— Хорошо, я окажу вам эту маленькую услугу, — ответил Джабрил. — Но, возможно, потом благодарить за это вы меня не станете.
Кли поднялся, положил руку на плечо Джабрила. Тот освободился, резко дернув плечом.
— Это не важно. Я буду у вас в долгу.
В назначенный срок, через час после полуночи, президент Кеннеди вошел в Желтую комнату Белого дома. Джабрил уже сидел на стуле перед камином. Кристиан стоял за его спиной.
На маленьком овальном столике стояли серебряное блюдо с сандвичами, серебряный кофейник, блюдца и чашки с золотой каемкой. Джефферсон налил кофе в три чашки, отошел к двери, привалился к ней широкими плечами. Кеннеди заметил, что Джабрил, который приветствовал его кивком головы, не может подняться со стула.
— Ему не давали успокоительного? — спросил Кеннеди.
— Нет, мистер президент, — ответил Кристиан. — На нем только «смирительный» комбинезон и ножные кандалы.
— Нельзя ли устроить его поудобнее? — спросил Кеннеди.
— Нет, сэр, — последовал короткий ответ.
Кеннеди повернулся к Джабрилу:
— Извините, но в этом последнее слово не за мной. Надолго я вас не задержу. Я бы хотел задать вам несколько вопросов.
Джабрил вновь кивнул. «Смирительный» комбинезон сильно ограничивал его движения, поэтому ему с трудом удалось взять сандвич, божественный на вкус. И враг видел, что он не совсем беспомощный. Это льстило его гордости. Он всмотрелся в лицо Кеннеди, и увиденное поразило его. Джабрил вдруг осознал, что перед ним человек, к которому, если б встреча эта произошла при других обстоятельствах, он бы интуитивно проникся доверием, которого бы уважал. На лице отражалось не только страдание, но и сила воли, держащая это страдание под жестким контролем.
Джабрил заговорил первым, мягко, вежливо, даже смиренно:
— Мистер Кеннеди, прежде чем мы начнем, позвольте задать вопрос вам. Вы действительно верите, что я несу ответственность за атомный взрыв в вашей стране?
— Нет, — ответил Кеннеди, и Кристиана порадовало, что президент не стал вдаваться в подробности, ограничившись одним словом.
— Благодарю, — опять кивнул Джабрил. — Не пойму, кому хочется выставить меня круглым дураком? Если бы вы попытались воспользоваться этим обвинением как угрозой, я бы воспринял это как личное оскорбление. Теперь можете спрашивать, о чем хотите.
Кеннеди подал знак Джефферсону покинуть комнату, подождал, пока за ним закроется дверь. А когда заговорил, Кристиан наклонил голову, словно ничего не слышал. Он и не хотел слышать.
— Мы знаем, что вы срежиссировали всю цепочку событий. Убийство папы, арест вашего сообщника в Америке с тем, чтобы вы могли потребовать его освобождения. Похищение самолета. И убийство моей дочери, которое вы планировали с самого начала. Я знаю это наверняка, но я бы хотел, чтобы вы подтвердили мою правоту. Между прочим, я понимаю логику вашего замысла.
Джабрил смотрел Кеннеди в глаза:
— Да, это правда. Но меня изумило, что вы так быстро свели все воедино. Я-то думал, что это далеко не просто.
— Боюсь, гордиться тут нечем, — вздохнул Кеннеди. — И говорит это о том, что у нас одинаковый склад ума. А может, когда дело касается хитрости, люди не слишком отличаются друг от друга.
— Тем не менее план был хорош. Но вы нарушили правила игры. Разумеется, это не шахматы, там правила не столь жесткие. Но вам отводилась роль пешки, с теми ходами, которые ей позволены.
Кеннеди сел, отпил кофе, Кристиан видел, что президент напоминает сжатую пружину, да и Джабрилу не составляло труда понять, что внешнее спокойствие Кеннеди — всего лишь ширма. Террористу оставалось только гадать, каковы истинные намерения сидящего перед ним человека. Злобы он не чувствовал. Президент не собирался использовать силу, чтобы напугать его или причинить ему вред.
— Я знал об этом с самого начала, — нарушил затянувшуюся паузу Кеннеди. — Как только мне сообщили об угоне самолета, я понял, что вы убьете мою дочь. А когда стало известно об аресте вашего сообщника, мне стало ясно, что этот арест — часть вашего плана. Так что меня ничего не удивило. Мои советники лишь гораздо позже согласились с тем, что моя версия — единственно правильная. Меня тревожит, что по складу ума у нас много общего. Но получается, что так оно и есть. Я не могу представить себя претворяющим в жизнь такую вот операцию. Я хочу этого избежать, поэтому и решил поговорить с вами. Чтобы лучше понять себя.
На Джабрила произвели впечатление вежливость Кеннеди, правильность его речи, стремление докопаться до истины.
— Но что вы от этого приобрели? — продолжил Кеннеди. — На место убитого выбрали нового папу. Смерть моей дочери не изменила всемирного баланса сил. В чем ваша выгода?
Главный вопрос капитализма, подумал Джабрил, все к этому сводится. Он почувствовал руки Кристиана, которые легли на его плечи. И ответил после короткой паузы:
— Америка — это колосс, которому государство Израиль обязано своим существованием. Израиль угнетает моих соотечественников. Ваша капиталистическая система угнетает бедняков всего мира и даже своей страны. И очень важно освободить людей от страха перед вашей силой. Папа — часть этой силы, католическая церковь терроризирует бедняков в бессчетном количестве стран, пугая их адом, обещая рай за примерное поведение. Какое бесстыдство! И продолжается это безобразие уже две тысячи лет. Так что убийство папы — нечто большее, чем политический ход.
Кристиан отошел от Джабрила, но держался настороже, чтобы при необходимости предотвратить нежелательное развитие событий. Он открыл дверь, о чем-то пошептался с Джефферсоном. Джабрил тем временем продолжил:
— Но все мои попытки добраться до вас провалились. Я тщательно готовил две операции, но у меня ничего не вышло. Как-нибудь вам стоит узнать у мистера Кли подробности. Думаю, вас многое удивит. Генеральный прокурор, такая благородная должность, наверное, она и ввела меня в заблуждение. Он расправился с моими соратниками с безжалостностью, которая вызвала у меня восхищение. Но у него очень много людей, он пользуется новейшими достижениями научно-технического прогресса. Я ничего не мог ему противопоставить. Но ваша неуязвимость перевела стрелки на вашу дочь. Я знал, как подействует на вас ее смерть. Я говорю откровенно, вы сами об этом просили.
Кристиан вернулся к стулу Джабрила, избегая взгляда Кеннеди. У Джабрила зашевелились волосы на затылке, но он не замолчал.
— Посудите сами, если я угоняю самолет, я — чудовище. Если израильтяне бомбят беззащитный арабский городок и убивают сотни людей, они борются за свободу. Более того, они мстят за знаменитый холокост, к которому арабы не имеют ни малейшего отношения. Но что мы еще можем? У нас нет армии, у нас нет современных вооружений. Так кто проявляет больше героизма? В обоих случаях гибнут невинные люди. Так где же справедливость? Иностранные государства силой отняли у нас землю, чтобы отдать ее Израилю, а мой народ вышвырнули в пустыню. Мы стали новыми бездомными, новыми евреями. И мир ожидал, что мы не будем бороться? А что нам остается, кроме террора? К каким методам прибегали евреи, когда боролись за создание своего государства с англичанами? Террору нас научили именно они. И эти террористы нынче ходят в героях, а ведь они убивали невинных людей. Один даже стал премьер-министром Израиля, и главы зарубежных государств принимали его как равного, словно не чувствовали запаха крови, который шел от его рук. Разве я ужаснее, чем он?
Джабрил помолчал, попытался подняться, но Кристиан надавил ему на плечи. Кеннеди знаком предложил ему продолжить.
— Вы спрашиваете, чего я достиг. В определенном смысле я потерпел поражение. Свидетельство тому — мое пребывание здесь. Вам удалось засадить меня за решетку. Но я нанес сильный удар по вашему престижу, по вашей власти. Оказалось, что Америка не всесильна. Для меня все закончилось не лучшим образом, но нельзя сказать, что это полное фиаско. Я показал всему миру, какой безжалостной является ваша хваленая демократия. Вы уничтожили большой город, вы поставили на колени иностранное государство. Я заставил вас метнуть молнии, чтобы напугать весь мир, и вы восстановили против себя немалую часть этого мира. Америку уже не так любят, как раньше. И ваша страна раскололась на два лагеря. Ваш имидж изменился, из праведного доктора Джекилла вы превратились в ужасного мистера Хайда.
Джабрил помолчал, чтобы совладать с вихрем эмоций, выплеснувшихся на его лицо. И заговорил уже более сдержанно:
— Я скажу то, что вы хотели от меня услышать, хотя слова эти причиняют мне боль. Я не мог оставить в живых вашу дочь. Она олицетворяла Америку, потому что была дочерью самого могущественного человека на Земле. Вы знаете, какое впечатление произвела ее смерть на людей, которые боятся власти? Она дала им надежду, пусть некоторые и любили вас, а кто-то считал благодетелем и другом. По большому счету благодетелей люди ненавидят. А тут они увидели, что вы не такой уж могущественный, поняли, что им нет нужды бояться вас. Разумеется, эффект был бы сильнее, если бы я остался на свободе. Можете вы представить себе такую ситуацию? Папа мертв, ваша дочь мертва, и вы вынуждены дать мне уйти с гордо поднятой головой. Весь мир увидел бы, сколь беспомощны и вы, и Америка.
Джабрил откинулся на спинку стула, улыбнулся Кеннеди:
— Я допустил только одну ошибку. Недооценил вас. Но кто мог предположить, что вы пойдете на столь жесткие меры. Великий либерал, поборник общечеловеческих ценностей. Я надеялся, вы освободите моего друга. Я думал, вы не сможете так быстро представить себе полную картину происходящего. Не представлял, что вы пойдете на такое преступление.
— При бомбардировке Дака погибли лишь несколько человек, — вставил Кеннеди. — Мы заранее сбросили на город листовки.
— Это я понимаю. Поступили, как настоящие террористы. Я бы сделал то же самое. Но я никогда не стал бы спасать себя, жертвуя своими соотечественниками. Я никогда не взорвал бы атомную бомбу в одном из городов своей страны.