— Что ты им ответил?
Дэззи улыбнулся:
— Я вычеркнул его имя из списка моих друзей. Запретил пускать его ко мне. И сказал, что назову его фамилию моему хорошему приятелю Кристиану Кли, потому что он — потенциальная угроза безопасности президента. Потом рассказал обо всем Френсису. Он предложил мне об этом забыть.
— Кто его послал? — спросил Кристиан.
— Единственный человек, который мог на это решиться, — один из членов Сократовского клуба. Наш давний знакомый Мартин Только Между Нами Матфорд.
— Он же умный человек!
— Разумеется, умный. Все они умники, пока их не загонят в угол. Отказ вице-президента подписать декларацию об импичменте как раз и загнал их в угол. А потом, никому не известно, кто и на чем сломается.
Кристиану все это по-прежнему не нравилось.
— Но они же тебя знают. Они знают, что тебя так просто не возьмешь. Ты же руководил одной из крупнейших компаний США, пять лет тому назад ты едва не проглотил «ИБМ». С чего они решили, что ты можешь сломаться?
Дэззи пожал плечами:
— Каждый думает, что он крепче остальных. — Он помолчал. — Ты вот тоже так думаешь, хотя и не объявляешь об этом во всеуслышание. Я думаю: Уикс, Грей. Френсис так не думает, но, возможно, так оно и есть. И мы должны беречь Френсиса. Мы должны оградить его от необходимости стать очень крепким.
Кристиан Кли позвонил Джералин Олбанизи, владелице «Джеры», самого знаменитого вашингтонского ресторана. К роскошному бару ресторана примыкали три больших зала. Один облюбовали республиканцы, второй — демократы, третий — чиновники правительства и аппарата Белого дома. И законодательная, и исполнительная власть дружно соглашались с тем, что еда в ресторане восхитительная, обслуживание — превосходное, а хозяйка — самая очаровательная женщина Вашингтона, Соединенных Штатов и всей планеты.
Двадцать лет тому назад Джералин, тогда еще тридцатилетнюю, нанял лоббист, представляющий интересы банковского сектора. Он познакомил ее с Мартином Матфордом, который еще не получил прозвища Только Между Нами, но уже уверенно продвигался к вершине своего могущества. Она покорила Мартина своим остроумием, стремительностью, авантюризмом. Пять лет длился их роман, который нисколько не мешал карьере каждого. Джералин продолжала лоббировать банковские интересы. Работа эта требовала обширных знаний, аналитического ума и организаторских талантов. Но более всего помогало Джералин ее умение играть в теннис: в колледже она была чемпионкой.
В должности помощника главного банковского лоббиста большую часть недели она с цифрами в руках убеждала экспертов финансовых комитетов Конгресса рекомендовать для голосования выгодные банкам законы. После работы она выполняла роль хозяйки на обедах, которые устраивались для конгрессменов и сенаторов. Ее удивляла похотливость законодателей, решавших судьбы страны. В отдельных кабинетах, где их никто не мог видеть, они вели себя, как старатели, вырвавшиеся с золотого прииска в город, пили, не зная меры, горланили песни, то и дело хватали ее за зад. Эта самая похотливость забавляла ее и радовала. Само собой вышло, что она летала на Багамы и в Лас-Вегас с более молодыми и интересными конгрессменами, всегда на какие-то конференции. Однажды побывала в Лондоне на встрече экспертов по экономике, собравшихся со всего мира. Если в Конгрессе складывалось определенное мнение в отношении того или иного законопроекта, она не могла его изменить, но в тех случаях, когда голоса раскладывались примерно пополам, а такая красотка, как Джералин Олбанизи выражала мнение известных экономистов, существовала большая вероятность того, что ее усилия не пропадут даром. Как указывал Мартин Матфорд: «В подобных ситуациях мужчине сложно голосовать против девушки, которая ночью сосала его член».
Именно Матфорд приучил ее к красивой жизни. Водил ее по музеям Нью-Йорка, ездил с ней в Хамптон,[19] знакомил с богачами и артистами, со знаменитыми журналистами и телевизионными комментаторами, с писателями, которые работали над серьезными романами и сценариями для дорогостоящих фильмов. Еще одно симпатичное личико не произвело бы в этой среде особого впечатления, а вот хорошая игра в теннис выделяла ее среди прочих красоток.
Джералин отдавала себе отчет в том, что именно игра в теннис, а не красота влекла к ней большинство мужчин. В этом виде спорта любители, а к таким в основном относились политики и актеры, обожали играть с симпатичными женщинами. В миксе Джералин без труда налаживала контакт с партнером, во всей красе демонстрируя свои фигуру и ноги по ходу борьбы за победу.
Но пришло время, когда Джералин задумалась о будущем. В сорок лет она так и не вышла замуж, а по работе имела дело с господами, чей возраст переваливал за шестьдесят, а то и за семьдесят.
Мартин Матфорд без труда устроил бы ее на руководящую должность в один из ведущих банков, но ей не хотелось менять бурлящий Вашингтон на банковскую рутину. Она прикипела к американским законодателям, которые в общественных делах лгали, не моргнув глазом, но демонстрировали обезоруживающую невинность в сексуальных отношениях. Оптимальное решение нашел все тот же Матфорд. Он тоже не хотел терять Джералин. В Вашингтоне ее прекрасно обставленная квартира не раз и не два становилась его убежищем от мирских проблем. Матфорд предложил Джералин приобрести ресторан и превратить его в политический клуб.
Деньги в виде пятимиллионной ссуды Джералин получила от «Америкэн стерлинг трастиз», лоббистской группы, представляющей интересы банков. И приложила немало усилий, чтобы ее ресторан стал вторым домом для вашингтонских политиков. Многие конгрессмены приезжали на сессии, оставляя семьи дома, и Джералин стремилась к тому, чтобы одинокие вечера они коротали в ресторане «Джера». Помимо трех обеденных залов и большого бара, они могли воспользоваться телевизионной комнатой, библиотекой с последними номерами журналов и газет Америки и Великобритании, комнатой отдыха со столами для игры в шахматы, шашки, карты. Но главным достоинством ресторана был жилой комплекс, три этажа над рестораном, состоящий из двадцати квартир, которые арендовали лоббисты и уступали их конгрессменам и важным чиновникам из правительства и аппарата президента для интимных встреч. Джералин знала об этих встречах все, ключи-то хранились у нее, но, естественно, никому ничего не говорила.
Ее поражало, что эти занятые по горло люди все-таки изыскивали время для подобных развлечений. И наибольшую активность проявляли примерные семьянины, причем у некоторых уже были внуки. Джералин обожала смотреть на этих же конгрессменов и сенаторов, таких степенных, таких известных, вещающих с экрана телевизора о важности семейных ценностей, осуждающих наркотики и внебрачные связи. Но она не считала их лицемерами. В конце концов, все они люди. Они тратили на благо страны столько сил, времени, энергии, что требовали особого подхода.
Она не жаловала наглость и самоуверенность молодых конгрессменов, а вот старичков любила, таких, как славящийся своей жесткостью сенатор, который никогда не улыбался на публике, но по меньшей мере дважды в неделю общался в одной из квартир с молодыми моделями, или конгрессмен Джинц с раздутым, как дирижабль, телом и таким уродливым лицом, что вся страна верила в его честность. Без одежды все они выглядели отвратительно. Но умиляли ее.
Избранные в Конгресс женщины появлялись в ее клубе крайне редко и никогда не пользовались квартирами наверху. До этого феминистки еще не доросли. Зато Джералин часто приглашала в ресторан своих подруг из мира искусств, театра, кино, шоу-бизнеса.
И если эти молодые, красивые женщины завязывали отношения с высокопоставленными слугами народа, ее это ни в коей мере не касалось. Имели право. Но она удивилась, когда Юджину Дэззи, слоноподобному руководителю аппарата президента, приглянулась одна молодая многообещающая танцовщица, и он попросил у Джералин ключ от одной из квартир. Еще больше ее изумило, когда встречи с танцовщицей перешли в разряд постоянных. Конечно, времени у Дэззи было в обрез — он мог провести в квартире максимум пару часов после ленча. И Джералин прекрасно понимала, на что рассчитывал лоббист, арендующий квартиру. Дэззи не принимал никаких решений, зато в некоторых случаях мог взять телефонную трубку и переговорить с лоббистом. Сам факт свободного доступа в Белый дом производил на клиентов должное впечатление.
Обычно Джералин обо всем рассказывала Мартину Матфорду. Они обожали посплетничать вдвоем. Но оба прекрасно понимали, что эта информация конфиденциальная и уж, конечно, не может использоваться для шантажа. Любая такая попытка привела бы к катастрофе: ресторан приобрел бы дурную репутацию, и ни один конгрессмен не пошел бы туда, чтобы вкусить оплаченный лоббистом ужин и прислушаться к его доводам, касающимся того или иного законопроекта. Кроме того, для Джералин ресторан был главным источником заработка, и ей совершенно не хотелось остаться на бобах.
Поэтому Джералин несколько удивило появление Кристиана Кли. Он заглянул к ней между ленчем и обедом, когда ресторан практически пустовал. Джералин приняла его в своем кабинете. Кли ей нравился, хотя услугами ресторана пользовался редко и никогда не заглядывал в квартиры наверху. Дурных предчувствий она не испытывала, знала, что ему не в чем ее упрекнуть. Если разгорался какой-то скандал, если репортеры что-то нарыли, если у кого-то из молоденьких девушек развязался язык, она была чиста.
Первым делом она высказала свое сочувствие Кли в связи с похищением самолета и убийством дочери президента, понимая, какая нагрузка выпала в эти тяжелые дни на долю ее гостя. Кли ее поблагодарил и сразу перешел к делу:
— Джералин, мы давно знаем друг друга, и я хочу тебя кое о чем предупредить ради твоего же блага. То, что ты сейчас услышишь от меня, шокирует тебя так же, как шокировало меня.
«Черт, — подумала Джералин. — Кто-то под меня копает».