Потянулись секунды ожидания. Время стало тягучим, как резина. Профессор не находил себе покоя и нервно ходил перед воротами, спрятав здоровую руку за спину. Поначалу он хотел сложить на пояснице обе руки, но раненое плечо отозвалось болью, и он отказался от этой затеи.
– Да не суетись ты, – поморщился Крапленый. – У меня от твоего мельтешения в глазах рябит и голова кружится.
– Голова у тебя кружится от удара по ней прикладом, – буркнул профессор, но все же остановился.
Спустя минуту раздался торопливый топот. Чуть позже слегка запыхавшийся голос поинтересовался:
– Профессор, это правда вы? – Говорил Комон. Эврибади слегка картавил, и это было единственное различие между близнецами. Когда они молчали, невозможно было понять, кто из них кто.
– Да.
– Чем докажете?
– Он в аду давно, – произнес профессор кодовую фразу.
– Открывай!
Лязгнул засов. Ворота с противным скрипом распахнулись, и Хранители увидели близнецов в надетых поверх сталкерских комбинезонов экзоскелетах. Эврибади баюкал на руках ручной пулемет «Печенег», а Комон прижимал к бедру висящий на плече «Абакан» с подствольным гранатометом. Рядом с ними стоял сконфуженный охранник в камуфляжных штанах и куртке. Щеки горели огнем, а сам он старался не смотреть в глаза Хранителям.
– Профессор, если бы вы сказали, что у вашего двойника нет повязки на голове, я бы его задержал, – взволнованно сказал Комон. – Я мог это сделать, когда он проходил мимо ангара, но вместо этого приветственно помахал рукой.
– Я не знал, что у него на голове нет бинта.
– Моя вина, – не стал отнекиваться Крапленый. – Честно, я даже не обратил на это внимания.
– Ладно, проехали. Надо найти Богомолова, пока не поздно.
Профессор зашагал прочь от ворот. Крапленый нагнал его, когда тот поравнялся с похожей на большую собачью будку бытовкой. Здесь охранники коротали ночи и пережидали непогоду.
– Как думаешь, где он сейчас?
– На его месте я бы первым делом отправился в лабораторию, – ответил Шаров.
Алексей бесцельно слонялся по пустующей вертолетной площадке, увидел профессора – тот во главе небольшого отряда вышел из-за бетонного постамента огромной спутниковой антенны – и удивленно воскликнул:
– Олег Иванович, вы как тут оказались?! Почему у вас опять голова в бинтах?
Профессор пропустил вопросы мимо ушей.
– Где ты его видел? В лаборатории?
– Ну да. Он, то есть вы велели мне уйти. Сказали, вам надо побыть одному и подумать.
– А я что говорил!
Шаров неуклюже побежал к стоящему в отдалении П-образному зданию из железобетонных панелей. Окна одной из секций наглухо замуровали кладкой из силикатного кирпича. Именно в той, полностью изолированной от любопытных глаз половине, находился переделанный под машину времени трансмиттер.
Крапленый рванул за ним. Позади топали подошвами экзоскелетов близнецы. Алексей какое-то время непонимающе смотрел на бегущую четверку и тоже побежал к приземистому зданию.
Они оставили позади центральный корпус исследовательского центра с широким крыльцом и стеклянными входными дверями, когда внутри нужного им здания раздался частично приглушенный стенами громкий хлопок и одно из окон выдохнуло серое облако с рыжими проблесками огня.
– Быстрее! – задыхаясь, крикнул профессор.
Близнецы вырвались вперед. Первым в здание заскочил Эврибади, пробежал по короткому коридору и остановился перед железной дверью. Дернул за ручку. Заперто.
– Ломай! – приказал Шаров.
Эврибади навалился на дверь плечом, но та даже не шелохнулась. Тогда он попробовал вышибить ее плечом, и снова безрезультатно.
– Отойдите! – Комон сдернул с плеча автомат и вытащил из кармашка подсумка тушку кумулятивного боеприпаса.
Крохотный отряд послушно попятился прочь от двери. Комон тоже шагал задом наперед, заряжая подствольник, остановился возле выхода из коридорчика и выстрелил. Гранатомет отрывисто ухнул. Спустя мгновение в зажатом стенами узком пространстве раздался оглушительный хлопок, и дверь скрылась за черным облаком.
Не дожидаясь, когда дым окончательно рассеется, Комон рванул вперед. Чуть развернув корпус на финише, он, словно таран, с разбегу впечатался плечом в дверь. Удар был такой силы, что массивные ригели вывернуло из насквозь прожженного кумулятивной струей замка. Дверь распахнулась, врезалась в стену и, отскочив от нее, вернулась на место с таким грохотом, будто от души врезали кувалдой по наковальне.
Профессор вошел в лабораторию четвертым, после Крапленого и Эврибади, увидел последствия взрыва и замер в растерянности. А вот Алексей сориентировался мгновенно. Он хоть и прибежал последним, зато первым схватил один из стоящих в углу огнетушителей и направил белые клубы углекислоты на объятую пламенем консоль.
Близнецы и Крапленый присоединились к нему, как только убедились, что профессорского двойника нет в лаборатории. Шаров не принимал участия в тушении пожара, настолько сильно его потряс масштаб разрушений. Все надежды исправить ошибки прошлого пошли прахом. Мало того, неуклюжими действиями он запустил новую цепочку событий, что привело к гибели почти всех его друзей. И неизвестно, чем все закончится. Ведь это он остался без трансмиттера и потерял возможность перемещаться во времени. У Богомолова таких ограничений нет. Кто знает, что он еще натворит?
Профессор недолго ждал ответа на этот вопрос. Голова заболела, как будто он ударился ею обо что-то твердое, и на лбу появился рубец застарелого шрама. Шаров нащупал его подушечками пальцев, когда дотронулся до ноющего от боли места. Он еще не знал, что это всего лишь прелюдия к новой трагедии.
Беда нагрянула, когда потушили пожар. Крапленый вскрикнул и выронил огнетушитель. Вогнутое дно большого красного цилиндра гулко стукнулось об пол, и этот звук был похож на тревожный звон колокола.
– Что происходит?! – Крапленый смотрел на правую руку со смесью страха и удивления. Кисть таяла в воздухе, словно мираж. Вскоре она полностью исчезла, превратившись в торчащую из рукава уродливую культю. Спустя миг Крапленый зашипел от боли и прижал здоровую руку к лицу. Когда он убрал ладонь, все, кто был в лаборатории, увидели багровые шрамы. Один начинался от уголка правого глаза и прятался за ухом, другой огибал левую скулу и уходил к носу, третий, наискось пересекая губы, заканчивался на подбородке. Это были самые большие рубцы. Остальные не превышали пары сантиметров в длину и располагались под разными углами друг к другу.
– Он отрубил тебе руку и порезал лицо! – вскричал профессор.
На самом деле Богомолов пальцем не тронул Крапленого. За него это сделали изорги. Он вернулся в прошлое спустя секунду после того, как Шаров обманом отправил его в один из своих хронопластов[3]. Обручи трансмиттера еще вращались, а по клетке Фарадея скользили остаточные молнии, когда он материализовался из воздуха позади профессора и оглушил его ударом кулака по затылку.
Шаров рухнул на консоль без чувств, раскинув руки, будто хотел обнять ее. При этом он глубоко рассек кожу на лбу, и Богомолов почувствовал сильную боль, как при ожоге. Прижал пальцы к зудящему от загадочно возникшей боли месту и нащупал длинный рубец. Он мог поклясться: раньше его там не было.
Из оцепенения Богомолова вывели злобное рычание изоргов и грохот стрельбы. Получив от него прежнего мысленный приказ, измененные бросились на неподвижно сидящих за столом Хранителей и стоящих возле дверей близнецов. Оглушенный профессор не успел включить ультразвуковые излучатели, так что верным слугам Богомолова ничто не помешало исполнить волю хозяина.
Близнецы встретили бегущих к ним тварей огнем. Пули терзали тела лично преданных Богомолову, частично утративших человеческий облик в результате мутаций и жестоких экспериментов бойцов. И хотя они обладали невероятной живучестью, несколько измененных упали на пол с выбитыми из черепушек мозгами.
Богомолов вернулся в прошлое отчасти из-за того, что нуждался в собственной армии и не хотел напрасно терять и без того ограниченное число поистине универсальных солдат. Они обладали не только способностью к быстрой регенерации поврежденных тканей, но и высоким болевым порогом, невероятной физической выносливостью и могли долгое время обходиться без сна. А еще им не грозил голод. Измененные употребляли в пищу трупы поверженных врагов без нравственных страданий, чувства брезгливости или отвращения. Для них это была точно такая же еда, как кусок аппетитного, хорошо поджаренного мяса для обычного человека.
Богомолов закричал, отвлекая на себя внимание, и, когда один из близнецов повернулся к нему, в два счета взял его под ментальный контроль. Комон, а это он посмотрел на Богомолова, за что немедленно поплатился утратой воли, сделал Эврибади подсечку. Не ожидая подобной подставы, военстал беспомощно взмахнул руками, когда пол ушел у него из-под ног, и рухнул на спину, продолжая стрелять. Пули широким веером прошлись по изоргам, стене и потолку, выбивая кровавые брызги с кусочками плоти из тварей и оставляя цепочку черных отверстий на штукатурке и панелях потолочной облицовки. Комон удобнее перехватил автомат, наклонился и что есть силы засветил брату прикладом по лбу.
– Молодец! – похвалил военстала Богомолов, когда Эврибади выронил оружие из безвольной руки. – Свяжи его. Я не хочу от него неприятностей, когда он очнется.
Комон присел на колено, достал из кармашка тактического жилета пластиковый наручник. Перевернул брата на живот, стянул его руки за спиной, выпрямился и замер, глядя в одну точку перед собой стеклянным, лишенным осмысленного выражения взглядом.
Раненые изорги расселись на полу перед лежащим в отключке сталкером и принялись, как собаки, зализывать раны. Они могли бы так не делать: пулевые отверстия затягивались с поразительной скоростью, но продолжали слизывать кровь, получая от этого удовольствие.
Тем временем другая половина изоргов продолжала терзать парализованных Хранителей. Они опрокинули их вместе со стульями, на которых те неподвижно сидели за накрытым профессором столом, неосторожно отведав специально приготовленной им настойки. Одни слуги Богомолова рвали тела кричащих жертв похожими на когти хищных птиц скрюченными пальцами. Другие вонзали зубы в податливую плоть и, сжав челюсти, выдирали куски мяса с прилипшими к ним клочками окровавленной материи. Третьи делали разом и то и другое.