– Стой, гад!
Полный отчаяния крик подстегнул хлеще плетки. Андрей поднажал и в решающем прыжке оттолкнулся от земли в тот самый миг, когда сбоку отрывисто захлопали выстрелы. Правую ногу обожгла сильная боль, как будто овод жиганул в бедро. Андрей вскрикнул, закусил нижнюю губу и рыбкой нырнул в мерцающий по краям багряными огоньками портал.
Ковалихин выпустил в проклятое облако всю обойму. Серая клубящаяся субстанция сжалась в размерах, как будто сдулась из-за пронзивших ее пуль. Через несколько мгновений она исчезла, оставив после себя резкий запах озона, а лейтенант по-прежнему жал на курок, и жгучие слезы страха за никчемную жизнь катились по его щекам.
Он бы и дальше впустую щелкал пистолетным бойком, но тощий вырвал оружие из его руки и отвесил звонкую затрещину.
– Это все из-за вас! – крикнул ему в лицо Ковалихин и скривил губы, как будто вот-вот разрыдается, словно ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. – Меньше надо было в его телефоне фотки и видеозаписи смотреть, тогда бы он не сбежал.
– Ну, сбежал он, и че? Мы в любом случае в накладе не останемся. Верно, Кастет?
– А то! – довольно осклабился здоровяк, демонстрируя золотой зуб, и шмыгнул свернутым набок носом.
– Я не смогу рассчитаться с вами в срок, – пролепетал Ковалихин, глядя круглыми от страха глазами на пудовый кулак Кастета. Тот неспешно стукал им о широченную ладонь с таким звуком, будто кто-то колол дрова. – У меня нет сейчас таких денег и никогда не будет. В смысле, одномоментно. Я все отдам, Худя. – Ковалихин вспомнил, как бугай называл тощего во время их недавней встречи в заброшенном доме, и подумал, что обращение к вымогателю по имени сделает его более сговорчивым. – Обязательно отдам, только частями. Клянусь!
Худя сделал вид, что заинтересован:
– И как долго ты собираешься рассчитываться с нами?
– Я тут прикинул… исходя из моего жалования, за десять лет управлюсь.
– За сколько? – Худя комично приложил ладонь к уху: – Я что-то не расслышал, повтори.
– Десять лет. Этого времени хватит рассчитаться не только с основным долгом, но и с набежавшими за весь срок процентами.
– Да ты нас, по ходу, за идиотов держишь. – Худя почти вплотную подошел к лейтенанту, схватил за вырез бронежилета с надетой поверх него разгрузкой и выдохнул ему в лицо: – Шутить с нами вздумал? Не выйдет! Ты нам сегодня за все заплатишь сполна.
– Но у меня нет таких денег! Как вы не понимаете?! – в отчаянии вскричал Ковалихин. – А дом матери – старая рухлядь, как и она сама! Даже если вы прогоните старуху на улицу, вам не продать ее развалюху и за пять тысяч баксов.
Худя, потемнев лицом, засветил лейтенанту в глаз кулаком. Ковалихин охнул и отшатнулся, прижимая ладонь к лицу.
– Не смей так говорить о женщине, которая тебя родила и воспитала, – прошипел Худя и снова схватил Ковалихина за вырез броника. – Мы и не собирались так поступать с твоей матерью, потому что уважаем ее возраст. Ей, в отличие от тебя, ничего не грозит, а ты сейчас узнаешь, что мы тебе приготовили. – Он повернулся к напарнику: – Кастет, сколько стоит почка?
– Не знаю, тыщ двадцать, наверно.
– Маловато будет. А печень сколько?
– Думаю, штук на сто потянет.
– О как! Да ты, лейтеха, богач, а говоришь, у тебя денег нет, – усмехнулся Худя.
От этой ухмылки по спине Ковалихина пробежал мороз.
– Но ведь я без печени не проживу, – испуганно пробормотал он, и в его горле что-то заклокотало.
– Конечно не проживешь, а вот с одной почкой вполне, и даже с одним легким, но тут ведь вот какая загвоздка получается… – Худя цыкнул зубом, – …тогда денег на погашение долга не хватит.
Ковалихин понял, что задумали эти двое. Как утопающий хватается за соломинку, так и он ухватился за последний шанс спасти свою жизнь:
– Это неразумно и чревато последствиями для вас. Я военнослужащий ВСУ. Меня будут искать.
– Конечно будут, – согласился с ним Худя. – Как дезертира. И не в «Чернобыль Лэнде», а за его пределами. Мы об этом позаботимся, ты не волнуйся.
Неожиданно для лейтенанта что-то теплое потекло у него по ногам. Он подумал, что обмочился со страху, но, когда почувствовал запах, обо всем догадался.
Худя подозрительно пошевелил носом:
– Чем это пахнет? Ты обосрался, что ли? – Он увидел, как губы лейтенанта искривились в виноватой улыбке, и оттолкнул его от себя: – Тьфу, мля, говнюк! Мудила сраный! Кастет, врежь ему в хлебало, только не перестарайся: он нам на операционном столе живым нужен.
Ковалихин попятился, когда бугай направился к нему с занесенным для удара кулаком. Через мгновение ослепительная вспышка боли пронзила его мозг. Это было последнее, что лейтенант ощутил в своей достаточно короткой жизни.
Глава 20. Бог троицу любит
Андрей выскочил из портала, как черт из табакерки, и первым делом осмотрел ногу. Ранение оказалось пустяковой царапиной. Больше всего досталось штанине: ее порезало пулей, как ножом, и теперь на бедре зияла узкая, зато достаточно длинная дыра. Кровь больше не текла из раны. Во-первых, царапина оказалась неглубокой, а во-вторых, пропитанная кровью джинса прилипла к коже, и это помогло остановить кровотечение. И все равно Андрей собирался перевязать рану, вот только для этого требовалось освободить руки.
Он поднялся на ноги, морщась от несильной, но неприятной боли, и посмотрел по сторонам. Наконец-то он оказался в Припяти недалеко от перекрестка, где впервые встретил Семченко. Андрей с первого взгляда узнал это место и глянул на часы. Цифры на табло опять поменялись. Чехарда со временем натолкнула его на мысль, что часы всякий раз показывают местное время.
Каким образом это происходит, Андрей не знал, как и не догадывался о том, что на этот раз его закинуло в Припять благодаря усилиям лаборантов. Они наконец-то справились с вызванным добровольной жертвой профессора шоком и запустили генератор. Из-за вызванной грозой аварии на подстанции электричества до сих пор не было, и никто не знал, когда оно появится, а собранный из артефактов аккумулятор не мог в полной мере обеспечить долговременную устойчивую работу темпоральной установки. Так что, если бы не помощники профессора, Андрей до сих пор бы скакал из одного времени в другое, и неизвестно, чем бы это для него кончилось.
Андрей задумчиво нахмурил брови. Сейчас он больше всего на свете хотел понять: в какой именно Припяти он оказался – до возникновения Зоны, или, как в случае с сегодняшними прыжками во времени, после. От этого многое зависело. В первом случае максимум, что ему грозило, – это временное содержание взаперти, а во втором – он легко мог расстаться с жизнью. Раненая нога была тому наглядным свидетельством.
Послышался нарастающий шум мотора. Наученный горьким опытом, Андрей на всякий случай спрятался в кустах и наблюдал за перекрестком, слегка пригнув книзу торчащую напротив глаз ветку.
На перекрестье дорог, постреливая глушителем и фыркая мотором, выкатился знакомый «уазик» Семченко. Андрей улыбнулся. Он наконец-то попал в нужное время. Осталось сделать то, зачем он сюда пришел, и все изменится в лучшую сторону.
Андрей подождал, когда «уазик» скроется из виду, выбрался из кустов на дорогу и потопал в обратном направлении от перекрестка. Дошел до ближайшей к нему панельной девятиэтажки и подобрал с поросшей кочками мха и пятнами лишайников отмостки осколок выбитого кем-то стекла. Закрепил находку в расщелине на конце одной из подгнивших досок скамейки, сел рядом с подобием ножа и осторожно заелозил по нему полоской наручника. Острый край битого стекла быстро перерезал пластиковый хомут. Андрей с наслаждением помассировал запястья со следами натертостей и кровоподтеков в тех местах, где жесткий пластик врезался в кожу. Когда кровообращение в полной мере восстановилось и огненные мураши перестали бегать под кожей, он скинул с себя куртку, оторвал от подола рубашки широкую полосу и перевязал раненую ногу. Потом снова влез в рукава куртки и зашагал обратно к перекрестку, но не стал на него выходить, решив не испытывать судьбу понапрасну.
Пробираясь за кустами вдоль дороги, Андрей всякий раз ложился на землю, когда слышал шум проезжающей мимо машины. Через два часа он увидел трубы энергоблоков. Они высились за деревьями и напоминали воткнутые в небо красно-белые полосатые пальцы.
Андрей вышел на дорогу и захромал по направлению к станции как ни в чем не бывало. Во второй визит сюда Семченко привез его чуть ли не вплотную к третьему энергоблоку. Когда машина проезжала через открытые ворота, Андрей заметил, как один из сотрудников прошел через калитку КПП на территорию ЧАЭС по карточке-пропуску, и решил воспользоваться той же схемой. Благо пропуск у него остался при себе. Петрухин не нашел карточку во время обыска. Она провалилась в дыру в кармане и благополучно ждала своего часа в пространстве между подкладом и тканью куртки. Андрей нащупал карточку, когда надел куртку после перевязки, с трудом вытащил, пользуясь указательным и средним пальцами, как пинцетом, и переложил в задний карман джинсов, чтобы она всегда была под рукой.
Немного смущала рана на ноге. Пропитанная кровью штанина и перевязь из оторванного от рубахи клочка ткани могли привлечь внимание часового из военизированной охраны. Андрей все же пошел на риск. Он был уверен в успехе задуманного, и эта уверенность прочно зиждилась на почерпнутых в институте знаниях.
На одном из занятий по психологии преподаватель, говоря о важности аутотренинга и воспитания внутреннего стержня психологической устойчивости, привел статистику, как он их называл, «нелепых» преступлений. То есть таких, когда потерпевшие не понимали, что их грабят, и сами отдавали преступникам все, что тем было нужно, не будучи при этом под гипнозом и без угрозы физической расправы. Соломон Аристархович, так звали того преподавателя, называл подобные случаи проявлением открытого им «синдрома уверенного лица» – определенного состояния психики, когда люди, сами того не осознавая, подпадают под влияние доминантного поведения другого человека.