— Добровольно выдав Джабрила, вы убедили президента в вашей непричастности к убийству его дочери, — ответил Кли. Оба знали, что стоит за этой вежливой фразой. Кли помолчал, прежде чем продолжить: — Я прилетел к вам с просьбой о личной услуге. Вы знаете, что я несу ответственность за безопасность президента. Я получил информацию о готовящемся на него покушении. Террористы уже находятся на территории Соединенных Штатов. И мне очень бы помогли сведения о том, кто они такие, где находятся, что собираются предпринять. Я подумал, что вы, учитывая ваши контакты и налаженную сеть информаторов, можете что-то знать. Пусть и по мелочам. Позвольте отметить, что знать об этом будут только двое. Вы и я. Никаких официальных контактов не будет.
На лице султана отразилось крайнее изумление. Он словно не верил своим ушам.
— Да как вы могли такое подумать? Как вам могло прийти в голову, что после неисчислимых бед, свалившихся на нас, я соглашусь принять участие в столь опасном предприятии? Я — правитель маленькой страны, которая может сохранять независимость благодаря доброй воле великих держав. Да у меня и в мыслях нет предпринимать какие-либо действия против вашего президента. Это чревато.
— Полностью с вами согласен, — не стал спорить с ним Кли. — Но у вас побывал Берт Одик, и я знаю, какими возможностями располагает нефтяная индустрия. Но позвольте предупредить вас, что в Соединенных Штатах у мистера Одика серьезные неприятности. И в ближайшие годы он будет вам крайне неудачным союзником.
— А вы можете стать очень удачным союзником? — с улыбкой спросил султан.
— Да, — на полном серьезе ответил Кли. — Я — тот союзник, который может вас спасти. Если вы начнете сотрудничать со мной прямо сейчас.
— Объясните, — коротко бросил султан. Его рассердила прозвучавшая в словах Кли угроза.
— Берт Одик обвиняется в заговоре против Соединенных Штатов, потому что его наемники, или нанятые компанией, которую он возглавлял, стреляли по нашим самолетам, когда они бомбили Дак. Против него выдвинуты и другие обвинения. Наши законы позволяют уничтожить его нефтяную империю. Сейчас он не может считаться сильным союзником.
— Он обвинен, но не приговорен, — сухо заметил султан. — Как я понимаю, добиться последнего будет нелегко.
— Совершенно верно, — признал Кли. — Но через несколько месяцев Френсиса Кеннеди переизберут на второй срок. Его популярность позволит привести во власть тот Конгресс, который примет все предложенные им программы. Он станет самым могущественным президентом за всю историю Соединенных Штатов. Вот тогда Одика уже ничто не спасет, это я вам гарантирую. А вместе с ним рухнет и структура, в которой он играет одну из главных ролей.
— Я все-таки не понимаю, чем могу вам помочь, — ответил на это султан. А потом добавил с непроницаемым лицом: — Или чем вы можете помочь мне. Насколько я понимаю, вы сейчас попали в очень щекотливое положение.
— Возможно, так оно и есть, а может, и нет. Но после переизбрания Кеннеди все забудут о, как вы говорите, щекотливости моего положения. Я — его ближайший друг и советник, а Кеннеди известен своей верностью. Что же касается нашего взаимовыгодного сотрудничества, позвольте мне быть предельно откровенным. Только, бога ради, не подумайте, что я отношусь к вам без должного уважения. Позволите продолжить?
Султана, похоже, его учтивость развеселила:
— Разумеется.
— Первое и самое главное, как я могу вам помочь. Я стану вашим союзником. Президент Соединенных Штатов полностью доверяет мне, прислушивается к моему мнению. А живем мы в трудные времена.
Султан улыбнулся:
— Я всегда жил в трудные времена.
— Тогда вы, как никто другой, можете оценить значимость моих слов, — отчеканил Кли.
— А если Кеннеди не добьется поставленных целей? — спросил султан. — Всякое может случиться, небеса не всегда добры к правителям.
— Вы спрашиваете, что будет, если попытка покушения на Кеннеди удастся? — ледяным тоном ответил Кли. — Так вот, я здесь для того, чтобы заверить вас — она не удастся. Какими бы хитрыми и смелыми ни были террористы, ничего у них не выйдет. А если они все-таки предпримут такую попытку и потерпят неудачу, а следы приведут к вам, вы будете уничтожены. Но в таких крайностях никакой необходимости нет. Я — человек здравомыслящий и понимаю вашу позицию. Поэтому и предлагаю обмен информацией. Друг с другом, не привлекая третьих лиц. Я не знаю, что предложил вам Одик, но моя ставка будет выше. Если Одик и его дружки одержат верх, вы все равно останетесь в выигрыше. О нашем разговоре он ничего не узнает. Если победит Кеннеди, вы получите надежного союзника. Я стану вашей страховкой от всех бед.
Султан кивнул, потом пригласил его на банкет. За едой забросал вопросами о Кеннеди. Наконец, помявшись, спросил о Джабриле.
Кли встретился с ним взглядом.
— Джабрилу не уйти от наказания. Если другие террористы думают, что смогут освободить его в обмен на каких-то заложников, скажите им, что об этом лучше забыть. Кеннеди не отпустит его ни при каких обстоятельствах.
Султан вздохнул:
— Ваш Кеннеди изменился. Такое ощущение, что он превратился в берсерка.[22] — Кли промолчал, а султан после долгой, долгой паузы продолжил: — Я думаю, вы меня убедили. Я думаю, нам стоит сотрудничать.
Вернувшись в Соединенные Штаты, Кристиан Кли первым делом поехал к Оракулу. Старик принял его в гостиной, примыкающей к спальне, сидя в кресле-каталке. На столике стояло все для чая, с другой стороны столика Кристиана ждало удобное кресло.
Оракул приветствовал его вялым взмахом руки, указал на кресло. Кристиан налил Оракулу чаю, положил на тарелку крохотный кусочек торта и сандвич с мизинец, потом налил чаю себе. Оракул пригубил чашку, съел торт. Они долго молчали.
Наконец губы Оракула чуть разошлись в улыбке.
— Из-за своего гребаного Кеннеди ты оказался по уши в дерьме.
Как всегда, ругательства, слетающие с губ глубокого старика, вызвали у Кристиана улыбку. Вновь он подумал, а не признак ли это старческого маразма, распада мозга. Иначе с чего это Оракул, который никогда раньше не позволял себе грязных слов, теперь только и сыплет ими? Он доел сандвич, отпил чаю и только потом спросил:
— Что ты имеешь в виду? Дерьма вокруг действительно много.
— Я говорю о взрыве атомной бомбы, — ответил Оракул. — Остальное не имеет значения. Но они обвиняют тебя в том, что на тебе лежит ответственность за гибель десятков тысяч граждан нашей страны. Вроде бы у них есть на тебя компромат, но я не могу поверить, что ты так глуп. Бесчеловечен — да, в конце концов, ты занимаешься политикой. Ты действительно это сделал? — В голосе звучало искреннее любопытство.
Кому еще он мог об этом сказать? Кто еще мог его понять?
— Удивляет здесь только одно: как быстро они на меня вышли.
— Человеческий разум очень легко понимает зло, — ответил Оракул. — А вот творцам зла свойственна наивность. В большинстве своем они думают: мое деяние столь ужасно, что другой человек такого даже представить себе не сможет. Но логика сразу выхватывает злой умысел. В зле никаких загадок нет. Главная загадка — это любовь. — Он помолчал, уже хотел продолжить, но расслабился, веки прикрыли глаза, словно он решил подремать.
— Ты должен понять, что в той ситуации было гораздо проще не вмешиваться в естественный ход событий. Бушевал политический кризис, Конгресс собирался объявить Френсису Кеннеди импичмент. И меня вдруг осенило: если бомба взорвется, маховик закрутится в обратную сторону. Вот я и приказал Питеру Клуту не допрашивать Гризза и Тиббота. Потому что мне хватало времени, чтобы провести допрос самому.
— Налей мне еще чая и дай кусочек торта, — попросил Оракул. Положил в рот кусочек торта, оставив крошки на бесцветных губах. — Да или нет: ты допрашивал Гризза и Тиббота до того, как взорвалась бомба? Ты получил от них информацию, которую потом положил под сукно?
Кристиан вздохнул:
— Они же дети. Я выжал их досуха в пять минут. Поэтому я и не хотел, чтобы Клут присутствовал на допросе. Но я не хотел, чтобы бомба взорвалась. Просто все произошло очень уж быстро.
Оракул рассмеялся. Смех его напоминал сухой кашель: хэ-хэ-хэ.
— Это теперь тебе кажется, что все произошло очень быстро. А тогда ты с самого начала решил, что не будешь предотвращать взрыв. Еще до того, как приказал Клуту не допрашивать их. Ничего тебя не осеняло, ты все тщательно спланировал.
Кристиану Кли оставалось только поражаться проницательности старика. Так ведь оно и было.
— И все для того, чтобы спасти своего героя, Френсиса Кеннеди, — продолжил Оракул. — Человека, который не может сделать ничего плохого, разве что разожжет огонь, в котором сгорит весь мир. — Оракул положил на столик коробку тонких гаванских сигар. Кристиан взял одну, закурил. — Тебе повезло, — заметил Оракул. — Погибли в основном никчемные люди. Пьяницы, бездомные, преступники. И преступление это не такое уж значительное. По крайней мере, для истории человечества.
— Френсис дал мне добро, — ответил Кли, и эти слова заставили Оракула нажать кнопку на подлокотнике, которая поставила спинку кресла в вертикальное положение.
— Наш святой президент? Он — такой же заложник собственного лицемерия, как и остальные Кеннеди. И никогда не принял бы участия в таком деянии.
— Может, я просто стараюсь убедить себя в этом. Разумеется, он ничего такого не говорил. Но я слишком хорошо его знаю, мы стали чуть ли не братьями. Я попросил его подписать указ о допросе с использованием сканирования мозга. И Френсис мне отказал. Разумеется, не без оснований. Сослался на права человека и гражданина. В полном соответствии с его характером. То есть до убийства дочери иначе Кеннеди поступить не мог. Но подписать указ я просил его после ее смерти. Помнишь, он уже приказал уничтожить Дак. И пригрозил, что сотрет с лица земли весь Шерхабен, если заложники не будут освобождены. Так что характер его изменился. И новый Кеннеди подписал бы указ. А отказываясь поставить свою подпись, он бросил на меня такой взгляд, что я сразу понял его намерения: он хотел, чтобы бомба взорвалась.