ала, что его сегодня выпишут, он с трудом дождался утреннего обхода врача, оформления документов и поехал из больницы не к себе домой, а в лабораторию.
Там вовсю кипела работа. Олег Иванович, Андрей и трое помощников профессора Воронцова трудились не покладая рук, как пчелки, с раннего утра и до позднего вечера. Результат не заставил себя ждать. За дни вынужденного отсутствия Владимира Александровича примерно треть работы была позади. Так что, когда Воронцов вошел в лабораторию, он увидел каркас трансмиттера – клетку Фарадея на высоком подиуме и две массивные металлические балки. Они, словно пальцы стального гиганта, торчали по бокам от подиума.
К балкам с помощью хитроумных шарниров крепились расположенные под углом друг к другу два похожих на бивни железного мамонта огромных полукруга. Судя по характерным ступенчатым выступам на их концах, обе половинчатые окружности должны со временем превратиться в металлические обручи. На эту же мысль наталкивали в изобилии лежащие рядом со сборочной площадкой стальные бруски, рулоны листового металла и аккуратно уложенные в штабеля одинаковые по длине обрезки как обычных, так и профильных труб.
– Ого, как вы разошлись! – с порога крикнул Владимир Александрович.
Андрей в это время пилил трубы «болгаркой», стоя боком к входу в лабораторию. Фонтан рыжих искр летел ему под ноги. Пронзительный визг электроинструмента заглушал прочие звуки, так что Андрей скорее почувствовал, нежели услышал Владимира Александровича. Он выключил угловую шлифмашинку, повернулся лицом к двери. На чумазом лице появилась счастливая улыбка. Андрей положил инструмент на пол. Топая тяжелыми башмаками, подошел к Владимиру Александровичу, обнял и крепко прижал к себе.
– Ну, будет, будет, хорош обниматься. – Крестный похлопал его по спине и мягко отстранил от себя. – Лучше познакомь с нашим новым другом.
Андрей привел крестного к Олегу Ивановичу. Тот так увлекся работой, что ни на что не обращал внимания, кроме частично собранного трансмиттера.
– А-а, Владимир Александрович! Рад видеть вас в добром здравии, – улыбнулся Шаров, когда Андрей окликнул его. Он слез со стапеля, снял измазанную в черном перчатку и крепко пожал руку профессора. – А мы тут, как видите, хозяйничаем без вас.
Воронцов с ходу присоединился к работе, но, поскольку был еще очень слаб, больше отдыхал и меньше делал. Впрочем, он не просто сидел, тупо глядя в одну точку пред собой, а хвостом ходил за Шаровым и подробно расспрашивал обо всем, что его интересовало. Возможно, по этой причине постройка трансмиттера затянулась дольше расчетного времени.
А может, разгадка задержки крылась в том, что Олег Иванович тоже ценил эти беседы и невольно медлил с завершением работы. Понимал, что судьба вряд ли предоставит ему еще один шанс вдоволь поговорить по душам с давним другом, потому и растягивал удовольствие по максимуму.
Дело постепенно приближалось к концу. Подвижные части трансмиттера приобрели законченный вид. Теперь он отдаленно напоминал гигантскую модель атома с ядром в виде клетки Фарадея и подвижными металлическими обручами вместо орбиталей.
Первые промежуточные испытания прошли успешно. Обручи легко вращались в заданных плоскостях, создавая вокруг камеры перехода подобие прозрачной сферы. После успешного завершения проверки команда единомышленников приступила к сборке и монтажу стоек для электродов и параболических зеркал.
Чем ближе работа подходила к концу, тем мрачнее и угрюмее становился Владимир Александрович. Он долго уклонялся от прямых ответов на все попытки Шарова узнать, в чем дело, и либо отшучивался, либо менял тему разговора. И все-таки ему пришлось сказать все как есть:
– Мои опыты с переносом материи на расстояние однажды едва не обесточили целый микрорайон. И это при том, что телепорт был небольшим устройством размером с микроволновку. Игрушкой по сравнению с трансмиттером. Страшно представить, что будет, когда мы запустим в работу твое изобретение без мощного и, что самое главное, автономного источника энергии. Перегрузка приведет к авариям в энергосистеме Москвы. Как минимум половина столицы на долгое время останется без электричества. Меня за это по головке не погладят. Но я не этого боюсь. Плевать я хотел на разборки у начальства. В конце концов, наука требует жертв, и ничего плохого не случится, если кто-то несколько часов проведет без телевизора или компьютера. Меня волнует, что будет с тобой, если питание отключится, когда ты окажешься в пространственно-временном тоннеле. Это же верная смерть!
– Это все? Из-за этого пустяка ты ходишь такой смурной почти всю неделю?
– Ничего себе пустяк! – обиженно фыркнул Владимир Александрович, сложил руки на груди и отвернулся. Через несколько секунд он посмотрел Шарову в глаза и выпалил: – Если твоя собственная жизнь тебя не волнует, почему я за нее должен переживать?
– Вот именно. Она не стоит твоих переживаний по двум причинам. Первая – это моя жизнь. И вторая – переживать не за что. Энергопотребление трансмиттера не выходит за рамки разумных пределов. Сейчас не выходит, – поправился Олег Иванович. – Первой работоспособной модели требовалась прорва энергии. Описанный тобой сценарий вполне мог стать реальностью, если бы не мое открытие.
Профессор жестом пригласил Владимира Александровича идти за ним и зашагал к заваленному чертежами столу. Достал из ящика стола лист бумаги, взял из вазочки один из полудюжины простых карандашей и начал что-то быстро писать. Когда он закончил, практически весь лист пестрел цифрами и специальными символами.
– Это мое четвертое уравнение. Оно действительно четвертое в ряду выведенных мною уравнений, объясняющих процесс работы трансмиттера. Но есть и еще один смысл этого названия. Уравнение напрямую связано с воздействием на четвертое измерение по принципу моста Эйнштейна-Розена. Первые три уравнения объясняли как саму возможность работы трансмиттера, так и создание хронопластов, то есть обособленных ответвлений от основной исторической последовательности, но не давали ответа на главный вопрос: как сделать путешествия во времени энергетически малозатратными. И только четвертое уравнение математическим языком обосновало возможность существования «кротовины». Я принял за константу сам факт одномоментного существования прошлого, настоящего и будущего, и у меня все получилось. На, сам посмотри.
Шаров отдал исписанный лист Владимиру Александровичу. Подслеповато щурясь, Воронцов поднес его чуть ли не к самому носу. Казалось, он не читает, а внимательно вынюхивает цифры и символы, пытаясь докопаться до сути.
– Но ведь формирование тоннеля между двумя сопряженными участками четвертого измерения все равно требует много энергии, – сказал он, возвращая Шарову бумагу с его записями.
– А я и не говорил, что ее вовсе не потребуется. – Олег Иванович аккуратно сложил лист в четыре раза, отогнул полу халата и сунул его в карман брюк. – Затраты будут, конечно, куда без них? Но теперь каждый запуск трансмиттера потребляет объем энергии, сопоставимый с работой небольшого заводика или лесопилки. Согласись, это лучше, чем строить трансмиттер рядом с электростанцией или оставить полгорода без электричества из-за перегрузки.
После этого разговора Владимир Александрович больше не хмурился и всюду старался поспеть. Он то устанавливал стойки, то монтировал к ним электроды, то настраивал механизм закрытия «лепестков», то подсоединял кабели к разъемам и всегда при этом улыбался и много шутил. А однажды остался ночевать в лаборатории, допоздна заболтавшись с Олегом Ивановичем. Тот и предложил Владимиру Ивановичу не ездить домой, а составить ему компанию. Все это время Шаров жил в лаборатории. У него не было при себе ни денег, ни документов, чтобы поселиться в гостинице. А еще он не хотел попадаться на глаза властям и своему антиподу.
И все-таки Шарову пришлось покинуть убежище. Это произошло после завершения работы над трансмиттером и проведения итоговых испытаний. Андрей предложил себя в качестве подопытного, но оба профессора отклонили его кандидатуру.
Честь стать первым путешественником во времени в этой реальности досталась самому старшему из помощников Владимира Александровича. Он вытянул короткую спичку, когда профессор предложил ассистентам бросить жребий. Сам Воронцов тоже хотел поучаствовать в эксперименте, но молодежь запротестовала, дескать, нечего отбирать у них шансы, и он отступил. Игорь с некоторой опаской вошел в клетку Фарадея, а когда эксперимент закончился и он снова появился в ней, живой и невредимый, пустился в пляс от переполняющих его чувств. Он прихлопывал и топал ногами до тех пор, пока два других ассистента, с веселым смехом и прибаутками, не вытащили его под руки из трансмиттера.
– Это надо отметить! – радостно закричал Владимир Александрович, тряся Шарова за руку. – Приглашаю всех в ресторан. Нет, нет и нет, возражения не принимаются, – сказал он в ответ на протесты Олега Ивановича. – Никто тебя там не увидит, не выдумывай.
Знал бы Владимир Александрович, как он заблуждается и к каким последствиям приведет его решение, он бы сто раз подумал, прежде чем предлагать.
Артефакт снова потемнел. Эта реальность вытягивала энергию из «созвездия» точно так же, как Богомолов забирал жизненную силу из своих жертв.
– Круговорот энергии в природе, черт его подери!
Богомолов захлопнул крышку трансмиттера и в сердцах стукнул по оклеенной дешевыми обоями стене. В месте удара осталась глубокая вмятина с черными трещинками разрывов. Под обоями послышался едва различимый шорох – сыпался песок штукатурки.
Игорь Михайлович отошел от стола, сел на жалобно скрипнувший пружинами продавленный диван и посмотрел в засиженное мухами зеркало на стене. Из зазеркалья на него угрюмо зыркнуло ненавистное лицо профессора Шарова. Морщинистое, как старое яблоко.
Богомолов злобно плюнул на грязный пол и отвернулся. Он привык видеть в зеркале не себя, а чужое отражение. С тех пор, как его сознание впервые переместилось в тело другого человека, прошло не так много времени, но и этого хватило, чтобы он подзабыл, как выглядел раньше. Для него каждое новое лицо в зеркале было как родное, кроме противной до изжоги профессорской хари. Тяжело каждый день видеть в отражении лицо злостного врага, но еще тяжелее замечать признаки быстрого старения.