Когда автомобиль подъехал к монастырю, аббат уже стоял у ворот в сопровождении двух монахов в заштопанных коричневых рясах и сандалиях на босу ногу. Кристиан вытащил из багажника чемодан Кеннеди, увидел, как аббат пожал руку избраннику народа. Аббат скорее напоминал хозяина гостиницы, а не слугу господа. Он радостно улыбался, а когда ему представили Кристиана, спросил: «Почему бы вам не остаться? Неделя молчания вам не повредит. Я часто видел вас по телевизору. Вы, должно быть, устали от разговоров».
Кристиан благодарно улыбнулся, но промолчал. Повернулся к Кеннеди, пожал на прощание руку. Лицо не выражало никаких чувств, рукопожатие вышло вялым. Он не напоминал человека, скорбящего по своей жене. Скорее выглядел, как пациент, приехавший в больницу на плановую, не слишком сложную операцию.
— Будем надеяться, что нам удастся сохранить твое здешнее пребывание в тайне, — сказал Кристиан. — Такое увлечение религией людям не нравится. Они даже могут подумать, что ты свихнулся.
Губы Френсиса Кеннеди чуть изогнулись в подобии улыбки:
— Они ничего не узнают. В этом я могу на тебя положиться. Заберешь меня через неделю. Этого времени мне должно хватить.
Кристиан задался вопросом: а что может случиться с Френсисом за эти дни? На глаза навернулись слезы. Он сжал плечи Кеннеди.
— Ты хочешь, чтобы я остался?
Кеннеди покачал головой и вошел в ворота монастыря. В тот день Кристиан решил, что все будет хорошо.
Следующий после Рождества день выдался светлым, солнечным и морозным. Ледяная броня словно сковала землю, а над ней синим зеркалом висело небо. Френсис стоял у ворот один, без чемодана, вскинув руки над головой, всматриваясь ввысь. Казалось, он наслаждался вновь обретенной свободой.
Когда Кристиан вылез из кабины, Кеннеди быстро обнял его, радостно вскрикнул. За семь дней, проведенных в монастыре, он словно помолодел на семь лет. Ослепительно улыбнулся Кристиану. Той самой улыбкой, которая завораживала миллионы людей. Улыбкой, которая убеждала мир, что счастье может победить, что сущность человека — добро, что можно построить мир, где всем будет хорошо. От этой улыбки на душе Кристиана сразу стало легко. Он понял, что за Френсиса можно не беспокоиться. Он будет силен, как прежде. Надежда мира, опора всей страны и каждого из ее граждан. И впереди их ждут великие дела.
А потом все с той же улыбкой Кеннеди взял Кристиана за руку, заглянул ему в глаза и как бы между прочим, словно делясь пустяковой новостью, сказал:
— Бог не помог.
И вот тут, в это холодное зимнее утро, Кристиан наконец-то осознал, что в Кеннеди что-то сломалось. И уже никогда он не будет таким, как прежде. Потому что в нем появилась малая толика фальши, чего раньше не было. Кристиан видел, что сам Кеннеди этого не знает, и никто другой этого не заметит. А он, Кристиан, узнал об этом только потому, что оказался в это утро у ворот монастыря, увидел ослепительную улыбку и услышал насмешливые слова: «Бог не помог».
— Ничего удивительного, ты дал ему только семь дней, — ответил Кристиан.
И они сели в автомобиль. День удался. Кеннеди искрился остроумием, его распирала энергия. Он рассуждал о грядущих планах, о том, что ему удастся сделать в ближайшие четыре года. Казалось, он примирился со своим горем, вновь накопил необходимую жизненную силу. И почти убедил в этом Кристиана…
Кристиан Кли начал готовиться к уходу с государственной службы. Прежде всего предстояло уничтожить все следы нарушения законов, на которые приходилось идти ради обеспечения надежной защиты президента, а также всю информацию, связанную с незаконной слежкой за членами Сократовского клуба.
Сидя за массивным столом в кабинете генерального прокурора, Кли с помощью персонального компьютера «вычищал» ненужные файлы. Наконец дело дошло до файла Дэвида Джетни. «Я не ошибся с этим парнем, — подумал Кли. — Этот парень еще может стать джокером». Он смотрел на смуглое, симпатичное лицо. В сверкании глаз угадывалась психическая неуравновешенность. И по последним сведениям, он держал путь в Вашингтон.
Этот парень мог причинить неприятности. И тут же он вспомнил предсказание Оракула. Когда человек стремится к абсолютной власти, он обычно избавляется от ближайших помощников, тех, кто знает его секреты. Он любил Френсиса за его достоинства. Задолго до того, как появились эти самые секреты. Долго думал об этом. И сделал выбор: пусть решает судьба. Если что-то и случится, его, Кристиана Кли, в этом уже не обвинят.
Он нажал клавишу «Delete», и Дэвид Джетни исчез из файлов всех федеральных правоохранительных ведомств.
Глава 25
За две недели до инаугурации президента Френсиса Кеннеди Дэвида Джетни охватило беспокойство. Ему захотелось уехать из-под вечного калифорнийского солнца, от дружелюбных голосов и манящих пляжей. Он чувствовал, что задыхается в вязкой, сладкой, как патока, атмосфере. Но ему не хотелось возвращаться в Юту и ежедневно лицезреть счастье отца и матери.
Ирен переехала к нему. Она хотела сэкономить деньги на аренду квартиры, чтобы слетать в Индию и поучиться у тамошних гуру. Группа ее друзей собирала деньги на аренду самолета, и она хотела присоединиться к ним вместе со своим маленьким сыном Кэмбеллом.
Дэвид изумился, когда она рассказала ему о своих планах. Она не спросила, можно ли ей переехать к нему, просто решила, что у нее есть на это все права, которые основывались на том, что теперь они виделись трижды в неделю, чтобы сходить в кино и заняться любовью. Собственно, в Калифорнии так было принято. Молодые люди частенько съезжались на недельку-другую. И совсем не для того, чтобы эти дни и недели стали промежуточным этапом на пути к семейной жизни. Нет, соображения рассматривались чисто дружеские. И она совершенно не думала о том, какие изменения в его жизнь внесет появление в доме женщины и ребенка.
А более всего ужаснули Дэвида планы Ирен взять маленького мальчика в Индию. Ирен пребывала в полной уверенности, что сможет найти свой путь в любом мире. Она не сомневалась, что судьба будет к ней благосклонна. Но Дэвид представлял себе маленького мальчика спящим на улицах Калькутты, среди тысяч нищих и больных. Как-то раз в приступе злобы он сказал Ирен, что не понимает, как можно верить в религию, которая допускает страдания сотен миллионов людей. На это она ему ответила, что страдания в этом мире не имеют ровно никакого значения, потому что в последующей жизни они будут многократно вознаграждены.
Джетни поражала и сама Ирен, и ее отношение к сыну. Она часто брала Кэмбелла на политические собрания, потому что не всегда уговаривала мать посидеть с ним, а иногда просто не хотела просить ее об этом. Иногда она брала его даже на работу, когда детский садик, куда она водила Кэмбелла, по какой-то причине закрывался.
В том, что она была заботливой матерью, двух мнений быть не могло. Но Дэвида ее восприятие материнства ставило в тупик. Она не стремилась защитить сына от психологических воздействий, которые могли причинить ему вред. Она относилась к нему, как к любимому домашнему зверьку, собаке или кошке. Она решила, что материнство ни в коем мере не будет ограничивать ее жизнь, что материнство не станет цепью, что она сохранит полную свободу. Дэвид думал, что у нее чуток поехала крыша.
Но женщина она была интересная, и когда ей удавалось сосредоточиться на сексе, в ней вспыхивала страсть. Дэвиду нравилось ее общество. С повседневными мелочами она справлялась куда лучше, чем он, и не доставляла особых хлопот. Поэтому он согласился на переезд.
Решение это повлекло два неожиданных последствия. Во-первых, он стал импотентом. Во-вторых, проникся самыми теплыми чувствами к Кэмбеллу.
Джетни подготовился к их приезду, купив большой сундук, в который сложил оружие, расходные материалы для его чистки, патроны. Он не хотел, чтобы пятилетний мальчик случайно добрался до оружия. А к этому времени Дэвид Джетни уже обзавелся целым арсеналом: два карабина, пистолет-пулемет, целая коллекция револьверов и пистолетов. Особенно ему нравился маленький, двадцать второго калибра, пистолет в кожаном чехле, который он носил в кармане пиджака. Чехол этот выглядел, как перчатка. По ночам он обычно клал этот пистолет под кровать. Когда же Ирен и Кэмбелл поселились в его доме, убрал пистолет в сундук, к остальному оружию. И запер сундук на крепкий замок. Даже если бы мальчик открыл сундук, он бы не догадался, как зарядить тот же пистолет или карабин. Об Ирен Дэвид такого сказать не мог. Не то чтобы он ей не доверял, но женщиной она все-таки была странной, так что оружие следовало держать от нее подальше.
К их приезду Джетни купил несколько игрушек для Кэмбелла, чтобы мальчик быстрее привыкал к незнакомой обстановке. В первый вечер Ирен постелила мальчику на диване в гостиной, отвела в ванную, переодела в пижаму. Джетни перехватил брошенный на него взгляд маленького мальчика. В нем читались страх и недоумение. И Джетни словно увидел себя. В детстве он точно так же смотрел на мать и отца, зная, что сейчас они покинут его, чтобы заняться любовью в своей спальне.
— Послушай, — сказал он Ирен, — я лягу на диване, а ребенок может спать с тобой.
— Это глупо, — ответила Ирен. — Он не возражает, не так ли, Кэмбелл?
Мальчик покачал головой. Говорил он редко.
В этот момент Дэвид Джетни просто возненавидел ее. Но тут же взял себя в руки:
— Мне нужно кое-что написать, так что я буду работать допоздна. Я думаю, первые несколько ночей ему лучше спать с тобой.
— Если тебе надо работать, нет вопросов, — весело ответила Ирен.
Протянула руку Кэмбеллу, и тот, спрыгнув с дивана, бросился в ее объятия. Уткнулся лицом в грудь.
— Разве ты не хочешь пожелать спокойной ночи дяде Джету? — И Ирен лучезарно улыбнулась Дэвиду. Улыбка эта разом превращала ее в красавицу.
И он понял, что этой улыбкой она благодарит его за заботу и обещает в будущем вознаградить сторицей.
Но мальчик не поворачивался, и Дэвид мягко потрепал его по головке.