пальцы правой руки и облегченно выдохнул:
– Живой!
Он выпрямился и побежал в сени. За ним тянулась неровная цепочка красных следов. Хватаясь левой рукой за шаткие перила, Олег Иванович взлетел по визгливо скрипящей лестнице к двери в коридор и так жахнул по ней кулаком, что та едва не сорвалась с петель.
Медленно, словно силы покинули его, профессор приблизился к входу в жилую половину и замер напротив распахнутой двери. В печке весело трещал огонь. Сквозь приоткрытую печную дверцу пробивалась узкая полоска света. На потолке плясали забавные рыжие фигурки. Дом дышал теплом и уютом, и потому так неестественно и чуждо выглядели лежащие посреди багровых луж мертвые Хранители. Профессор зажмурился и закрыл руками лицо.
– Дурак! Дурак! Дурак! – заколотил он себя кулаками по лбу, когда открыл глаза и снова увидел изуродованных выстрелами в голову Скитальца и Лекаря. – Смотри, к чему приводит самодеятельность! Смотри!
Профессор начал рвать волосы на голове, будто мог этим спасти Хранителей, но привычка рационально мыслить взяла верх над эмоциями:
– Можно сколько угодно истерить и проклинать себя, это ничего не изменит. Слезами горю не поможешь, только делом. Я все верну как было, обещаю.
Олег Иванович развернулся на каблуках, вышел в коридор и толкнул дверь в нежилую половину дома. Там он нашел все необходимое для помощи Крапленому и спустился на крыльцо, неся под мышкой объемный сверток.
Крапленый пришел в себя от резкого запаха, открыл глаза, увидел стоящего перед ним на коленях Олега Ивановича с зажатой в пальцах и едко пахнущей аммиаком ваткой.
– Чего тебе? Решил вернуться и исправить ошибку? – прохрипел он и облизнул пересохшие губы.
– О чем ты говоришь? – Брови профессора изумленно полезли на лоб, а глаза стали большими и круглыми, как пуговицы пальто.
– Все о том же. Рука дрогнула, когда в меня стрелял? Ну так не тяни, добивай. Ты же за этим пришел?
Крапленый рывком приподнялся на локте, застонал от боли в простреленной груди и упал на траву. Перед тем, как оказывать помощь раненому, профессор оттащил его подальше от крыльца. На лбу Крапленого проступила холодная испарина, а на туго стягивающей грудь повязке, сантиметрах в десяти от левого плеча, появились три крохотных красных пятнышка. Кончик одной из длинных полосок медицинского пластыря отклеился от шеи и кривой закорючкой висел на выпуклом боку марлевого тампона.
Во взгляде Крапленого было столько ненависти и злости, что Олег Иванович охнул и отшатнулся. Правда, он быстро взял себя в руки, выбросил бесполезную уже ватку и вернул отклеившуюся полоску пластыря на место. Достал из упаковки асептическую салфетку и промокнул Крапленому лоб, стараясь не прикасаться лишний раз к оставленным автоматным прикладом ссадинам.
– Хочешь пить?
Олег Иванович открутил крышку пластиковой бутылки с водой. Он принес ее в свертке с медикаментами из дома Лекаря. Не дожидаясь ответа, профессор приподнял голову Хранителя и приложил горлышко к его губам. Крапленый сделал несколько глотков и поджал губы. Профессор аккуратно опустил его затылок на поросшую травой землю.
– Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Это сделал Богомолов. Он каким-то образом подчинил своей воле меня из прошлого.
– Так я тебе и поверил. Как Богомолов мог что-то сделать с тобой в прошлом, если ты отправил его в один из созданных тобой хронопластов и там сжег в огне ядерного взрыва?
– А я и не прошу верить мне сейчас. Ты сперва внимательно выслушай, что я скажу, потом будешь решать: правда это или ложь.
Олег Иванович подробно рассказал обо всем, что предшествовало его визиту в дом на болоте и подвел итог:
– Вот почему я думаю, что без Богомолова здесь не обошлось. Если мне в настоящем удалось превратить трансмиттер в полноценную машину времени, не вижу причин, по которым я не смог бы сделать это в прошлом. Разумеется, по своей воле я не стал бы на него работать даже под страхом смерти, поэтому Богомолов все сделал сам, внаглую пользуясь моими знаниями и навыками. Он переместил свое сознание в мое тело. Для него это не в новинку. Он уже в тот день, когда я отправил его в хронопласт, заявился к нам не в своем обличье.
Профессор отвернулся. Он не мог смотреть Крапленому в глаза, чувствуя себя виновным в смерти Хранителей. Крапленый тоже молчал, обдумывая слова Олега Ивановича. Даже лягухи на заболоченном озерце перестали драть горло, словно осознавали важность момента, хотя до этого не умолкали ни на миг.
– Да-а, ну ты и заварил кашу, – наконец-то сказал Крапленый. – Ты понимаешь, что Зона лишилась самых важных для нее Хранителей. Я-то что, так, дырка от бублика, а вот Скиталец и Лекарь – титаны, на которых все держалось. Без них трудно будет сохранить Зону в прежнем виде. Сам знаешь, какие цели преследовал Богомолов и во что хотел ее превратить.
– Я все исправлю.
– Как?
– Вернусь в прошлое, только уже не один, а с близнецами. И не в момент первой попытки, а раньше. Может, еще возьму кого-нибудь на подмогу, чтобы уж наверняка расправиться с Богомоловым.
– Ты уже пытался спасти Балабола. И что из этого получилось? Желающие добра точно так же приносят горе, боль и страдания, как и желающие зла. Только вторые это делают осознанно, а первые оправдывают себя тем, что поступают так исключительно из добрых намерений.
– И что с того? Предлагаешь сидеть, как китайские мудрецы, на берегу реки в ожидании плывущего по волнам трупа врага? Нетушки! Я и раньше предпочитал даже самые неуклюжие действия красивому и возвышенному бездействию, а теперь и подавно. Кто-то из великих однажды сказал: «Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния», и он был чертовски прав. Я свободен в выборе любых методов и средств, потому что Богомолов украл мою жизнь. Теперь для всех он – это я. Любой его поступок автоматически свяжут со мной, и это я для всех буду психопатом, маньяком-убийцей, жестоким диктатором и еще бог знает кем, а не он. Так что ты как хочешь, а я буду пытаться уничтожить его снова и снова до тех пор, пока у меня это не получится или пока он меня не убьет.
Крапленый удовлетворенно крякнул:
– Рад, что не ошибся в тебе. Такую речь загнул, прям как политрук перед боем. Помоги.
Он протянул руку и чуть согнулся в поясе. Профессор наклонился, сжал пальцы на его предплечье. Поддерживая другой рукой за спину, помог Крапленому встать и похлопал по плечу с неповрежденной стороны груди.
– Как себя чувствуешь?
– Нормально, жить буду. Пошли, нужно обогнуть дом.
– Зачем?
– Ты же хочешь все изменить? – Шаров кивнул. Крапленый назидательно поднял указательный палец к небу: – Вот! А для этого необходимо вернуться в лагерь.
– Но ведь он с другой стороны. Надо идти по дорожке к лесу.
– Эх ты, темнота, – усмехнулся Крапленый. – Вроде ученый, а ни черта не знаешь о Зоне. Сколько мы пехом протопаем? Часа три, не меньше. Дорожки и тропки всякие – это для сталкеров. Мы, Хранители, пользуемся густой сетью невидимых глазу ходов.
– А-а, это типа внутризоновая система телепортации. За домом находится что-то вроде терминала. Я правильно понимаю?