Но Салентайна беспокоило телевещание. Эфир принадлежал государству, и компании могли лишь арендовать у него определенные частоты. Телестанциям для работы требовались лицензии. Салентайна и раньше удивляло, что государство позволяет частным компаниям получать колоссальные прибыли, не облагая их значительным налогом. И его начинало трясти при мысли о том, что пост главы Федеральной комиссии по связи займет жесткий человек, который будет проводить скрупулезно политику Кеннеди. Сие означало, что и обычное, и кабельное телевидение могло забыть о нынешней вольнице.
Луи Инч, хотя и состоял в Сократовском клубе, восхищался президентом Кеннеди. И хотя в Нью-Йорке его ненавидели, как никого другого, предложил восстановить разрушенные кварталы. Разобрать завалы и разбить на их месте парк с мраморными монументами. Инч даже соглашался на оплату всех работ по себестоимости, без всякой для себя прибыли, и обещал уложиться в шесть месяцев. Слава богу, уровень радиации поднялся на незначительную величину.
Все понимали, что Инч справится с этим делом гораздо лучше любого федерального ведомства. А он знал, что не останется без прибыли, потому что всю работу будут выполнять субподрядчики, принадлежащие его империи. Не говоря уже о рекламе, которую обеспечит ему проведение этой акции.
Инч уже был одним из богатейших людей Америки. Его отец всего лишь строил дома, сдавал их жильцам, потом стремился выселить их, чтобы построить новый дом, с более дорогими квартирами. Мастерству подкупа городских чиновников Луи Инч учился, сидя на колене отца. Потом, вооруженный университетским дипломом по менеджменту и юриспруденции, он подкупал уже не мелкую сошку, а членов городских советов, президентов городских районов и даже мэров.
Именно Луи Инч боролся в Нью-Йорке с законами по контролю арендной платы, именно Луи Инч руководил строительством небоскребов по периметру Центрального парка. И теперь парк взяли в стальное кольцо, в котором проживали брокеры Уолл-стрит, профессора ведущих университетов, знаменитые писатели, популярные артисты, шеф-повара самых дорогих ресторанов.
Многие общественные организации возлагали на Инча ответственность за чудовищные условия жизни в Верхнем Ист-Сайде, Бронксе, Гарлеме, на Кони-Айленде, вызванные тем, что в процессе перестройки Нью-Йорка он снес многие кварталы вполне приличных жилых домов. Он же препятствовал новому строительству в районе Таймс-сквер, скупая через подставных лиц тамошние ветшающие дома. На обвинения Инч отвечал: наскакивают на него те люди, которые, увидев у тебя ведро говна, потребуют отдать им половину.
Зато Инч поддерживал городские законы, требующие от домовладельца сдавать квартиры всем желающим, независимо от национальности, цвета кожи и вероисповедания. Он произносил речи в поддержку этих законов, потому что они помогали ему вытеснять с рынка мелких домовладельцев. То есть домовладельцу, который мог сдать только верхний этаж и/или подвал своего дома, приходилось пускать пьяниц, шизофреников, шлюх, насильников, карманников. Естественно, эти домовладельцы скоро теряли интерес к бизнесу, продавали дома и переселялись в пригороды.
Но Инчу было мало достигнутого — он стремился к большему. Миллионеров в Америке было видимо-невидимо, число миллиардеров перевалило за сотню, в которую входил и Инч. Ему принадлежали автобусные компании, отели, крупная авиакомпания. Ему принадлежали один из самых больших отелей-казино в Атлантик-Сити, жилые дома в Санта-Монике, штат Калифорния. Вот эти дома и доставляли Инчу множество хлопот.
Луи Инч вступил в Сократовский клуб, рассчитывая на то, что его могущественные члены помогут ему решить проблемы, возникшие в Санта-Монике. Поле для гольфа действительно прекрасно заменяло стол переговоров. Организм получал столь необходимую физическую нагрузку, настроение поднималось от добродушных шуток гольфистов, а на одной из последних лунок заключались важные соглашения. Причем ни самый дотошный следователь какой-нибудь комиссии Конгресса, ни самый пронырливый журналист не смогли бы обвинить игроков в преступных намерениях.
Сократовский клуб во многом оправдал надежды Инча. Он завязал дружеские отношения с людьми, которые контролировали экономику и политику Соединенных Штатов. Только став членом Сократовского клуба, Инч смог присоединиться к денежной гильдии, которая могла купить конгрессменов от целого штата. Разумеется, купить не душу и тело, в Сократовском клубе такие абстракции, как дьявол и бог, добро и зло, добродетель и грех, были не в чести. Нет, речь шла о политике. То есть ничего невозможного от конгрессменов не требовалось. Случалось, что конгрессмену, чтобы добиться переизбрания, приходилось голосовать не так, как хотелось покупателю. В девяноста восьми случаях из ста нужные конгрессмены все равно переизбирались, однако оставались два процента, которым приходилось прислушиваться к голосу избирателей.
Луи Инч грезил о невероятном. Нет, он не хотел стать президентом Соединенных Штатов, он знал, что его на этот пост никогда не выберут. Он обезобразил лицо Нью-Йорка. Миллион обитателей трущоб Нью-Йорка, Чикаго, все население Санта-Моники уже сейчас вышли бы на улицы, требуя его головы. Он лишь хотел стать первым триллионером современного цивилизованного мира. Триллионером-плебеем, заработавшим свое состояние мозолистыми руками.
Инч жил ради того дня, когда смог бы сказать Берту Одику: «У меня есть тысяча долей». Его всегда раздражало, что техасские нефтяники мерили людей, вернее их состояние, долями: в Техасе одна доля равнялась ста миллионам долларов. После уничтожения Дака Одик так и говорил: «Господи, я потерял там пятьсот долей». И Инчу не терпелось поделиться с Одиком радостной вестью: «Черт, мои дома стоят примерно тысячу долей». Одик бы присвистнул: «Сто миллиардов долларов?» На что Инч ответил бы: «О нет, триллион долларов. В Нью-Йорке доля равняется миллиарду долларов». Этого бы хватило, чтобы поставить на место заносчивых техасцев.
Чтобы превратить свою мечту в реальность, Инч капитализировал воздух. Вернее, купил пространство над уже существующими домами и начал их надстраивать. Стоил воздух сущие гроши. Собственно, он лишь модернизировал идеи отца, который покупал болота, понимая, что со временем достижения научно-технического прогресса позволят их осушить и превратить в зоны перспективного строительства. Проблема заключалась в том, чтобы помешать жителям и представляющим их законодателям остановить его. На это уходили время и огромные средства, но он не сомневался в успехе. Да, такие города, как Чикаго, Нью-Йорк, Даллас и Майами, превратились бы в гигантские тюрьмы из металла и бетона, но никто не заставлял людей жить там, за исключением элиты, которая любила музеи, театр, кино, музыку. Естественно, в этом мире нашлось бы место и островкам для людей творческих.
И разумеется, в случае успеха в Нью-Йорке просто бы не осталось трущоб. Деклассированные элементы и рабочие не смогли бы позволить себе такую арендную плату. Те, кто требовался городу, приезжали бы по утрам с окраин на поездах и автобусах, чтобы к вечеру покинуть город. А арендаторы и собственники квартир в кондоминиумах «Инч корпорейшн» ходили бы в театры, дорогие рестораны, дискотеки, не опасаясь темноты улиц. Они могли бы прогуливаться по авеню, сворачивать в боковые улицы, даже заглядывать в парки, в полной уверенности, что их жизням ничего не грозит. И сколько бы они заплатили за такой рай? Миллионы.
Вызванный на семинар Сократовского клуба в Калифорнию, Луи Инч полетел туда не прямиком, а делая остановки в крупнейших городах страны. Там он встречался с главами корпораций, занятых торговлей недвижимостью, и заручался их обещанием внести деньги в фонд противодействия Кеннеди. Несколько дней спустя он прибыл в Лос-Анджелес, но прежде чем отправиться на семинар, решил заглянуть в Санта-Монику.
Санта-Моника оставалась одним из красивейших городов Америки благодаря тому, что ее жители успешно противостояли стремлению домовладельцев строить небоскребы, раз за разом голосовали за стабильность арендной платы и жесткий контроль над планами нового строительства. Прекрасная квартира на Оушн-авеню с окнами на Тихий океан обходилась жителю Санта-Моники всего лишь в шестую часть его годового дохода. Такое безобразие уже двадцать лет сводило Инча с ума.
Инч искренне полагал, что вызывающее поведение горожан Санта-Моники оскорбляет дух свободного предпринимательства. Домовладельцы имели полное право увеличить арендную плату за такие квартиры как минимум в десять раз. А ведь он приобрел многие из этих многоквартирных домов. Эти комплексы, построенные в испанском стиле, с внутренними двориками и садами, занимали непозволительно много места. А уж о том, что над землей они поднимались всего на три или четыре этажа, просто не хотелось и вспоминать. И при этом закон не разрешал ему увеличивать арендную плату. Воздушное пространство над Санта-Моникой стоило миллиарды, вид на Тихий океан стоил миллиарды. Иногда от злости Инчу хотелось построить дома прямо в океане.
Разумеется, он не пытался совать деньги троим городским советникам, которых он пригласил в ресторан «У Майкла», но он подробно рассказал им о своих планах, объяснил, что каждый станет мультимиллионером, если удастся изменить некоторые законы. К его удивлению, предложения советников не заинтересовали. Но самое худшее ждало Инча уже после обеда. Когда он садился в лимузин, что-то грохнуло. Заднее стекло разлетелось вдребезги, засыпав салон осколками. В ветровом стекле образовалась большая дыра, от которой во все стороны побежали трещины.
Прибывшие копы сказали Инчу, что виной всему — пуля большого калибра, выпущенная из винтовки. Отвечая на вопрос, есть ли у него враги, Инч заверил копов, что никаких врагов у него, разумеется, нет.
Специальный семинар Сократовского клуба «Демагогия и демократия» начался на следующий день.
Присутствовали Берт Одик, деятельность которого расследовало ФБР в рамках закона о коррумпированных и находящихся под влиянием рэкетиров организациях,