Медведев молча поклонился и вышел.
… Ранним утром второго дня Рождества года 1484 Василий Медведев в сопровождении своих людей проводил князя Верейского и его супругу до Бартеневки, и там Филипп на последней московской порубежной заставе сделал официальную запись в особом свитке, где отмечались фамилии и даты всех пересекших границу со ссылкой на проездные документы.
Василий Удалой, князь Верейский, тепло попрощался со всеми, сел в сани и навсегда покинул родную землю.
Он никогда больше не вернется сюда, и пятнадцать лет спустя, столь любимый народом герой, всеми позабытый, умрет на чужбине.
К этому времени бывшее Верейское княжество уже давным-давно будет принадлежать Москве.
… Филипп проводил Медведева до той самой переправы по льду Угры, где Анница некогда девятью стрелами уложила девять татар, и, попрощавшись с Медведевым, направился домой.
Еще издали, подходя к воротам, он разглядел маленькую хрупкую фигурку Чулпан в расписном кожушке, которая, кутаясь в пуховую шаль, ждала его возращения.
И увидев ее, Филипп внезапно со всей отчетливостью вспомнил, кем был этот бледный умирающий человек в сенях у Медведева.
… — Хорошая ты девка, да война есть война! Не бойся, ничего не почуешь!
Да, да, это он, это, несомненно, он — тот самый, последний, который уже занес саблю, чтобы вонзить ей в сердце, а я сперва вырвал саблю, а потом схватил его самого и выбросил в окно. Оно было такое большое, в овальной раме, с мозаичными цветными стеклами, и он вышиб эту мозаику, а его тело глухо ударилось где-то внизу. Неужто мир может быть таким тесным? Лишь бы Чулпан его не увидела, она ведь сразу вспомнит…
…Анница ждала возвращения Василия в некоторой тревоге.
— Этот раненый пришел в себя и все рассказал.
— Ну и как он? Что говорит Надежда?
— Будет жить. Выходим. Но меня другое тревожит. У нас неприятности?
— Пустяки! — беспечно махнул рукой Медведев и, обняв Анницу, поцеловал. — Первый раз, что ли? Ты же знаешь — я всегда вывернусь. Грамоту мне Верейский оставил. Я готов держать ответ, хоть перед самим Великим князем.
Они поднялись в горницу, и Анница сказала:
— Княгиня Марья такая милая, тихая, спокойная. Мне кажется, у нее было тяжелое детство. Она меня так благодарила за все, и вот, посмотри, какой подарок сделала.
Анница протянула Медведеву ручное зеркальце в деревянной резной оправе. Несмотря на то, что само зеркальное стекло венецианской работы выглядело как новое, маленькие трещинки и царапины на отполированном потемневшем от времени дереве указывали на значительный возраст украшения.
Василий взял зеркальце и повертел его в руках:
— А-а-а, — вдруг протянул он, разглядывая что-то на тыльной стороне. — Это наверняка из приданого Великой княгини Софьи. Ну, Анница, ты можешь гордиться. Смотри, видишь, вот тут, — он показал ей выцарапанные на дереве, едва различимые буквы «Мар. В. Кн. Твр.» — в это зеркальце смотрелась когда-то сама княжна Марья Тверская, будущая Великая Московская княгиня, мать Ивана Ивановича Молодого.
— Не может быть, — удивилась Анница, — а как оно очутилось у Верейской?
— О, это длинная и запутанная история. Я сам толком ничего в ней не понял, хотя князь Удалой пытался мне что-то втолковать. Но это не важно. Я вот помню, что когда мы сидели за праздничным столом, как раз перед тем, как в дверях появился Клим, ты шепнула мне, что хочешь сообщить какую-то приятную весть. О чем это ты?
Анница нежно обняла Василия и прошептала на ухо:
— У нас будет ребеночек.
…Еще не кончились Святки, когда последствия Рождественских событий дали о себе знать.
Из Москвы прискакал срочный гонец с грамотой Патрикеева. Патрикеев сухо сообщал, что Великий князь немедля требует прибытия Василия Медведева в Москву. «Немедля» означало, что Медведев должен накормить гонца, а сам за это время собраться в путь, дабы вместе с ним (или под его присмотром?) тут же ехать в Москву.
Анница многозначительно посмотрела на Василия, но он лишь, улыбнувшись, развел руками.
— Это очень кстати, — весело сказал он. — Я же тебе говорил, что сразу после праздника поеду в Тверь, искать это самую пустынь, надо же выполнить последнюю волю старца Ионы, который неизвестно почему выбрал для этого именно меня.
— Кого с собой возьмешь? — спросила Анница.
— Сам один поеду, — так же беззаботно ответил Василий, и Анница поняла, что он ничего хорошего не ожидает от встречи с Великим князем.
— Если я задержусь в пути… Впрочем, что это я, ты и так все сама знаешь.
— Знаю, дорогой, — Анница прижалась к мужу и сказала — Я буду ждать тебя каждый день. Только не говори мне, что ты ненадолго.
Медведев рассмеялся:
— Но я, правда, ненадолго, — заверил он и пошел собираться.
Через час, помолившись на дорогу в своей церкви и сообщив об отъезде отцу Мефодию, Василий Медведев в сопровождении великокняжеского гонца выехал из дому, в полном боевом снаряжении. В наконечнике его меча лежало свернутое в трубку завещание старца Ионы, а под кожаном старые потертые четки с маленьким ключиком в форме креста.
Жители Медведевки согласно давно установленному обычаю, делали вид, будто занимаются своими делами и ничего не замечают и, тем не менее, с тревогой бросали взгляды на хозяина, уезжающего в сопровождении московского гонца.
Отец Мефодий дождался, когда Медведев отъедет подальше, и только потом в небо взмыл белый голубь.
Отец Мефодий долго трудился, выращивая особую породу почтовых голубей, которые прекрасно выполняли свои обязанности даже в лютую зимнюю стужу…
Глава пятаяПЕРВЫЙ ТАНЕЦ НА ПЕРВОМ БАЛУ
Король прибыл в городскую ратушу Вильно через полтора часа после начала бала.
Разумеется, до прибытия его величества основное бальное развлечение — танцы — не начинались, приезжали все новые гости, здоровались, обменивались новостями, знакомились, и вот, наконец, настал всеми ожидаемый момент, когда городской голова ударил жезлом в пол и торжественно произнес:
— Его величество король!
В то время королю Казимиру было пятьдесят шесть лет, он уже тридцать лет состоял в браке с Елизаветой из Габсбургов и имел с ней десять взрослых детей. Современники описывали короля как человека высокого, мускулистого, простого в обращении, доброжелательного, смелого, мудрого, и говорили, что больше всего на свете он любит охоту и всякого рода развлечения на свежем воздухе.
Ее величество королева в связи с легким недомоганием не приехала в ратушу к удовольствию некоторых присутствующих здесь дам и девиц. Интригой вечера был тот единственный танец, который согласно традиции, король танцевал в ратуше с одной из юных барышень.
Когда, наконец, закончились вступительные церемонии, поклоны и приветствия и после того, как были произнесены все пышные речи, в которых звучали пожелания удачного царствования в Польше и выражения нетерпеливого ожидания скорейшего возвращения монарха обратно в Литву, начались танцы.
Танцы на балу были новой светской забавой, которая пришла недавно из Италии во Францию, а затем охватила всю Европу. Известно, что ничто в мире не распространяется быстрее моды, и вот уже в Варшаве, а следом и в Вильно началось повальное увлечение бальными танцами.
Танцевали в основном басседансы — медленные танцы в виде парных шествий по кругу с взаимными поклонами, приседаниями и реверансами, часто со свечами или факелами в руках. Для танцев при богатых дворах существовал свой или приглашенный из Италии (в зависимости от толщины кошелька владельца) оркестр из специально обученных музыкантов, играющих на лютнях, флейтах, арфах, трубах и тамбуринах. В особой моде в нынешнем сезоне были новейшие французские танцы — бранль и вольта.
Именно бранль и выбрал король для своего традиционного танца, столь ожидаемого трепещущими сердцами юных девушек.
Настоятельница монастыря святой Терезы мать Иоанна не лукавила, когда говорила, что король обычно приглашает на этот танец одну из монастырских воспитанниц, но это не было и полной правдой, поскольку король в процессе предварительных церемоний незаметно оглядывал всех молодых девушек, находящихся в зале и заранее выбирал себе даму для танца, предварительно осведомившись у окружающей свиты к какому из знатных родов принадлежит эта барышня. Однако, поскольку пансионерки, как правило, были самыми молоденькими из присутствующих девушек, король чаще останавливал взор на одной из них. Так и на этот раз, его внимательный взгляд скользнул по группке юных монастырских воспитанниц, и вдруг Варежка ощутила на себе этот королевский взгляд. Она внутренне сжалась, поскольку ей вовсе не хотелось танцевать со старым королем, однако ее опасения были напрасны — государь выбрал ее подругу, с которой она вот уже четыре года делила монастырскую келью.
Городской голова ударил жезлом об пол и объявил:
— Танцуем бранль! Его величество приглашает на танец княжну Елизавету Сангушко.
Княжна Елизавета, зардевшись, низко склонилась. Король галантно протянул ей руку, танец начался, и тут Варежка увидела, как к ней направляются с разных сторон одновременно двое мужчин.
Князю Вацлаву Юрьевичу Четвертинскому только что исполнилось девятнадцать. Он был красивым, избалованным, светским юношей, роскошно одетым по самой последней моде, и, князь Андрей, который тоже славился своей привлекательностью в кругах светских дам, казался, по сравнение с юным соперником намного старше и как бы менее ярким, но Варежка с восторгом глядела на него во все глаза, не обращая никакого внимания на молодого красавца, и думала только об одном: «Пусть он успеет раньше».
Заметив краем глаза юного Четвертинского, Андрей чуть ускорил шаг и Варежка, нарушая все правила приличия, двинулась ему навстречу.
Князь Четвертинский изумленно застыл, не понимая, что происходит. Однако танец уже начался, кавалеры, заранее предназначенные для пансионерок, пригласили их, и слегка растерянный, выбитый из колеи и весьма раздосадованный этим неожиданным пассажем молодой человек вынужден был вернуться на свое место.