Вспыхнул свет, но Кеннеди не поднялся с кресла. Уже знакомая слабость охватила его. Он не мог шевельнуть ни ногами, ни телом. Но рассудок оставался ясным, он не испытывал шока, мысли не путались. Не чувствовал он и беспомощности. Ему предстояло сразиться с врагами, живущими в одном с ним мире, и он знал, что сумеет сокрушить их.
Он не собирался уступить победу другому смертному. Когда умирала его жена, он ничего не смог противопоставить воле господа, предначертаниям судьбы. Но его дочь убил человек, движимый злом, и ему не уйти от наказания. На этот раз он не склонит голову. Пойдет с мечом на своих врагов, на всех тех, кто несет зло в этот мир.
Когда к нему вернулся контроль над телом, Кеннеди встал, ободряюще улыбнулся своим ближайшим помощникам. Он достиг своей цели. Заставил их страдать вместе с ним. И теперь им будет сложно оспаривать те действия, которые он решил предпринять.
Кеннеди ушел, советники остались в зале, Ужас, который они только что лицезрели, словно сошел с экрана и окутал их.
Никто не произнес ни слова, но, похоже, теперь они больше тревожились о Френсисе Кеннеди, а не о Джабриле.
Долгую, долгую паузу нарушил Оддблад Грей:
— Вы не думаете, что у президента едет крыша?
Юджин Дэззи покачал головой:
— Это не важно. Возможно, крыша едет у нас всех. Мы должны поддержать его. Мы должны победить.
Доктор Зед Энаккони, невысокий, сухощавый, но на удивление с широкой грудью, ни секунды не стоял на месте. Такой же подвижностью отличалось и его лицо. Но в любой момент времени на нем читалось одно и то же: уверенность его обладателя в том, что в самых важных вопросах он разбирается лучше, чем кто бы то ни было. И сие в значительной мере соответствовало действительности.
Доктор Энаккони занимал пост советника по медицине президента Соединенных Штатов. Кроме того, он возглавлял Национальный институт изучения деятельности мозга и Медицинский совет Комиссии по атомной безопасности. Как-то раз, на одном из обедов в Белом доме, Кли услышал его слова о том, что мозг — такой сложный орган, что он может продуцировать любые химические вещества, необходимые организму. Ну и что, подумал тогда Кли.
Доктор словно прочитал мысли генерального прокурора, похлопал его по плечу.
— Этот факт гораздо важнее для цивилизации, чем все то, что вы делаете сейчас в Белом доме. И нам нужен лишь миллиард долларов, чтобы это доказать. Что такое миллиард долларов? Один авианосец, так? — И он улыбнулся Кли, показывая, что никого не хотел обидеть.
Улыбался он и теперь, когда Кли вошел в его кабинет.
— Итак, я дожил до того дня, когда ко мне приходят даже юристы. Вы понимаете, что мы исповедуем противоположные взгляды?
Кли чувствовал, что доктор Энаккони сейчас проедется по юриспруденции, и его это раздражало. Почему люди считают своим долгом выставлять юристов на посмешище?
— Истина! — изрек доктор Энаккони. — Адвокаты всегда стараются затушевать ее, а мы, ученые, — открыть. — Он вновь улыбнулся.
— Нет, нет, — улыбнулся и Кли, чтобы показать, что не лишен чувства юмора. — Я ищу не истину, а информацию. У нас возникла ситуация, которая требует применения специальных психотропных препаратов, подпадающая под действие закона о контроле над ядерным оружием.
— Вы знаете, что для этого нам нужна подпись президента, — ответил доктор Энаккони. — Лично я использовал бы эту процедуру и во многих других случаях, но тогда борцы за гражданские права забросали бы меня камнями.
— Я знаю, — ответил Кли и обрисовал ситуацию с ядерным взрывным устройством и арестом Гризза и Тиббота. — Никто не думает, что бомба эта существует на самом деле, однако, если она заложена, время становится критическим фактором. А президент отказывается подписать указ.
— Почему? — спросил доктор Энаккони.
— Из-за возможных повреждений мозга, вызываемых этой процедурой.
Его слова, похоже, удивили Энаккони. Он даже задумался.
— Вероятность значительного повреждения мозга очень мала. Может, десять процентов. Куда большую опасность представляют возможная остановка сердца и еще более редкий побочный эффект, вызывающий полную и невозвратную потерю памяти. Полную амнезию. Но в данном конкретном случае и это не должно его останавливать. Я посылал президенту докладные записки. Надеюсь, он их читал.
— Он читает все, — кивнул Кристиан. — Но боюсь, его мнение от этого не изменится.
— Жаль, что у нас так мало времени, — вздохнул доктор Энаккони. — Мы как раз заканчиваем испытания детектора лжи, принцип действия которого основан на компьютеризированных замерах химических изменений в мозгу. Стопроцентная точность гарантирована. Принцип действия нового детектора схож с использованием психотропных препаратов, но без десятипроцентной вероятности повреждений мозга. Новый метод абсолютно безопасный. Но сейчас мы не можем им воспользоваться. Необходимо еще снять многие вопросы, чтобы полученные данные полностью удовлетворяли юридическим требованиям.
Кристиан встрепенулся.
— Вы говорите о надежном и безопасном детекторе лжи, результаты проверки на котором могут быть приняты судом? — спросил он.
— Насчет суда, действующего по нормам статутного и общего права, не знаю. Но с научной точки зрения новый детектор лжи по достоверности результатов не будет уступать анализу ДНК или дактилоскопии. Это одно. А вот узаконить его использование — это совсем другое. Борцы за гражданские права будут стоять насмерть. Они убеждены, что человек не должен свидетельствовать против себя. И понравится ли членам Конгресса идея о том, что кому-то из них придется пройти такой тест?
— Мне бы не хотелось его проходить, — покачал головой Кли.
Энаккони рассмеялся:
— Конгресс в этом случае подписал бы себе смертный приговор. И однако, где логика? По нашим законам суды не принимают во внимание признания, полученные грязными средствами. Но мы говорим о науке. — Он помолчал. — Как насчет воротил бизнеса и даже грешащих мужей и жен?
— Похоже, новый детектор мало кому приглянется, — улыбнулся Кли.
— А как же мудрость столетий? «Правда облегчает душу»? «Правда — величайшая из добродетелей»? «Правда — сердцевина жизни»? Вроде бы человек всегда и во всем должен стремиться к тому, чтобы узнать правду. — Доктор Энаккони рассмеялся. — Когда испытания докажут эффективность нового детектора, готов спорить, что бюджет моего института урежут.
— Это уже моя епархия, — ответил Кристиан. — Мы придумаем нужный закон. Установим, что ваш детектор может использоваться только в особо важных судебных процессах. Ограничим его использование государством. Возьмем его под жесткий контроль, как продажу наркотиков и производство оружия. Так что, если вы докажете, что вашему детектору можно верить, я смогу подвести под его использование законодательную базу. А на каком принципе основано его действие?
— Нового детектора? — спросил доктор Энаккони. — Он очень простой. Никаких психотропных препаратов. Никаких хирургов со скальпелями. Никаких шрамов. Маленькая инъекция особого контрастного вещества, которое разносится кровью по каналам мозга.
— Для меня это китайская грамота, — усмехнулся Кристиан. — Вас надо посадить в тюрьму вместе с двумя этими физиками.
Доктор Энаккони рассмеялся:
— Никакой связи. Эти парни собираются взорвать мир. Я работаю, чтобы открыть внутренний мир человека… узнать, о чем он думает, что чувствует.
Но даже доктор Энаккони понимал, что применение такого детектора сопряжено с юридическими сложностями.
— Возможно, это самое важное открытие в медицине нашего времени, — продолжил он. — Вы только представьте себе, что будет, если мы научимся читать мозг, как открытую книгу. Все адвокаты останутся без работы.
— Вы думаете, можно понять, как работает мозг?
Доктор Энаккони пожал плечами:
— Нет. Имей мозг простое строение, нам бы просто не хватило ума, чтобы что-либо понять. — Он усмехнулся. — Уловка двадцать два.[17] Наш мозг не способен разобраться, что делается в нем самом. Поэтому, что бы ни произошло, человечество останется всего лишь высшей формой животного мира. — Его, похоже, это радовало.
Но тут он вдруг сменил тему:
— Вы знаете о «призраке в машине». Выражение Кестлера.[18] В действительности у человека два мозга, примитивный и высокоцивилизованный. Вы замечали в человеческих существах необъяснимую злобу? Бессмысленную злобу?
— Позвоните президенту насчет использования в ходе допроса специальных препаратов. Попытайтесь убедить его.
— Я позвоню, — пообещал доктор Энаккони. — Слишком уж он пугливый. Процедура мальчикам нисколько не повредит.
Слухи о том, что кто-то из ближайших помощников президента Кеннеди готов подписать декларацию о его импичменте, насторожили Кристиана Кли.
Юджин Дэззи сидел за столом в окружении трех секретарей, которые записывали поручения сотрудникам аппарата. «Уокмен» он не снял, но звук выключил. От привычного добродушия не осталось и следа. Он встретил незваного гостя мрачным взглядом.
— Крис, ты выбрал для визита самый неудачный момент.
— Юджин, ты просто так от меня не отвертишься. Почему-то слухи о предателе в нашей команде никого не интересуют. Это означает, что все, кроме меня, всё знают. А знать-то положено именно мне.
Дэззи отпустил секретарей. А когда они остались вдвоем, улыбнулся Кристиану:
— Мне и в голову не могло прийти, что ты ничего не знаешь. С твоими ФБР и Секретной службой, со шпионами и подслушивающими устройствами. Да ведь ты платишь тысячам агентов, о существовании которых Конгресс даже не подозревает. Откуда такое неведение?
— Я знаю, что ты дважды в неделю трахаешь какую-то танцовщицу в одной из квартир, принадлежащих ресторану Джералин, — холодно ответил Кристиан.
Дэззи вздохнул:
— Значит, так. Лоббист, который одалживает мне эту квартиру, приходил ко мне. Попросил подписать документ, отстраняющий президента от власти. Не напирал, не угрожал, но заявил достаточно прямо и откровенно: подпиши, или о твоих маленьких грешках узнают и в газетах, и на телевидении. — Дэззи рассмеялся. — Я не верил своим ушам. Вроде бы умные люди — и вдруг такая тупость!