— Кеннеди болен, — задумчиво изрек Матфорд.
— Я думаю, прежде чем говорить с Одиком, мы должны прийти к какому-то консенсусу, — заметил Салентайн.
— Забота о сохранении нефти превратилась для него в навязчивую идею, — вставил Инч. Он всегда чувствовал, что нефть каким-то образом конфликтует с недвижимостью.
— Я думаю, Берт вправе рассчитывать на то, что мы всесторонне обсудим ситуацию и найдем оптимальное решение, — высказал свое мнение Джордж Гринуэлл.
Как только четверо мужчин собрались в коммуникационном центре Сократовского клуба, на экране огромного телевизора появилось изображение Берта Одика. Он приветствовал их улыбкой, но лицо отливало неестественной краснотой: то ли экран искажал цвета, то ли Одик был вне себя от ярости. Но заговорил он ровно и спокойно:
— Я лечу в Шерхабен. Возможно, чтобы в последний раз взглянуть на мои пятьдесят миллиардов баксов.
Разговор шел в реальном режиме времени, они могли говорить с изображением так, словно Одик находился рядом с ними. И они знали, что на таком же экране он видит их изображения. Так что им приходилось держать под контролем не только голоса, но и мимику.
— Ты действительно летишь? — спросил Инч.
— Да, — кивнул Одик. — Султан — мой друг, и ситуация очень щекотливая. Я смогу принести нашей стране больше пользы, если лично отправлюсь в Шерхабен.
— Согласно сообщениям моих источников, Конгресс и Сенат стараются заблокировать решение президента. Это возможно?
Изображение Одика улыбнулось:
— Не просто возможно, но реально. Предлагается временно отстранить президента от исполнения его обязанностей, поскольку он руководствуется не интересами государства, а личной вендеттой. Одна из поправок к Конституции позволяет вынести такое решение. Для этого нам необходимы подписи членов кабинета и вице-президента на петиции, которую и утвердит Конгресс. Отстранив президента от власти хотя бы на тридцать дней, мы спасем Дак от разрушения. И я гарантирую, что во время моего пребывания в Шерхабене заложники будут освобождены. Я думаю, что вы все окажете Конгрессу поддержку в отстранении президента. Это ваш долг перед американской демократией, точно так же, как мой долг перед акционерами — сохранить Дак. Мы все прекрасно знаем, что он не пошел бы на крайние меры, если б убили не его дочь, а кого-то еще.
— Берт, мы вчетвером обсудили ситуацию и согласились в том, что должны поддержать тебя и Конгресс. Это наш долг. Мы позвоним кому следует, будем координировать все наши усилия. Но у Лоренса Салентайна есть несколько соображений, которые он хотел бы изложить.
На лице Одика отразились злость и недовольство:
— Ларри, не время сейчас для твоих репортеров сидеть на заборе и наблюдать за происходящим. Если сейчас Кеннеди обойдется мне в пятьдесят миллиардов, придет время, когда все твои телекомпании останутся без федеральной лицензии и ты пойдешь по миру. Я пальцем не шевельну, чтобы помочь тебе.
От такой прямоты Гринуэлл поморщился. Инч и Матфорд улыбнулись. Лицо Салентайна осталось бесстрастным. Заговорил он мягким, обволакивающим голосом:
— Берт, я полностью на твоей стороне, можешь не сомневаться. Я думаю, что человек, самолично решивший уничтожить пятьдесят миллиардов долларов, чтобы его угрозы воспринимали всерьез, психически неуравновешен и не может возглавлять Соединенные Штаты. Я на твоей стороне, уверяю тебя. Телевидение прервет свои программы экстренными выпусками новостей о том, что президента Кеннеди осматривают психиатры, что травма, вызванная смертью дочери, может временно дезориентировать его, лишить возможности адекватно воспринимать реальность. Все это создаст положительный фон для работы Конгресса. Но здесь мы вторгаемся в ту область, где у меня опыта побольше, чем у других. Решение президента будет поддержано американским народом — это естественная реакция толпы. Если президент добьется своего и заложники будут освобождены, он заручится абсолютной поддержкой избирателей. Кеннеди умен и энергичен, за первым шагом последует второй, и в итоге он сомнет Конгресс. — Салентайн помолчал, тщательно подбирая слова. — А вот если его угрозы ни к чему не приведут, заложники погибнут, кризис не разрешится… тогда Кеннеди кончится как политик.
На экране лицо Берта Одика дернулось.
— Это не альтернатива. Если дело заходит так далеко, заложники должны быть спасены, наша страна должна победить. Кроме того, пятьдесят миллиардов все равно будут потеряны. Ни один истинный американец не хочет, чтобы миссия Кеннеди закончилась провалом. Они, возможно, не хотят, чтобы эта миссия потребовала столь жестких мер, но, если уж сказано «а», мы должны приложить все силы, чтобы она завершилась успехом.
— Согласен с тобой, — кивнул Салентайн, хотя придерживался противоположного мнения. — Абсолютно согласен. Следующий момент. Как только президент почувствует опасность со стороны Конгресса, первым делом он захочет обратиться к нации по телевидению. При всех недостатках Кеннеди на экране он — бог. И если он представит свою точку зрения, Конгресс превратится в главного врага этой страны. И чего добьется Конгресс, если на тридцать дней отстранит президента от выполнения его обязанностей? Существует вероятность того, что президент прав в своем анализе, что главная цель террористов — превратить Соединенные Штаты в посмешище. — Вновь Салентайн выдержал паузу. — Тогда Кеннеди опять станет всеобщим героем. Поэтому мы считаем, что наилучший сценарий развития событий — оставить его в покое. Или он победит, или проиграет, другого не дано. В долговременной перспективе угрозы для политической структуры страны нет. Это оптимум.
— Но я потеряю пятьдесят миллиардов, так? — спросил Одик, и его лицо от злости налилось багрянцем. Похоже, телевизор ничуть не искажал цвета.
— Это большие деньги, но еще не конец света, — заметил Матфорд.
Тут Берт Одик покраснел еще больше. Салентайн вновь подумал, что с телевизором непорядок — не мог человек оставаться в живых с таким цветом лица.
— Пошел ты на хер, Мартин! — загремел он на весь коммуникационный центр. — Потери будут еще больше. Как насчет дохода, который мы не получим, пока будем отстраивать Дак? А разве твои банки дадут мне беспроцентную ссуду? У тебя в заднице больше денег, чем в казначействе Соединенных Штатов, но сможешь ты дать мне пятьдесят миллиардов? Черта с два.
— Берт, Берт, мы же на твоей стороне, — торопливо вмешался Гринуэлл. — Салентайн лишь делится с тобой теми нюансами, которые за недостатком времени ты мог упустить в своем анализе. В любом случае мы не сможем остановить Конгресс, даже если бы и попытались. Конгресс никогда не позволит исполнительной власти доминировать в столь важном вопросе. А теперь нам пора браться за дело, поэтому я предлагаю завершить конференцию.
Салентайн улыбнулся:
— Берт, экстренные выпуски новостей выйдут в эфир через три часа. Остальные национальные компании последуют за нами. Позвони мне и скажи, что ты думаешь по этому поводу, возможно, у тебя возникнут какие-то идеи. И еще, если Конгресс успеет отстранить президента от выполнения его обязанностей до того, как он затребует время для выступления по ти-ви, телевещательные компании смогут отказать ему на том основании, что он психически неполноценен и более не является президентом.
— Проследи за этим. — Лицо Одика медленно приобрело нормальный цвет.
Закончилась телеконференция вежливыми прощаниями.
— Господа, — Салентайн оглядел присутствующих, — я предлагаю отправиться в Вашингтон на моем самолете. Думаю, мы должны посетить нашего доброго друга Оливера Олифанта.
Матфорд улыбнулся.
— Оракул мой учитель. Он, конечно, даст ответ на многие интересующие нас вопросы.
Через час они уже летели в Вашингтон.
Послу Шерхабена Шарифу Валебу, срочно вызванному к президенту Кеннеди, показали видеопленку, тайно сделанную ЦРУ, запечатлевшую Джабрила, обедающего с султаном в его дворце. Посол Шерхабена пришел в ужас. Как мог его султан принять участие в столь опасной авантюре? Шерхабен — крохотная миролюбивая страна. Другой, рядом с более могущественными соседями, она просто и не могла быть.
Встреча состоялась в Овальном кабинете в присутствии Берта Одика. Со стороны президента в ней участвовали двое его главных помощников — Артур Уикс, советник по национальной безопасности, и Юджин Дэззи, руководитель аппарата.
После формального представления посол Шерхабена обратился к Кеннеди:
— Мистер президент, поверьте мне, я ничего об этом не знал. Примите мои самые искренние соболезнования. — Он едва не плакал. — Но я должен сказать, что в одном не сомневаюсь ни на секунду. Султан никогда бы не согласился причинить вред вашей дочери.
— Я надеюсь, что это правда, — сухо ответил Кеннеди. — В этом случае он обязательно примет мои предложения.
Посол выслушал эти слова с предчувствием беды, не столько для Шерхабена, как для себя. Он получил образование в американском университете, его восхищал американский образ жизни. Он любил американскую еду, американские алкогольные напитки, американских женщин, их подчеркнутую независимость от мужчин. Он любил американскую музыку и фильмы. Он жертвовал деньги в предвыборные фонды политиков и давал взятки чиновникам Государственного департамента. Он был экспертом по нефти и другом Берта Одика.
И теперь его заботило собственное будущее, а не судьба султана и Шерхабена. Ну, пригрозят Шерхабену экономическими санкциями. Возможно, ЦРУ активизирует свою деятельность с целью смещения султана и замены его на более управляемого политика. Последнее как раз посла очень даже устраивало.
Поэтому ультиматум Кеннеди потряс его до глубины души.
— Слушайте внимательно. Через три часа вы улетите в Шерхабен, чтобы лично передать султану мои слова. Вас будут сопровождать мистер Берт Одик, которого вы знаете, и мистер Артур Уикс, мой советник по национальной безопасности. Султану вы должны передать следующее. Через двадцать четыре часа город Дак будет уничтожен.