— Я ценю такое отношение ко мне, сенатор. Но я не могу выполнить вашу просьбу. Я считаю, что действия президента не выходят за рамки его полномочий. Я считаю, что принятое им решение принесет должный эффект. Я считаю, что заложники будут освобождены, а преступники окажутся в тюрьме.
— Это беспредметный разговор, — отрезал конгрессмен Джинц. — Мы не можем позволить ему уничтожить Дак.
— Дело не только в деньгах, — попытался смягчить выпад коллеги сенатор Ламбертино. — Такой варварский акт может испортить наши отношения с другими странами. Ты это понимаешь, Отто.
— Позвольте сказать вам следующее, — спорить с ним Грей не стал. — Если Конгресс не отменит завтрашнее специальное заседание и не прекратит процедуру импичмента, президент обратится к народу Соединенных Штатов по телевидению. Пожалуйста, известите об этом ваших коллег, — и едва не добавил: «А также Сократовский клуб».
Они расстались, вновь заверив друг друга во взаимных любви и уважении. Среди политиков это вошло в моду задолго до убийства Юлия Цезаря. А потом Грей зашел за Кли, и они вместе направились к президенту.
Последние слова Грея произвели впечатление на конгрессмена Джинца. За долгие годы, проведенные в Конгрессе, Джинц немало сделал для повышения благосостояния своей семьи. Его жена руководила сетью кабельного телевидения, сыну принадлежала одна из крупнейших адвокатских контор Юга. Так что он обеспечил себе безбедную старость и мог не волноваться о деньгах. Но ему нравилась жизнь конгрессмена. Она приносила ему удовольствия, которые он не смог бы купить ни за какие деньги. А самое главное заключалось в том, что для удачливого политика возраст не имел значения. И в зрелом возрасте жизнь у него была не менее увлекательной, чем в молодости. Даже в старости, на грани маразма, его все уважали, ему лизали задницу. Он определял решения комитетов и подкомитетов Конгресса, распоряжался фантастическими суммами. И принимал непосредственное участие в определении курса великой страны. И хотя тело слабело, крепкие молодые люди трепетали перед ним. Джинц прекрасно понимал, что придет день, его перестанут интересовать еда, питье, женщины, но наслаждение властью могло уйти лишь со смертью. А кто будет думать о смерти, если коллеги по-прежнему повинуются тебе?
Однако Джинц заволновался. А вдруг дело кончится тем, что он лишится места в Конгрессе? Пути назад не было. Теперь сама его жизнь зависела от импичмента Кеннеди.
— Мы не должны допустить завтрашнего выступления президента по телевидению, — сказал он сенатору Ламбертино.
Глава 13
Дэвид Джетни целый месяц читал сценарии, которые казались ему никудышными. Писал аннотацию на полстранички, добавлял свое мнение. На это ему отводилось лишь несколько предложений, но обычно он использовал все оставшееся на странице место.
В конце месяца к его столу подошел редактор отдела.
— Дэвид, твое остроумие нас нисколько не интересует. Двух строчек от себя более чем достаточно. И незачем относиться к авторам с таким презрением. Они же не испражняются тебе на стол, они просто хотят писать сценарии.
— Но они ужасные, — возразил Дэвид.
— Естественно, — пожал плечами редактор, — ты же не думаешь, что мы дадим тебе на рецензию хорошие? Для этого у нас есть более опытные люди. И учти, сценарии, которые ты называешь ужасными, все до единого присланы нам агентами. Агенты надеются на них заработать. Поэтому они проходят очень жесткий отбор. Мы не принимаем сценарии, которые поступают самотеком, чтобы избежать судебных исков, этим мы отличаемся от издателей. Поэтому, каким бы плохим ни был сценарий, если агент присылает, мы его читаем. Если мы не будем читать плохие сценарии, нам не будут присылать хорошие.
— Я могу написать сценарий и получше, — ответил Дэвид.
Редактор рассмеялся:
— Мы все можем. — Он помолчал, потом добавил: — Когда напишешь, покажи его мне.
Месяцем позже Дэвид так и сделал. Редактор пригласил его в свой кабинет. Очень мягко, по-доброму поговорил с ним:
— Дэвид, так не пойдет. Это не значит, что ты не можешь писать. Просто ты не понимаешь, как делается кино. Это видно и по твоим аннотациям, и рецензиям, и по твоему сценарию. Послушай, я стараюсь тебе помочь. Честное слово. Так что со следующей недели ты будешь читать романы, которые уже опубликованы и рассматриваются на предмет экранизации.
Дэвид вежливо поблагодарил редактора, но его распирала знакомая ярость. Опять он слышит голос старшего, а потому мудрого, голос, на стороне которого власть.
Через несколько дней позвонила секретарь Дина Хокена и спросила, сможет ли он этим вечером пообедать с мистером Хокеном. Он так удивился звонку, что лишь после заминки ответил согласием. Она добавила, что он должен к восьми часам подъехать к ресторану «У Майкла» в Санта-Монике. Начала объяснять, как туда добраться, но Дэвид перебил ее, сказав, что живет в Санта-Монике и знает, где находится ресторан.
Последнее не соответствовало действительности, но про ресторан «У Майкла» он слышал. Дэвид Джетни прочитывал все газеты и журналы, а на работе впитывал в себя все сплетни. Завсегдатаями ресторана «У Майкла» были знаменитости мира кино и шоу-бизнеса, жившие в Малибу. Положив трубку, Майкл спросил редактора, не знает ли тот, как проехать к ресторану «У Майкла», упомянув между прочим, что вечером будет там обедать. И отметил, что его слова произвели на редактора впечатление. Дэвид даже пожалел, что отдал ему сценарий до приглашения на обед. Теперь редактор смотрел бы на текст другими глазами.
Когда вечером Дэвид вошел в ресторан, его удивило, что лишь малая часть столиков стояла под крышей. В основном же столики находились в благоухающем ароматами цветов саду, защищенные от дождя огромными белыми зонтами. Весь ресторан купался в ярком свете. Никогда еще Дэвид не видел такой красоты. Теплый воздух, желтая луна в небе, яркие цветы. Нет, это определенно не Юта. В этот момент Дэвид Джетни раз и навсегда решил, что домой он не вернется ни при каких обстоятельствах.
Он назвал свою фамилию регистратору и очень удивился, когда его незамедлительно провели к одному из стоящих в саду столиков. Он-то собирался прийти раньше Хокена. Свою роль он знал и собирался отменно ее сыграть. Вот и хотел прийти заранее, чтобы смиренно дождаться появления старого доброго Хока и засвидетельствовать ему свое почтение. Он никак не мог понять отношения Хокена. То ли тот искренне хотел помочь земляку, то ли из милости соглашался поддержать сына женщины, которая когда-то отвергла его и теперь, безусловно, не могла в этом не раскаиваться.
За столиком, к которому его вели, он увидел Дина Хокена, сидевшего в компании мужчины и женщины. Дэвид сразу понял, что Хокен сознательно пригласил его на более поздний час, чтобы ему не пришлось ждать, и от благодарности чуть не заплакал.
Хокен поднялся из-за стола, по обычаям Юты дружески обнял его, представил мужчине и женщине. Мужчину Дэвид узнал сразу. Гибсон Грэндж, один из самых известных актеров Голливуда. Женщину звали Розмари Билар, и Дэвида удивило, что фамилию эту он слышит впервые, потому что выглядела она как кинозвезда. Длинные блестящие черные волосы, правильные черты лица, безупречный макияж, элегантное вечернее платье с наброшенным поверх него жакетиком.
Они пили вино. Бутылка стояла в серебряном ведерке. Хокен наполнил стакан Дэвида.
Дэвид словно попал на седьмое небо. Отменная еда, сладостный воздух, прекрасный сад, куда не было доступа рутинным заботам и тревогам. Мужчины и женщины, сидевшие за столиками, излучали уверенность. Тут собрались люди, которые контролировали жизнь. И Дэвид знал, что когда-нибудь он станет одним из них.
За обедом он главным образом слушал, говорил очень мало. Изучал соседей по столику. Дин Хокен, решил он, действительно хороший человек. По ходу обеда он уяснил, что Розмари и Хок пытаются уговорить Гибсона Грэнджа сняться в новом фильме, который они собирались запускать в производство.
Дэвид понял, что Розмари Билар тоже продюсер, более того, самая влиятельная женщина-продюсер Голливуда.
Дэвид слушал и наблюдал. В разговоре участия он не принимал, сидел с закаменевшим лицом, зная, что в такие моменты он выглядит очень интересным, совсем как на фотографиях. Его соседи по столику это отмечали, но он их совершенно не интересовал.
Он это прекрасно понимал, но такое положение дел вполне его устраивало. Оставаясь невидимым, он получал возможность изучать мир, который надеялся покорить. Хокен устроил этот обед для того, чтобы дать шанс Розмари, своей хорошей подруге, уговорить Гибсона Грэнджа сняться в ее картине. Но почему? По легкости общения чувствовалось, что одно время они были не только друзьями, но и любовниками. Хокен даже останавливал Розмари, когда та очень уж наседала на Гибсона Грэнджа. В какой-то момент она сказала ему: «Со мной делать фильм гораздо веселее, чем с Хоком».
Хокен рассмеялся:
— Но и мы неплохо проводили время, не так ли, Гиб?
Актер кивнул:
— Да, конечно, работали от зари до зари.
И на его лице не промелькнуло и тени улыбки.
В кинобизнесе Гибсон Грэндж считался абсолютно «ликвидной» звездой. То есть, если он соглашался сниматься в фильме, любая студия тут же соглашалась финансировать съемки. Поэтому Розмари так и наседала на него. И Грэндж стоил тех денег, которые ему платили. А-ля Гэри Купер, стройный, с открытым лицом. Выглядел он, как Линкольн, если бы Линкольн был посимпатичнее. Его отличала дружелюбная улыбка, он внимательно слушал собеседников, что мужчину, что женщину. Рассказал о себе несколько забавных историй. Одевался он не по голливудской моде, вот и в ресторан пришел в мешковатых брюках, поношенном, но, несомненно, дорогом свитере и пиджаке от старого костюма. Но при этом завораживал всех. Только потому, что его видели миллионы и камера частенько наезжала на него, чтобы показать крупным планом? Или благодаря таинственным озоновым слоям атмосферы, в которых этому лицу предстояло остаться на веки вечные? А может, оно обладало притягательной силой, еще не известной науке? Дэвид видел, что Грэндж умен. Когда он слушал Розмари, по взгляду читалось, что он во всем с ней согласен, но это не означает, что он готов делать все, что от него хотят. Таким вот человеком и мечтал стать Дэвид.