[20] Джордж Гринуэлл, который выглядел совсем как старая пшеница, хранящаяся в его громадных элеваторах на Среднем Западе, Луи Инч, еще не отошедший от вчерашнего покушения на его жизнь, Мартин Матфорд в костюме от Армани, который, однако, не мог скрыть его жиров, и Лоренс Салентайн.
Первым взял слово Одик.
— Сможет кто-нибудь доказать мне, что Кеннеди — не коммунист? — задал он риторический вопрос. — Кеннеди хочет ввести социалистические принципы в медицину и жилищное строительство. Он копает под меня, прикрываясь законом РИКО, а ведь я даже не итальянец. — Никто не рассмеялся его шутке, и он продолжил: — Мы можем делать вид, будто ничего не происходит, но рано или поздно нам придется признать, что он представляет огромную опасность для тех принципов, которые здесь присутствующие считают основополагающими. Мы должны принять кардинальные меры.
— Он может обвинять тебя, но ему не удастся тебя осудить, — ровным голосом заметил Гринуэлл. — В этой стране судебная власть ему не подчинена. Я знаю, что тебе пришлось многое пережить. Но если разговор будет продолжаться в том же духе, я уйду. Я не желаю слышать призывов к противоправным действиям.
Одик продолжал стоять на своем:
— Я люблю эту страну не меньше остальных. И более всего меня гнетет та часть обвинительного акта, в которой говорится, что я вел себя, как изменник. Я! Мои предки уже жили в этой стране, когда гребаные Кеннеди жрали картошку в своей Ирландии. Я был богачом, когда они приторговывали виски в Бостоне. Зенитчики стреляли по американским самолетам, которые бомбили Дак, но не по моему приказу. Да, я предложил султану Шерхабена сделку, но я действовал, исходя из интересов Соединенных Штатов.
— Мы знаем, что основная наша проблема — Кеннеди, — сухо ответил Салентайн. — Мы собрались здесь, чтобы найти решение. Это наше право и наш долг.
— То, что Кеннеди говорит стране, — чушь собачья, — подал голос Матфорд. — Откуда возьмутся деньги на реализацию этих программ? Он действительно предлагает навязать Америке модифицированную модель социализма. Если мы сможем донести эту мысль до людей через средства массовой информации, они от него отвернутся. Каждый мужчина и женщина в этой стране мечтает о том, чтобы стать миллионером, и они уже волнуются о росте налогов.
— Тогда почему все опросы общественного мнения прочат Кеннеди победу? — раздраженно спросил Салентайн. И прежде его удивляла тупость людей, обладающих огромным финансовым могуществом. Они словно не замечали харизмы Кеннеди, силы ее воздействия на массы. И лишь потому, что на них его харизма не производила ни малейшего впечатления.
Затянувшуюся паузу прервал Матфорд:
— Я заглянул в некоторые законопроекты, связанные с регулированием фондовой биржи и деятельности банков. Если Кеннеди добьется своего, нам крепко не поздоровится. Если эти законопроекты обретут силу закона, в тюрьмы попадет много богатых людей.
— Я буду там их ждать, — заулыбался Одик. По какой-то причине он, несмотря на следствие, пребывал в прекрасном расположении духа. — Я к тому времени войду в тюремный совет и позабочусь о том, чтобы в ваших камерах всегда были цветы.
— Ты будешь сидеть в своей камере и следить по компьютеру за перемещением танкеров с нефтью, — бросил Инч.
Одик никогда не любил Инча. Не мог он любить человека, который громоздил этаж на этаж до самых звезд, а потом брал по миллиону за квартиру размером с пепельницу.
— Я уверен, что в моей камере будет больше места, чем в любой из квартир, которые ты сдаешь в аренду, — огрызнулся Одик. — И если я попаду в тюрьму, где ты возьмешь нефть, чтобы обогревать свои небоскребы? Кстати, в карты в тюрьме играют честнее, чем в твоих казино в Атлантик-Сити.
Гринуэлл, старший по возрасту и самый опытный в контактах с государственными институтами, понял, что он должен взять дискуссию под контроль.
— Я думаю, что нам следует через наши компании и другие контролируемые нами организации оказать существенную финансовую поддержку оппоненту Кеннеди. Мартин, наверное, тебе следует взять на себя организацию его предвыборной кампании.
— Сначала давайте решим, о какой сумме идет речь и как мы ее соберем, — ответил Матфорд.
— Как насчет пятисот миллионов долларов? — спросил Гринуэлл.
— Подождите, — вмешался Одик, — я только что потерял пятьдесят миллиардов, а вы хотите, чтобы я вкладывал еще одну долю?
— Что такое одна доля, Берт? Или нефтяная отрасль совсем обеднела? Никогда не поверю, чтобы вы, техасцы, не могли расстаться с паршивой одной долей, — ехидно поддел его Инч.
— Телевидение стоит огромных денег. Если мы хотим, чтобы наш кандидат до ноября маячил на экранах, нам это влетит в крупную сумму.
— И твоя телекомпания отхватит от этой суммы немалый кусок, — резко ответил Инч. Он гордился своей репутацией жесткого переговорщика. — Вы, телевизионщики, собираетесь выложить вашу долю из одного кармана, чтобы она, как по волшебству, оказалась в других. Я думаю, мы должны учитывать это обстоятельство, когда речь пойдет о взносе каждого.
— Послушайте, мы же говорим о мелочовке, — вмешался Матфорд, который всегда очень уж легко относился к деньгам. Для него они олицетворялись лентой телекса, переносящим некую бесплотную субстанцию из одного места в другое. Он не чувствовал их реальности. Матфорд дарил своим случайным подружкам «Мерседесы», эту причуду он позаимствовал у техасцев. Если любовница продержалась год, он обеспечивал ее до конца жизни. Одна получила дом в Малибу, другая — замок в Италии и квартиру в Риме. Своему незаконнорожденному сыну он купил крупный пакет акций казино в Англии. Ему это ничего не стоило, кроме подписей на каких-то бумажках. Зато в своих путешествиях он не знал проблем с крышей над головой. Тем же манером Олбанизи получила от него свой знаменитый ресторан и дом. Точно так же он вознаграждал и многих других. Деньги для Мартина Матфорда ничего не значили.
— Я заплатил свою долю Даком, — упорствовал Одик.
— Берт, ты не перед комиссией Конгресса, обсуждающей предоставление льгот нефтяным компаниям, — напомнил ему Матфорд.
— У тебя нет выбора, — поддакнул Инч. — Если Кеннеди станет президентом и получит послушный Конгресс, ты сядешь в тюрьму.
Джордж Гринуэлл задался вопросом, а не следует ли ему официально дистанционироваться от этих людей. В конце концов, староват он для таких авантюр. Его зерновой империи не грозила опасность, нависшая над бизнесом тех, кто сейчас сидел с ним за одним столом. Нефтяники слишком уж активно давили на государство ради обеспечения высокой прибыли. А вот зерновой бизнес предпочитал не высовываться. И мало кто знал, что урожай всей планеты практически полностью поделили между собой шесть частных компаний. Гринуэлл опасался, что такой воинствующий торопыга, как Берт Одик, столкнет их всех на очень опасный путь. Однако ему нравилась жизнь Сократовского клуба, недельные семинары, захватывающие дискуссии о судьбах мира, турниры по триктраку, чемпионаты по бриджу. Но он уже потерял желание всегда и во всем стремиться к максимальной прибыли.
— Перестань, Берт, что такое одна доля для нефтяной индустрии? — продолжал наскакивать на Одика Инч. — Последнюю сотню лет вы выдоили государство досуха, получая льготу за льготой.
Мартин Матфорд рассмеялся:
— Хватит цапаться. Мы все в одной лодке. А если Кеннеди победит, будем болтаться на одной виселице. Давайте забудем о деньгах и поговорим о деле. Прежде всего надо определиться с направлением главного удара. Надо понять, чем мы можем укусить Кеннеди. Как насчет его неспособности предотвратить взрыв атомной бомбы? А может, упереть на то, что после смерти жены у него не было ни одной женщины? Или он тайком трахает девок в Белом доме, как это проделывал его дядюшка Джек? На что нам надо напирать? Может, поискать грешки у его ближайших помощников? Работы у нас непочатый край.
Монолог Матфорда заметно разрядил атмосферу.
— Женщины у него нет, — задумчиво ответил Одик. — Я это проверял. Может, он — гомик?
— И что? — спросил Салентайн. В телебизнесе многие геи пробились на самый верх, и эта тема Салентайна нервировала. А уж тон Одика он находил оскорбительным.
Но Луи Инч неожиданно поддержал Одика:
— Перестань, Лоренс, публика ничего не имеет против того, что кто-то из твоих ведущих комиков — голубой, но так ли спокойно она отнесется к тому, что и президент Соединенных Штатов предпочитает мальчиков?
— Время покажет, — пробурчал Салентайн.
— Ждать мы не можем, — отрезал Матфорд. — А кроме того, президент — не гей. Просто ему сейчас не до секса. Я думаю, нам следует нацелиться на его ближайших помощников. — Он на мгновение задумался. — Допустим, Кристиана Кли, генерального прокурора. Мои люди уже наводят справки. Для политика он человек загадочный. Очень богатый, гораздо богаче, чем думают многие. Я, разумеется, неофициально, заглянул в распечатку его банковских счетов. Много не тратит, женщинами не увлекается, наркотики не употребляет, благотворительностью не занимается. Мы знаем о его абсолютной преданности Кеннеди, и можно только восхищаться его усилиями по обеспечению безопасности президента. Но эта самая безопасность мешает предвыборной кампании, потому что Кли не позволяет Кеннеди появляться перед публикой. Я вот и думаю, что нам надо сконцентрироваться на Кли.
— Кли работал в оперативном отделе ЦРУ, сделал там неплохую карьеру, — заметил Одик. — Я слышал о нем очень странные истории.
— Может, эти истории и станут нашим компроматом? — спросил Матфорд.
— Это всего лишь истории, — покачал головой Одик. — А до архивов ЦРУ нам не добраться, во всяком случае, пока в кресле директора сидит этот Тэппи.
— До меня дошли слухи, что у руководителя аппарата президента Дэззи нелады в личной жизни, — вставил Гринуэлл. — Вроде бы он ссорится с женой и встречается с какой-то молодой женщиной.
«О черт, — подумал Матфорд, — от этого их надо отговорить». Джералин Олбанизи рассказала ему об угрозах Кли.