а пули — пак-ко, — вылетающей из африканской винтовки, которой были вооружены снайперы.
Марокканцы точно играли с нами. Почти каждый день они вырывали из наших рядов одну-две жертвы. Гористая местность, где мы находились, прекрасно маскировала одиноких стрелков. Среди бойцов распространялись слухи о каких-то мифических качествах этих «пакко». Говорили, что они бьют любую птицу влет и поражают животное только в глаз, чтобы не портить шкуры.
Неожиданный выстрел раздался и сегодня утром. Пуля попала в окно нашего штаба. Мы были ошеломлены наглостью врага. В те дни Лас-Навао был уже нашим. Заняв этот чудесный уголок Гвадаррамы, мы вскоре поняли, что враг потерял не только очень важный стратегический пункт, но и небывалый в условиях войны уют. Даже обидно было прозаически именовать прекрасные отели Лас-Навас казармами. Луканди был прав, когда шутя обещал нам здесь «курорт и отдых». По утрам наш командир обходил многочисленные отели, где мы квартировали. Он настоятельно требовал соблюдения порядка и чистоты, напоминал, что вскоре мы вернемся сюда надолго, так как республика подарит заслуженный отдых своим бойцам на лучших курортах Испании. Наши эстрсмадурцы, потрясенные необычайной обстановкой отелей, брошенных знатными бездельниками, ни за что не соглашались лечь в постели. Они предпочитали спать на полу, и только настояния Луканди заставили их перебраться в широкие кровати.
Лас-Навас представлял собой естественную крепость, оберегающую подступы к Навальпералю. Наша задача состояла в том, чтобы охранять эту выгодную высоту и не подпускать врага, находящегося всего в пяти километрах. Но враг ежедневно напоминал о себе одиночными выстрелами «пакко», словно стараясь внушить, что он может безнаказанно разделаться с нами.
В те дни мы стали уже богаче, и запасы патронов позволяли нам даже тренироваться в стрельбе по мишеням. Время пребывания в Лас-Навас мы использовали для боевой и политической учебы. Диего де Месса весь ушел в занятия с неграмотными бойцами, и вскоре он демонстрировал Луканди первые письма своих учеников. Попэй, наш читчик и фронтовой книгоноша, охватил своей просветительной работой весь батальон а Хулио Ромео завершал курс лекций о санитарии, гигиене и первой помощи в бою. Но эта спокойная армейская жизнь была нам не по душе. Мы уже успели привыкнуть к боям и даже почетную задачу защиты Лас-Наваса считали делом менее важным, нежели постоянные продвижения вперед и стычки с марокканцами. Луканди угадывал наши настроения, и нам крепко доставалось за эти, как говорил он, «политико-стратегические отставания».
Однажды капитан вызвал Дельбаля, Панчовидио, Попэя, Фигаруа, меня и еще трех бойцов. Луканди серьезно задумал организовать снайперскую команду. Свой выбор он остановил на нас. Командир развернул захватывающую картину боевой деятельности нашей восьмерки. Этой ночью предстояло совершить первую вылазку на территорию врага. С рассветом мы должны вернуться, доложив о достигнутых успехах.
— Вы, кажется, говорили, — обратился ко мне Луканди, — что вам эти места хорошо знакомы?
Какая память у нашего «глухаря»! Когда-то я рассказывал о давнишних своих скитаниях по Гвадарраме с друзьями по факультету. Луканди вспомнил об чтом и вот сейчас включил меня в восьмерку проводником.
Ночью мы покидаем Лас-Навас, чтобы «поупражняться», как выразился Луканди.
В пяти километрах от нас, в маленькой деревушке, стоит фашистский батальон. Это смешанная часть из марокканцев и фалангистов. По данным разведки, враг ждет подкреплений. Ползком, в темных одеждах мы подкрадываемся к цели. Ночь безлунная, темная — верный помощник разведчика. Сегодня нашим оружием будет служить одеяло. Высокий мавр шагает от дерева к дереву. Марокканца выдает белое одеяние. Понятно, нет ничего легче сразить его меткой пулей. Но ведь не за этим мы приползли сюда. Нам нужно снять бесшумно всех часовых. Панчовидио, Дельбаль и один из бойцов подползают к марокканцу и, когда он делает поворот, набрасываются на него, накрывают одеялом и валят на землю. Он не успевает даже крикнуть. Следующий мавр, в двухстах метрах отсюда, достается мне, Попэю и Фигаруа. Пока первая наша тройка разделывается с огромным мавром, мы выжидаем удобного момента и затем набрасываемся на второго часового.
Так мы проползли примерно с километр, сняв всех часовых — шесть человек, охраняющих деревушку. На Гвадарраме светает очень рано, и мы должны вернуться к себе засветло. Еще час в нашем распоряжении. Мы решаем войти в деревушку и отыскать штаб. Нам хочется приготовить сюрприз Луканди и принести ему какие-нибудь документы из штаба противника. Но через несколько минут блужданий благоразумие берет верх, и мы решаем уйти обратно. На узкой уличке Дельбаль спотыкается о какой-то металлический предмет.
— Чудесно, — шепчет он, потирая ушибленную ногу.
Это портативная мортира, очень удобная и незаменимая в горных условиях. С ней можно даже бежать — так она легка. Одна такая мортира имеется и у нас в Лас-Навасе. Но мы давно уж не работали с ней: у нас не осталось ни одного мортирного снаряда. Дельбаль шарит по земле и чуть не вскрикивает от восторга. Целый запас мортирных снарядов. По своей форме они напоминают авиационные. Взвалив на плечо Попэю мортиру и нагрузившись запасом снарядов, мы бесшумно выбираемся из деревни.
Когда мы отходим метров на четыреста от деревушки, созревает план посеять панику в рядах врага. Быстро устанавливается мортира, — на это не нужно много времени, — и первый оглушающий выстрел будит спящую деревушку. Мгновенно переносим мортиру метров на сто в сторону и посылаем второй и третий снаряды. Так в течение нескольких минут мы меняем «огневые позиции». Трудно представить, что делается в стане врага. Определить, откуда летят уничтожающие снаряды мортир, выводящие из строя при удачном попадании до тридцати человек, почти невозможно. Сонному врагу, который открыл беспорядочную стрельбу, наверное, кажется, что он окружен со всех сторон.
Мы слышим совершенно непостижимую перестрелку на территории деревушки. Фашисты в темноте принимают друг друга за врагов. Это нам и нужно. Не израсходовав и десятой части запаса мортирных снарядов, мы быстро удаляемся и скоро, еще до наступления полного рассвета, стучимся в дверь Фелисе Луканди. Мы устанавливаем мортиру посреди комнаты, выкладываем снаряды, и Дельбаль рапортует о первой вылазке республиканских «пакко».
Как счастлив Луканди! Он бормочет что-то, обнимает каждого из нас и, наконец, говорит:
— Если они «пакко», то мы должны называться так, как именуют лучших стрелков в Советском Союзе.
Мы провозглашаем «ура» и принимаем посвящение в «ворошиловские стрелки».
За нами закрепляется это имя. Отныне нашу восьмерку зовут «ворошиловцами». Мы часто совершаем далекие разведки в тыл врага, и нашим оружием служат уже не одеяла, а винтовки с оптическим прицелом, которые бьют еще более метко, чем африканские ружья.
Три недели мы стоим на месте. В Лас-Навасе — почти мирная обстановка. Но вскоре четвертый батальон, как и в Навальперале, начинает по-ротно нести службу на передовых позициях. Враг тоже покинул свою деревушку. Траншеи республиканцев и фашистов отделяют какие-нибудь пятьсот метров.
Неделю нам не подвозят продуктов. Поле усеяно пустыми консервными банками. Вчера мы проклинали эти сардинки — единственный наш неприкосновенный запас, которыми питаемся третий день. Сегодня мы делаем уже вылазки за банками, выброшенными из окопов. Ни в Лас-Навасе, ни в траншеях нет ни одной банки консервов, ни крошки хлеба. Охотники за пустыми банками возвращаются ползком. Враг, находящийся рядом, не должен знать о том, что мы подтягиваем животы поясами.
— Богатый улов, — радостно возвещает Панчовидио, забираясь в окоп. И он показывает, приплясывая, содержимое двух банок.
— Хорошо быть сытым, — философски изрекает Хулиан Палатиос. — Если бы вчера мы были так же голодны, как сегодня, в этих коробках не осталось бы ни одного хвоста сардинки, а так мы имеем четыре нетронутых рыбёшки.
Да, это точно подсчитано. В трех банках найдено четыре сардинки.
Франциско, цитируя Горация, произносит глубокомысленно:
— Время бежит, и я предлагаю продлить мудрость на день.
Мы догадываемся, что скрывается за словами толстого Франциско.
— Тебе хорошо, верблюд, ты нажрался в Мадриде и питаешься сейчас, как твой двугорбый собрат, жировыми отложениями.
Франциско виновато бормочет:
— Честное слово, я не собираюсь у вас просить и четвертушки сардинки, но на вашем месте я съел бы ровно половину, чтобы завтра снова найти в этих банках две сардинки.
Мы смеемся и великодушно предлагаем ему полсардинки. Пиршество идет во-всю. Панчовидио развертывает перед нами свои исключительные кулинарные познания.
— Есть сны, и существует явь, — начинает он спокойным голосом рассказчика, приготовившегося к долгому повествованию. — Вам могут присниться слоеные пирожки с начинкой из петушиного гребня. Это сон сластены. Бойцы республики должны видеть только реальную явь.
Широким жестом Панчовидио показывает нам на простирающееся за окопами поле.
— Вот вам картошка, обычная картошка, гарнир, который растет у нас под носом. Вы знаете, — с неожиданной поспешностью говорит Панчо, — что из этих плодов можно приготовить двенадцать самых разнообразных блюд!
Мы глотаем слюну и слушаем сказочное меню Панчовидио. Он перечисляет:
— Пюре, картошка «в мундире», печеная на углях, жареная…
— Но где взять масло? — робко спрашивает Попэй.
— Масло? — презрительно обрывает его Панчовидио. — Жалкий неуч! — И он делает ошеломляющее открытие: слава лас-навасской картошки заключается в том, что она жарится в собственном соку.
Я слышу, как урчит у меня в животе от этой новости. Что бы мы отдали за одну такую картофелину!
Но червь сомнения грызет нас, и мы зовем на консультацию Фигаруа — бойца-крестьянина, известного в батальоне под кличкой «шериф». Он все знает, особенно в области, относящейся к сельскому хозяйству. Фигаруа с видом знатока подтверждает, что картошка Лас-Наваса действительно хороша.