Андрей сделал честные глаза и прижал руку к груди:
– Да ни в жисть! Не поверишь, сам хочу расслабиться в приятной компании.
В предвкушении дармовой выпивки Семченко повеселел и весь остаток пути травил анекдоты. Андрей удивленно посмотрел в окно, когда «УАЗ» проезжал мимо городской комендатуры, но ничего не сказал. Лишь сделал в уме еще одну зарубку, намереваясь по возвращении выяснить у отчима, знал ли тот о расхождениях во время последующих визитов в прошлое? Если знал, почему не предупредил заранее?
Анатолий затормозил перед воротами с табличкой: «Стой! Запретная зона. Проход строго по пропускам» и постучал по центру руля основанием ладони. «Уазик» требовательно загудел. Из будки КПП выглянул молоденький прыщавый солдат, увидел внедорожник патрульной службы и снова скрылся в неказистом помещении. Пару мгновений спустя сварганенные из частокола труб створки медленно поползли в стороны, глухо лязгая приводными цепями.
Семченко не стал ждать, когда ворота полностью откроются, и направил машину в постепенно растущее пространство между створками. «УАЗ» медленно вкатился на охраняемую территорию, взял курс на серую громаду Саркофага, но на полпути свернул в сторону и остановился подле выкрашенного в белый цвет большого строения с высокой трубой над плоской крышей и вытянутыми в длину окнами. По огромной красной цифре «3» на стене здания Андрей догадался, что это третий энергоблок атомной электростанции.
Семченко выключил передачу, повернулся к Андрею и протянул руку ладонью вверх:
– Вечером жди меня здесь. Я подъеду часам к шести.
– Заметано. – Андрей хлопнул по водительской ладони и показал большой палец: – Стихи у тебя вот такие. Молоток!
Анатолий расцвел от похвалы. В глазах появился счастливый блеск, щеки заалели румянцем.
– У меня и песни свои есть, – радостно сказал он. – Вечером спою, если хочешь.
– Само собой, какое застолье без песен.
Андрей подмигнул Семченко, выбрался из машины и захлопнул дверь. Подождал, когда «уазик», перхая двигателем и трескуче кашляя глушителем, развернется, и помахал рукой на прощанье. В ответ задние фонари внедорожника трижды вспыхнули красным.
Андрей повернулся спиной к едущей в сторону ворот машине и закатил глаза к небу. Водитель утомил его болтовней, как и в прошлый раз. Какое счастье, что он его больше не увидит. «Если все пройдет как надо», – ехидно заметил внутренний голос.
Из-за угла соседнего с третьим энергоблоком здания вышел человек в синей спецодежде и зашагал к стойкам проходящего высоко над землей трубопровода. С каждой секундой он удалялся от Андрея.
– Подождите, пожалуйста!
Незнакомец оглянулся, увидел машущего рукой Андрея и повернулся к нему лицом. Андрей благодарно кивнул и подбежал к мужчине, прижимая к себе видеокамеру.
– Здравствуйте! Я журналист, приехал снимать видеорепортаж о сотрудниках атомной электростанции. Вы не могли бы дать интервью?
Начальник караула капитан Цибуля пил чай без сахара. Штатный доктор давно рекомендовал отказаться от сладкого, но Цибуля все это время пропускал его советы мимо ушей. Как он сам не раз говорил, отказаться от чая со сгущенкой и его фирменными «полосатыми» бутербродами, когда он густо намазанный вареньем или медом хлеб накрывал толстенным ломтем масла и все это щедро посыпал сахаром, для него было равносильно смерти.
И все же Цибуле пришлось пойти на попятную. Недавний медосмотр едва не закончился для него увольнением. Капитан вышел за установленный работодателем верхний порог массы тела на двадцать килограммов и по объему талии больше соответствовал женщине на последних сроках беременности, нежели в меру упитанному мужчине.
– Вот что, голубчик, – сказал доктор, заполняя карточку медосмотра, – с такими результатами я не могу допустить вас к работе.
– Как не можете? Почему? – Цибуля подался вперед. Стул под ним пронзительно скрипнул, словно кошке наступили на хвост.
– Потому что вы безобразно располнели. А если с вами что-то случится при исполнении? Вдруг вы за нарушителем погонитесь и вас удар хватит? Кто за это отвечать будет?
– Пожалуйста, доктор! – Цибуля молитвенно прижал пухлые ладошки к обтянутой зеленой футболкой почти женской груди. – Меня нельзя увольнять, я больше ничего не умею. Может, договоримся?
Доктор перестал писать и, чуть склонив голову набок, как-то по-особому посмотрел на Цибулю. Тот почувствовал себя неуютно под его взглядом и заерзал. Стул угрожающе затрещал.
– Ну что ж, давайте попробуем. Тридцать.
– Чего? Тысяч? – Доктор хранил молчание, как египетский сфинкс. Цибуля предпринял новую попытку: – Евро, долларов, гривен?
– Килограммов. Вы должны похудеть за месяц на тридцать килограммов. – Доктор склонился над столом и заскользил ручкой по бумаге. Аккуратные ровные строчки появлялись одна за другой. Наконец он выпрямился и снова посмотрел в заплывшие жиром глазки Цибули: – Я написал это условие в рекомендациях. У вас ровно месяц. Если вы не похудеете, вас уволят. Следующий! – крикнул доктор, отдавая начкару заполненные бумаги.
С того злополучного дня минуло две с половиной недели. Капитан честно старался похудеть, но скинул меньше трети указанного веса. Это обстоятельство сильно нервировало его, а когда он нервничал, ему всегда хотелось чего-нибудь вкусненького. Вот и сейчас он прихлебывал горячий несладкий чай вприкуску с шоколадно-вафельными конфетами.
На столе задребезжал телефон. Цибуля не любил музыку. Она казалась ему мешаниной громких звуков, поэтому его мобильник работал в режиме вибрации. Капитан покосился на светящийся экран. Звонили с поста охраны третьего энергоблока.
«Ничего, подождут», – подумал Цибуля, с хрустом откусил от широкой, с ладонь, конфеты и, вытянув губы трубочкой, шумно отхлебнул из кружки. Телефон не унимался.
– Настырный какой, попить чаю спокойно не дает, – недовольно проворчал начальник караула, поставил кружку на старый коврик для компьютерной мыши с изображением средневекового замка на фоне заснеженных лесистых гор и провел пальцем по экрану, принимая вызов. Следующим касанием пальца он включил громкую связь и сердито поинтересовался:
– Ну, что там у тебя?
– Тащ каптан, докладывает сержант Титенок. По территории третьего энергоблока ходит журналист и берет интервью у работников первой смены.
– И что с того? Может, его начальство пригласило. Они там, в Киеве, не считают нужным сообщать нам обо всем, что им взбрело в голову. Лет семь назад съемочная группа приезжала на станцию кино снимать. Никого не предупредили, естественно. Часовой увидал прущую к КПП вереницу машин, вызвал меня и спрашивает: «Что делать?» Я ему: «Действуй по уставу», ну он и пальнул в воздух для острастки. Колонна остановилась. Из передней машины выскочил дрищ. Весь зализанный, красные штаны-дудочки, разноцветная рубашка в облипочку, пальцы в перстнях, серьга в ухе, волосы блестят, словно салом смазанные, и воняет от него, как от бабы, – духами. Подходит ко мне, виляя жопой, как продажная девка, и говорит писклявым таким голоском, будто трусы на два размера меньше натянул: «Слышь ты, чучело в форме! Открывай ворота, мы кино снимать приехали». Я на него как на коровью лепеху посмотрел. «Не имею права, – говорю, – не положено посторонних на станцию пускать. Особенно таких пипидастров, как ты». Ох и заверещал этот дрищ, заскакал на месте, будто кипятком на одно место плеснул. Сунул руку в карман дудешек своих, вытащил телефон, набрал номер и чуть ли не в нос мне им тычет, глазенками злобно сверкает: «Щас тебе объяснят, кто ты и где твое место». Ну и наслушался я тогда. Много нового о себе и о родне узнал. Хорошо хоть с работы не выгнали.
Капитан хлебнул чаю из кружки и полез в пакет за новой порцией сладости. Воспоминания, как и стресс, вызывали волчий аппетит, а под рукой ничего, кроме конфет, не было.
Титенок подождал немного. Когда из телефона послышался хрустящий шорох, поинтересовался:
– Так а что с журналистом-то делать, тащ каптан? Кроме интервью, он у всех, кто с ним разговаривал, спрашивал, где найти Валерия Коршунова.
– Это кто?
– Не могу знать. Наверное, кто-то из сотрудников станции. Так что прикажете: задержать журналиста до выяснения подробностей или не надо?
– Не надо. Я коменданту доложу, пусть сам с ним разбирается. У тебя все?
– Так точно!
Цибуля сбросил вызов, схрумкал конфету, допил чай и набрал номер контрольно-пропускного пункта. Телефон издал один гудок, другой, третий, а потом из динамика вырвался звонкий молодой голос:
– Рядовой Грищенко слушает!
– Грищенко, ты ворота кому-нибудь открывал? – вкрадчиво спросил Цибуля.
– Никак нет, товарищ начальник караула!
– А почему тогда в здании третьего энергоблока ходит журналист и просит у всех дать интервью?
Грищенко смущенно засопел и сказал в черную бакелитовую трубку древнего проводного телефона:
– Я не знал, что это журналист. Он приехал в патрульном автомобиле, вместе с Семченко.
– Ты его документы проверял?
– Нет. Я же говорю, он приехал вместе с Семченко.
– И что? Как это влияет на выполнение тобой служебных обязанностей? Ты понимаешь, что нарушил устав? Знаешь, что тебе за это грозит?
– Знаю, – виновато пробубнил Грищенко. – Я думал, раз его привез Семченко, визит согласован с вами и комендантом.
– Думал он, – проворчал Цибуля. – Это лошадь пусть думает, у нее голова большая, а ты должен выполнять служебные обязанности. Вот как отправлю на губу или впаяю три наряда вне очереди, будешь знать.
– Товарищ начальник караула, я ж не специально… – заныл Грищенко.
– Ладно, не гунди. На первый раз прощаю, но еще один подобный косяк, и ты так легко не отделаешься.
Цибуля сбросил вызов, нашел в телефоне номер коменданта Припяти и набрал его.
– Здорово, Павло! – пророкотал мобильник голосом Бориса Семченко. – Что стряслось?
– Почему сразу стряслось? Я что, не могу просто так позвонить?