Там же висели картины, в которых Винс предположил морские пейзажи Калифорнии, работы маслом, принадлежавшие руке любителя, которому техника была присуща больше, чем одаренность. В двух углах комнаты стояли массивные столы с круглыми мраморными столешницами, ножки которых завершались когтистыми лапами. На обоих столах высились лампы из толстого фарфора, с оранжевыми шелковыми абажурами, которые уже успели основательно выцвести.
Вирджиния Трис оказалась высокой, почти пяти футов и десяти дюймов, женщиной, в плотных синих джинсах, отчего ее ноги казались еще длиннее, чем были на самом деле. На ней была также белая мужская рубашка на пуговичках навыпуск и с закатанными до локтей рукавами. На босых ногах стоптанные шлепанцы.
Она медленно опустилась в кресло с истертым плюшем без подлокотников. Поджав колени и обхватив их руками, она внимательно выслушала, как Сид Форк представил Келли Винса, «моего старого друга», и, пока Форк и Винс, державший тросточку между колен, рассаживались на диване, приветствовала его почти неслышным голосом.
Последовавшее короткое молчание прервала, откашлявшись, сама Вирджиния Трис:
— Кто застрелил его?
— Пока мы не знаем, — ответил Форк.
— Это был налет… или грабеж?
— Не думаю, но вполне возможно.
— В него стреляли один раз, дважды, несколько раз… сколько?
— Два раза. В голову.
— Значит, все произошло быстро. То есть, Норму не пришлось лежать, истекая кровью и взывая о помощи.
— Все было очень быстро, Вирджиния.
Она снова вздохнула.
— Ну и дерьмовая же история.
Форк с печальной торжественностью кивнул в знак согласия и спросил:
— Хотите, чтобы я кому-нибудь позвонил? Может, вы хотите, чтобы кто-нибудь пришел и посидел с вами.
Вместо того, чтобы ответить Форку, она взглянула на Келли Винса.
— Вы с Сидом старые друзья?
— Не совсем.
— Я живу тут всего четыре года и практически никого не знаю, чтобы кто-то пришел и побыл со мной. Мы были женаты всего три года. Я его вторая жена. «Скво номер два», как он называл меня. Я работала официанткой в «Орле», и, как мне кажется, именно поэтому люди не одобряли наш брак.
— Кому он мог не нравиться? — попытался возразить Форк.
Не обращая на него внимания, она продолжала разговаривать с Винсом.
— Им не нравилось, что я была официанткой и из-за разницы наших лет. Мне двадцать три, а Норму сорок три. Двадцать лет разницы. Вам не кажется, что это многовато?
Винс сказал нет, ему не кажется.
Наступило молчание, пока она не глянула на Форка и не сказала:
— Что же мне теперь, черт побери, делать, Сид?
Держа локти на коленях, Сид наклонился вперед с сочувственным выражением длинного лица.
— Первым делом вам надо хорошо выспаться.
— Как я могу спать?
— Я попрошу Джоя Эмори принести вам пилюль.
— Даже с таблетками я не усну.
— Вы должны поспать, чтобы набраться сил к утру.
— Чего ради?
— Я бы не хотел упоминать о деньгах в такие минуты, но все повалят посмотреть на то место, где убили Норма. Вам придется открыть заведение с самого утра, и вы можете наварить за день тысячу или, может, полторы тысячи.
Даже эта заманчивая перспектива не смогла стереть с ее лица выражение печали и сокрушения.
— Так много? — спросила она и тут же ответила на свой же вопрос: — Да, пожалуй, столько и получится. — Она нахмурилась, глядя на Форка: — А вы не думаете, что Норм был бы против?
— Вирджиния, — мягким терпеливым тоном обратился к ней Форк. — Норму так и так плевать.
Глава пятнадцатая
Когда Форк и Винс в 12.46 без стука вошли в дом мэра, они нашли Джека Эдера на кремовом диване с бутылкой пива в руках и мэра в ее кресле коричневой кожи. Она повернулась к вошедшим, но Сид Форк успел предупредить ее вопрос:
— Кто-то час назад пристрелил Норма Триса и оставил тебе послание.
Хаскинс кивнула, словно новость ее не особенно заинтересовала, и, неторопливо поднявшись, отвернулась от трех мужчин. Подойдя к одной из репродукций картины Моне, она, казалось, стала внимательно изучать ее. Все еще не отводя от картины взгляда, она спросила:
— Как это все приняла Вирджиния?
— Тяжело.
— Вы попросили кого-нибудь остаться с ней?
— Она никого не хочет видеть.
Отвлекшись от созерцания рассвета на Сене, Хаскинс повернулась; лицо ее было спокойно, глаза почти сухие, а голос сдержанный.
— Я позвоню ей. Выясним, захочет ли она остаться тут еще на несколько дней.
Подойдя сзади к креслу, мэр оперлась бедрами на его низкую спинку, словно эта поддержка успокаивала ее. Сложив руки на груди, она спросила:
— Что за послание?
Винс вытащил из бокового кармана конверт пять на семь дюймов, пересек комнату и вручил его Хаскинс.
— Оно адресовано вам, но касается всех нас четверых.
— Я вижу, что вы уже вскрыли его, — сказала мэр, ясно давая понять, что ей, как и всем прочим, не нравится, когда вскрывают ее почту. Вынув фотографии, она бегло просмотрела их. Когда она стала рассматривать их более внимательно, Джек Эдер спросил:
— А кто такие Норм и Вирджиния?
— Вирджиния — жена Норма Триса, — пояснила она, засовывая фотографии обратно в конверт. — Ему принадлежал «Синий Орел» и кое-какая собственность в городе. Кроме того, он одним из первых поддержал меня. — Она глянула на Эдера. — В финансовом смысле.
Эдер сочувственно склонил голову, дабы показать, как глубоко к сердцу он принимает потерю мэра. Она оттолкнулась от спинки кресла и, обогнув его, протянула Эдеру конверт.
— Мне будет не хватать Норма.
— Могу себе представить, — кивнул Эдер, извлекая снимки и неторопливо просматривая их. Закончив, он поднял глаза на Винса: — Ты спрятался, а я высунул язык.
— Шеф думает, что это своеобразная метафора.
Форк покачал головой.
— Это вы сказали, а не я.
Эдер посмотрел на Б.Д. Хаскинс, которая стояла у окна, глядя в ночную тьму.
— Когда и где они сфотографировали вас? — спросил он.
— Два дня назад сразу же после шести, на стоянке за Сити-Холлом.
Эдер глянул на Форка, желая услышать подтверждение. Тот потеребил мочку уха, нахмурился и кивнул:
— Господи, совершенно точно.
Б.Д. Хаскинс отвернулась от окна, чтобы взглянуть на Эдера.
— Мы с Сидом говорили — может, даже спорили — стоит ли пойти выпить. И отказались. Пойти выпить, я имею в виду.
— И вы решительно не заметили фотографа? — предположил Винс.
Мэр покачала головой.
— А эти ваши снимки… Где вас щелкнули?
— В нижней части Ломпока, — сказал Винс. — Меньше чем через час, как Джек вышел из тюрьмы.
Она посмотрела на Форка.
— Я бы хотела выпить, Сид. Немного бренди.
— Еще кто-нибудь хочет? — спросил Форк. Винс сказал, что предпочел бы пиво, а Эдер прикончит то, что у него есть. Когда Форк удалился на кухню, мэр села в свое любимое кресло, поджав под себя ноги и одернув на коленях черную юбку.
Никто не проронил ни слова, пока Форк не вернулся с двумя банками пива и бокалом бренди. Он поставил его перед Хаскинс, протянул Винсу вскрытую банку и спросил, не нужен ли ему стакан. Винс сказал, что нет, не нужен.
Отпив бренди, Хаскинс обратилась ко всем присутствующим в комнате:
— В чем мог быть смысл убийства Норма?
— В полной мере дать нам понять — до нас должен дойти смысл письма, — сказал Винс.
— Что бы это могло значить — на понятном английском?
— Очень просто, — сказал Форк, занимая единственное другое кресло в комнате, которое, скорее, смахивало на стул, чем на кресло. — Они делали эти снимки, чтобы дать нам знать: им все известно относительно того, что мы с тобой собираемся предоставить убежище судье и Винсу. Затем они убивают бедного старого Норма, давая нам понять, что народ они крутой и шутить с ними не следует. — Он взглянул на Винса: — Так?
— Примерно так.
В наступившем молчании Джек Эдер откинулся на спинку дивана и стал внимательно изучать потолок. Наконец, он сказал:
— Я все пытаюсь понять, как им удалось так быстро нащупать связь между вами и нами.
Наступило очередное краткое молчание, прежде чем Б.Д. Хаскинс предположила:
— Кто-то проболтался.
— Я ни с кем не говорил, — возразил Эдер. — А Келли пообщался только с Воякой Слоаном.
— Значит, он был с ним излишне откровенен, — стояла на своем мэр.
— Кто мог вам это передать, — спросил ее Винс, — кроме вашей сестры?
— Никто.
Винс и Эдер уставились на Сида Форка, который заверил их, что ни с кем не говорил.
Эдер перевел взгляд на мэра.
— А кому рассказывала ваша сестра?
— Своему мужу, — опередил ответ мэра Форк.
— Надеюсь, что так и было, — сказала Б.Д. Хаскинс, не обращая внимания на три пары глаз, уставившихся на нее. Снова заговорив, она обращалась непосредственно к Джеку Эдеру. Слегка наклонившись вперед, она не сводила с него взгляда холодных серых глаз, которые, как Эдер позже заверял Винса, «уставились в глубину моей души так, словно там сплошная грязь, темнота и мокрицы ползают».
— Вы должны понять, — продолжала она, — если мне придется говорить с этой публикой — мне потребуется посредник. Некто посторонний.
— Логично, — согласился Эдер.
— И при том достаточно богатый, что куда лучше, нежели бедняк, ибо богатый не столь легко поддастся искушению изменить нам, если представится такая возможность — а в этой ситуации я в ней, черт побери, уверена. И видит Бог, Парвис более чем обеспечен.
— Парвис ваш зять? — спросил Эдер.
— Да.
— Вроде бы вы говорили, что его зовут Мансур.
— Парвис Мансур.
— Когда мы с Келли сможем с ним встретиться?
— Как насчет завтра?
— Не выбрать ли нам субботу или воскресенье?
— Субботу. Сегодня.
— Сегодня более, чем устроит, — согласился Джек Эдер.
Глава шестнадцатая
Хотя на полированной гранитной плите над входом было вы