мер, в ближайшем будущем нас, скорее всего, будет ждать хаос. Наш собственный народ потеряет веру и в нас, и в нашу страну.
Опять пауза, в ходе которой Кеннеди убедился, что сидящие в зале заседаний понимают, куда он клонит.
— Третье: наши дальнейшие действия. Я изучил имеющиеся предложения. Все тот же невразумительный набор. Экономические санкции, спасательные операции, политическое выкручивание рук, тайные обещания под прикрытием громких заявлений о том, что мы никогда не пойдем на переговоры с террористами. Озабоченность по поводу того, что Советский Союз не позволит нам провести полномасштабную военную операцию в Персидском заливе. Все эти предложения сводятся к одному: мы должны смириться с унижением, которому нас подвергают на глазах всего мира. И по моему мнению, даже в этом случае нам не удастся избежать гибели еще нескольких заложников.
— Мое ведомство только что получило обещание султана Шерхабена освободить всех заложников, как только мы дадим согласие на выполнение условий террористов, — прервал его секретарь государственного департамента. — Он в ярости от самоуправства Джабрила и заявляет, что готов начать штурм самолета. Он получил заверение Джабрила в том, что в качестве жеста доброй воли тот немедленно отпускает пятьдесят заложников.
Кеннеди не мигая смотрел на секретаря. Синие глаза превратились в щелочки. Заговорил он вежливо, но ледяным тоном, чеканя слова:
— Мистер секретарь, когда я закончу, вам всем будет предоставлена возможность высказаться. А пока, будьте так любезны, не прерывайте меня. Это предложение не будет доведено до сведения прессы.
На лице государственного секретаря отразилось изумление. Никогда еще Кеннеди не говорил с ним в таком тоне, так явно демонстрируя свою власть. Он наклонил голову, уткнувшись в лежащие перед ним бумаги, щеки его заметно покраснели. Кеннеди же продолжил:
— Итак, наш ответный ход. Я приказываю начальнику штаба немедленно разработать план авиаударов по нефтяным месторождениям Шерхабена и промышленным объектам города Дака. Цель бомбардировок — полное уничтожение нефтяной инфраструктуры, вышек, трубопроводов и так далее. Полное уничтожение города. За четыре часа до начала авианалетов над Даком должны быть сброшены листовки, предупреждающие население и рабочих о готовящейся акции возмездия, чтобы люди могли покинуть эти объекты. Авиаудары должны быть нанесены ровно через тридцать шесть часов. То есть в четверг, в одиннадцать вечера по вашингтонскому времени.
Мертвая тишина воцарилась в комнате, где сидело более тридцати человек, в руках которых находилась вся полнота власти в огромной стране. Кеннеди продолжал:
— Государственный секретарь должен связаться с соответственными странами и получить разрешение на предоставление воздушных коридоров. Он может однозначно заявить им, что отказ приведет к полному прекращению нашей экономической и военной помощи. Что отказ будет рассматриваться нами, как враждебное действие по отношению к Соединенным Штатам.
Государственный секретарь уже вскочил со стула, чтобы запротестовать, но сдержался. По залу пробежал гул то ли удивления, то ли осуждения.
Кеннеди вскинул руки, вроде бы выражая злость, но на его губах играла улыбка. Теперь он обращался непосредственно к государственному секретарю, и из голоса практически исчез командирский металл.
— Государственный секретарь немедленно пригласит ко мне посла Шерхабена. Я скажу послу следующее: султан должен до завтрашнего полудня передать нам всех заложников. Он также передаст нам террориста Джабрила, позаботившись о том, чтобы тот не покончил с собой. Если султан откажется, страна Шерхабен перестанет существовать. — Кеннеди на мгновение запнулся, зал заседаний замер. — Этому совещанию присваивается высшая категория секретности. Не должно быть никаких утечек информации. Если они появятся, виновные ответят по закону. Теперь вы можете говорить.
Кеннеди сел, развалившись в кресле, обитом черной кожей, вытянул ноги, уставился на Розовый сад. Совещание продолжалось.
— Мистер президент, — первым заговорил государственный секретарь, — я опять вынужден оспаривать ваше решение. Для Соединенных Штатов это будет катастрофа. Мы превратимся в парию, обрушившись всей своей мощью на крошечное государство… — Секретарь все говорил и говорил, но слов Кеннеди уже не разбирал.
Потом он услышал голос министра внутренних дел:[12]
— Мистер президент, уничтожая Дак, мы уничтожим пятьдесят миллиардов долларов, деньги американских нефтяных компаний, деньги, которые потратил средний класс Америки, покупая акции этих компаний. Кроме того, мы лишимся важного источника нефти. Цены на бензин удвоятся.
Говорили и другие. Почему надо уничтожать город Дак, не воспользовавшись менее кардинальными мерами воздействия? Почему не рассмотреть другие варианты? Поспешность в политике чрезвычайно опасна. Кеннеди взглянул на часы. Обсуждение продолжалось уже больше часа. Он встал:
— Я благодарю каждого за ваши советы. Безусловно, султан Шерхабена может спасти свой город Дак, немедленно приняв все мои условия. Но он этого не сделает. Так что город Дак необходимо уничтожить, иначе все наши угрозы будут проигнорированы. Альтернатива у нас одна — управлять страной, которую может унизить любой человек, не чуждый храбрости и вооруженный пистолетом и гранатой. Тогда мы сможем спокойно распустить армию и флот и сэкономить бюджету много денег. Я ясно вижу наш курс и буду ему следовать.
Теперь насчет пятидесяти миллиардов долларов, которые потеряют американские держатели акций. Берт Одик возглавляет консорциум, которому принадлежит расположенная в Даке собственность. Он уже заработал на ней пятьдесят миллиардов, а то и больше. Я готов предоставить мистеру Одику еще одну возможность спасти свои инвестиции. Я высылаю в Шерхабен пассажирский самолет для перевозки заложников и военный, чтобы доставить в США террористов, которые затем предстанут перед судом. Я разрешаю государственному секретарю предложить мистеру Одику отправиться в Шерхабен на одном из этих самолетов. Его задача — убедить султана принять наши требования. Объяснить ему, что единственная возможность спасти город Дак, страну Шерхабен и добываемую там нефть — это выполнить поставленные условия.
— Если султан не согласится, мы потеряем еще два самолета, мистера Одика и заложников.
— Скорее всего, — пожал плечами Кеннеди. — Давайте проверим на прочность мистера Одика. Но он хитер, как лис. И прекрасно знает, как и я, что султан должен согласиться. Я в этом так уверен, что посылаю в Шерхабен моего советника по национальной безопасности мистера Уикса.
— Мистер президент, — подал голос директор ЦРУ, — вы, должно быть, знаете, что комплексы противовоздушной обороны, развернутые вокруг Дака, укомплектованы американцами, которые работают по гражданским контрактам, заключенным с правительством Шерхабена и американскими нефтяными компаниями. Американцами, которые прошли специальную подготовку. Они могут открыть огонь.
Кеннеди улыбнулся:
— Одик отдаст приказ об эвакуации. Разумеется, американцы, которые поднимут против нас оружие, автоматически станут изменниками, как и те американцы, которые им платят.
Он помолчал, чтобы до них дошел смысл его слов: Одик будет предан суду. Повернулся к Кристиану:
— Крис, займись юридической стороной этого вопроса.
Среди участников совещания были два представителя законодательной ветви власти: Томас Ламбертино, лидер сенатского большинства, и Альфред Джинц, спикер Палаты представителей. Первым заговорил сенатор:
— Я думаю, это слишком радикальные меры, чтобы принимать их без детального обсуждения в обеих палатах Конгресса.
Кеннеди ответил предельно вежливо:
— Со всем уважением к вам отмечу, что времени у нас нет. Как глава исполнительной власти я вправе принять такое решение. Безусловно, позднее законодатели смогут дать ему соответствующую оценку. Но я искренне надеюсь, что в столь критический момент Конгресс поддержит меня и эту страну.
— Это крайние меры с непредсказуемыми последствиями. — В голосе сенатора Ламбертино слышалась печаль. — Умоляю вас, мистер президент, не торопитесь.
Пожалуй, впервые из голоса Кеннеди исчезли вежливые интонации:
— Конгресс во всем противостоял мне. Мы будем спорить до хрипоты, пока все заложники не погибнут, а Соединенные Штаты не станут всеобщим посмешищем. Я провел анализ происходящего и принял решение. Это мое решение, и, принимая его, я не вышел за рамки прав, данных мне Конституцией. Когда кризис завершится, я обращусь к народу и дам ему полный отчет. А пока позвольте напомнить вам, что этому совещанию присвоена высшая категория секретности. Как я понимаю, у каждого из вас много работы. О результатах прошу докладывать руководителю моего аппарата.
Сенатора поддержал и Альфред Джинц:
— Мистер президент, я надеялся, что мне не придется этого говорить, но Конгресс настаивает на том, чтобы вы устранились от участия в переговорах с террористами. С этой самой минуты Палата представителей и Сенат сделают все возможное, чтобы предотвратить реализацию принятых вами решений на том основании, что личная трагедия лишила вас возможности трезво оценивать ситуацию.
Кеннеди повернулся к ним. Лицо превратилось в каменную маску, глаза — в кристаллы льда.
— Этим вы только причините вред и себе, и Америке. — И он покинул зал заседаний.
В зале заседаний стоял возбужденный гул голосов. Оддблад Грей уединился в углу с сенатором Ламбертино и конгрессменом Джинцем.
— Мы не можем этого допустить, — мрачно говорил конгрессмен. — Я думаю, аппарат президента совершил преступление, не убедив президента отказаться от заявленных им действий.
— Он убедил меня, что им движет отнюдь не чувство мести. Это самый эффективный способ решения проблемы. Меры, конечно, крайние, но такие и времена. Мы не можем оставаться в подвешенном состоянии. Это чревато катастрофой.