Все неоновые огни на Великом белом пути, сказочном Бродвее, потухли. Темнота подсвечивалась только горящими зданиями и телами. Пылающие автомобили напоминали коптящие факелы. Воздух сотрясался от воя сирен: пожарные, патрульные, машины «Скорой помощи» двинулись в сердце Нью-Йорка.
Десять тысяч человек погибли, двадцать получили ранения, когда атомная бомба, подложенная Гриззом и Тибботом, взорвалась в здании автобусного терминала Портового управления, расположенного на Восьмой авеню и Сорок второй улице.
За грохотом взрыва последовали рев ветра, скрежет рушащихся стальных опор зданий, с корнем выворачиваемых из земли. В полном соответствии с математическими расчетами Гризза и Тиббота, квадрат между Гудзоном и Седьмой авеню и Сорок второй и Сорок пятой улицами превратился в поле с кучками бетона и кирпичей. Вне квадрата разрушения были минимальными. Не ошиблись Гризз и Тиббот и в подсчете уровня радиации. Он оказался смертельным лишь в очаге поражения.
По всему Манхэттену вылетели стекла, многие машины на улицах получили повреждения. В течение часа у всех мостов Манхэттена образовались гигантские пробки: горожане убегали в Нью-Джерси и на Лонг-Айленд.
Из числа погибших семьдесят процентов составляли негры и латиносы. Остальные тридцать пришлись на белых жителей Нью-Йорка и иностранных туристов. На Девятой и Десятой авеню, которые давно уже стали прибежищем бездомных, и в автобусном терминале, где проводили ночь многие транзитные пассажиры, тела превратились в маленькие головешки.
Глава 15
В коммуникационный центр Белого дома сообщение о взрыве атомной бомбы в Нью-Йорке поступило в шесть минут первого, и дежурный офицер немедленно доложил о случившемся президенту. Двадцать минут спустя президент Кеннеди уже выступал в Конгрессе. Его сопровождали вице-президент Дюпрей, Оддблад Грей и Кристиан Кли.
Кеннеди выглядел суровым. Он прекрасно понимал, что в этот критический момент не до общих слов. И хотя официально он уже не был президентом, говорил он, как положено главе государства.
— Я не держу на вас зла. Эта великая трагедия, эта чудовищная рана, нанесенная нации, должна нас объединить. Теперь вы должны понимать, что я принял правильное решение. Этот взрыв — завершающий этап плана террориста Джабрила, который, по его замыслу, должен поставить Соединенные Штаты на колени. Сейчас мы просто обязаны прийти к выводу, что против Соединенных Штатов плелся заговор с далеко идущими целями. Сейчас мы просто обязаны собрать все силы в кулак и действовать как единое целое. И прежде всего мы обязаны прийти к взаимоприемлемому соглашению.
Поэтому я прошу вас аннулировать вынесенный мне импичмент. Но, скажу вам честно и откровенно, если вы этого не сделаете, я все равно попытаюсь спасти эту страну. Я отвергну ваш импичмент, объявлю его незаконным и введу военное положение, чтобы избежать актов насилия, подобных случившемуся в Нью-Йорке. Позвольте мне сообщить вам, что Конгресс, который в период существования Соединенных Штатов охранял свободу Америки, сейчас находится под защитой шести дивизий Секретной службы и подразделений армейского спецназа. Когда этот кризис закончится, вы снова сможете голосовать по импичменту, но не раньше. Над нашей страной нависла величайшая в ее истории опасность, и я не могу допустить, чтобы в этот момент исполнительная власть оказалась парализованной. Умоляю вас, не дайте великой стране стать жертвой политических разногласий. Не ввергайте Америку в гражданскую войну, сознательно спровоцированную нашими общими врагами. Давайте объединимся в борьбе с ними. Аннулируйте ваше голосование по импичменту.
По залу пробежал гул. Члены Конгресса верно истолковали слова Кеннеди: он не только позаботился об их охране, они находятся в его власти.
Сенатор Ламбертино первым взял слово. Он внес предложение аннулировать голосование по импичменту и выразить полную поддержку обеих палат Конгресса президенту Соединенных Штатов Френсису Завьеру Кеннеди.
Конгрессмен Джинц поддержал предложение сенатора. Он также заявил, что ход событий доказал правоту Кеннеди, а в действиях конгрессменов и сенаторов, хотя они и ошиблись в анализе происходящего, не было злого умысла. И призвал Конгресс встать плечом к плечу с президентом в совместной борьбе за спасение Америки.
Проголосовали немедленно. Результаты предыдущего голосования были аннулированы.
Единогласно.
Кристиана Кли восхитило блестящее выступление Френсиса Кеннеди. Никто из конгрессменов не смог уличить его в неискренности. Но Кристиан впервые поймал президента на сознательной лжи. Он сказал Конгрессу Соединенных Штатов, что Джабрил ответствен за взрыв атомной бомбы. А Кристиан Кли знал, что доказательств этому нет. И Кеннеди тоже об этом знал.
Значит, я поступил правильно, подумал Кристиан Кли. Я сделал именно то, чего и хотел от меня Френсис.
Книга четвертаяВласть
Глава 16
Президент Кеннеди, вернувший себе власть и кабинет, сокрушивший врагов, обдумывал свое будущее. Оставалось сделать последний шаг, принять окончательное решение. Он потерял жену и дочь, в личной жизни его ничего не интересовало. Но оставалась другая часть его жизни, переплетенная с жизнями трехсот миллионов американцев. Теперь он мог целиком, без остатка посвятить себя им.
Он объявил, что будет переизбираться в ноябре, и организовал предвыборную кампанию. Кристиан Кли получил указание надавить, разумеется, в рамках закона, на крупный бизнес, особенно на средства массовой информации, чтобы помешать их активному вмешательству в избирательный процесс. Вице-президент Элен Дюпрей собирала под его знамена женщин Америки. Артур Уикс, влиятельная фигура в либеральных кругах Восточного побережья, активно содействовал его переизбранию. Юджин Дэззи через свои контакты в деловом мире мобилизовал финансовые ресурсы. Но Френсис Кеннеди понимал, что все их усилия — необходимое, но недостаточное условие победы. Потому что переизбрание в первую очередь зависело от него самого, от желания простых американцев еще четыре года видеть в нем своего президента.
Был и еще один критический момент: на этот раз американский народ должен был избрать Конгресс, который бы поддерживал начинания президента Соединенных Штатов, а не противодействвал им. Он хотел, чтобы вновь избранный Конгресс просто выполнял его указания.
Кеннеди понимал: чтобы добиться всего этого, он должен почувствовать, уловить настроения американцев. Нации, пребывающей в состоянии шока.
По предложению Оддблада Грея они вместе поехали в Нью-Йорк. Во главе траурной процессии прошли по Пятой авеню к гигантскому кратеру, который образовался на месте взрыва атомной бомбы. Они сделали это с тем, чтобы показать нации, что опасности радиоактивного заражения нет, как нет и второй, спрятанной бомбы. Кеннеди произнес речь над братской могилой и пообещал разбить на месте трагедии парк-мемориал, чтобы последующие поколения помнили о случившемся. Часть своей речи он посвятил опасности неограниченной свободы индивидуума в век высоких технологий. Он не делал упора на этих словах, но пресса не оставила их без внимания.
Оддблада Грея корежило от оглушающей овации толпы. Неужели величайшая трагедия Америки могла сослужить добрую службу одному человеку?
В маленьких городах, в сельской местности после того, как прошел первый шок, настроения резко изменились. Нью-Йорк получил то, что заслуживал. Там жалели, что бомба не взорвала весь Манхэттен с его богачами-гедонистами, хитрыми семитами, чернокожими преступниками. Есть, есть бог на небесах. И для наказания он избрал правильное место. Но страну охватывал страх: судьбы людей, их жизни, мир, в котором они жили, их процветание оказывались в полной зависимости от людей, не способных адекватно оценивать реальность. Кеннеди чувствовал и это.
Каждую пятницу он выступал по телевидению. В речах он излагал тезисы своей программы, по существу, уже вел избирательную кампанию, но теперь у него не возникало проблем с получением эфира.
Он использовал ключевые слова и фразы, которые доходили до самого сердца.
— Мы объявим войну каждодневным трагедиям человеческого существования, — говорил он. — Нам не с руки воевать с другими странами.
Он повторил знаменитый вопрос, который задавал в своей первой кампании: «Разве после завершения каждой великой войны, по ходу которой триллионы долларов тратились на смерть и разрушения, в мире воцарялось процветание? А что бы было, если б эти триллионы тратили на благо человечества?»
Он говорил, что за те деньги, которые уходят на строительство одной атомной подводной лодки, государство могло бы построить тысячу домов для бедняков. А эскадрилья бомбардировщиков, созданных по технологии «Стелз», по стоимости равнялась миллиону домов. «Так давайте притворимся, что потеряли их в ходе маневров, — шутил Кеннеди. — Черт, да такое уже случалось, причем при этом гибли люди». А когда критики указывали, что подобные решения ведут к подрыву обороноспособности Соединенных Штатов, он говорил, что статистические отчеты министерства обороны засекречены и никто не узнает об уменьшении расходов на оборону.
Кеннеди объявил, что в случае переизбрания он усилит борьбу с преступностью. И вновь будет стремиться к тому, чтобы каждый американец получил возможность купить новый дом, оплатить расходы на лечение и получить хорошее образование. Он особо упирал на то, что никакой это не социализм. А стоимость этих программ можно оплатить, сняв малую толику лишнего жирка с богатых корпораций Америки. Он заявлял, что не проповедует социализм, просто хочет защитить народ Америки от вседозволенности богачей. Этот тезис он повторял снова и снова.
Чтобы Конгресс и члены Сократовского клуба знали: президент Соединенных Штатов объявил им войну.
Сократовский клуб решил провести в Калифорнии очередной семинар, чтобы выработать стратегию борьбы, которая могла бы привести к поражению Кеннеди на ноябрьских выборах. Лоренс Салентайн очень тревожился о будущем. Он знал, что генеральный прокурор проводит серьезное расследование, касающееся деятельности Берта Одика и финансовых операций Мартина Матфорда. Гринуэлл вел свои дела безукоризненно, так что о нем Салентайн не волновался. А вот уязвимость собственной медиаимперии не составляла для него тайны. Многие и многие годы медиамагнатам сходило с рук практически все, вот они и потеряли бдительность. За газеты, журналы, книги ни Салентайн, ни кто-либо из его коллег могли не беспокоиться. Никто не мог причинить вреда печатным изданиям, на их защите стояла Конституция. И этот мерзавец Кли мог разве что увеличить почтовые сборы.