«Да, божественные близнецы проникли в Шибальбу... — лихорадочно думал Кромлех. — То есть, прошли сквозь Мембрану... чтобы сыграть в мяч с богами преисподней. Пришли на Марс?..»
...Священная игра в мяч. Игра планетами. Игра планет. Причудливый танец взаимно влияющих друг на друга цивилизаций. Прохожие в чуждом мире влияют на него, производя смещения — это неизбежно. А учитывая рассинхронизацию посещений, процесс этот крайне запутан и чреват самыми удивительными последствиями.
Это ведь он, Кромлех, первым среди людей прочитал иероглифические тексты, описывающие посмертную судьбу человеческой души. Майя называли ее «белый цветок». В момент смерти она испарялась и попадала в подземный водяной мир. Смерть кого-либо обозначалась фразой «вступил в воду».
Сеноты — Мембрана — Шибальба — уходящие и возвращающиеся боги...
Болон Йокте, Много Раз Приходящий, один из богов Шибальбы, бог убивающей миры катастрофы — он тоже ассоциировался с Марсом. И с красным цветом. А красный — с востоком, стороной возрождения. Или красной планетой, с которой Великий гнев сорвал кожу?..
— Кого вы звали Болон Йокте, он тоже здешний. И сюда вернулся, — подтвердил его мысли Хеэнароо.
Так вот о чем пытался ему поведать Четвертый кодекс, кто бы его ни написал — о связи Земли и Марса!..
Перед Кромлехом возникло видение некой космической гантели — двух планет, соединенных призрачным переходом. Перетекающие из одного мира в другой, минующие физические законы, существа. Перетекающие образы и идеи. Перетекающие цивилизации — сообщающиеся сосуды... Может быть, эгроси давно сгинули бы в своих Гротах, не получай они периодически культурных инъекций с Земли. А на Земле, в свою очередь, может, никогда бы не возникла цивилизация, или она была абсолютно иной — если бы не Прохожие с Марса...
Стоп!
Следивший за ним с откровенной насмешкой Хеэнароо заморгал.
— Ты понял. Не только то место. Не только то время.
Эгроси из марсианского будущего в разные земные эпохи приходили на Юкатан, но не все там оставались — а почему должны были? Они имели достаточно знаний, чтобы путешествовать по Яснодеве, которой поклонялись их предки. И делали это. Анатолия, Месопотамия, Египет, долина Инда, Китай, конечно...
— Не стали первопричиной, — передернул плечами эгроси. — Вы поднимались сами. Мы только несли вам наш стиль. Может, ускорили путь культур. Не специально, не всюду и в разной мере. Больше всего у выхода из Нэон-гоо.
Ну да, ну да... Мезоамериканские культуры подозрительно походили на цивилизацию эгроси. Масса соответствий — например, тут и там двадцатеричная система счисления, или «кинжальные» черты архитектуры, в других местах Земли гораздо реже встречающиеся. Майя и ацтеки, как и эгроси, предпочитали не «золотое сечение», а более «острые» пропорции. У тех и других это было следствием воинственных солярных культов, требовавших громадного количества жертв.
— Так, — заметил Хеэнароо. — Мы — какие есть сейчас — родились от Гнева. И гнев принесли вам.
...Все народы Мезоамерики, особенно ацтеки, считали, что, если богов не кормить жертвами, вселенная нарушит свой ход и грянет катастрофа. Механизм мироздания с их точки зрения все время требовал кровавой смазки. И тысячи жертв отдавали на теокалли свои сердца победительному Солнцу. Что-то подобное, как знал теперь Кромлех, в древности творилось и на Марсе.
— Тварь, заживо ободранная, Эгроссимойону подобна, кожу отдавшему Дню гнева... — подтвердил марсианин.
Кромлех вздрогнул, вспомнив обычай мезоамериканских жрецов и правителей танцевать в кровавой коже очередной жертвы...
Евгению стало тошно — в новом теле это ощущалось иначе, чем в человеческом, но чувство было столь же омерзительно.
— Когда вы отказались от жертв? — спросил он.
— Почему решил? — равнодушно спросил эгроси.
И правда, почему?.. Эти существа с далекой древности вырывали сердца великому множеству своих сородичей, подкармливая Аделинаам. Почему они должны были оставить это, после того, как День гнева уничтожил их великую державу?
Кромлех читал о первых постапокалиптических эпохах под поверхностью планеты, когда там непрерывно шли жестокие войны, и от спасшихся осталась лишь жалкая горстка. Тогда вода Гротов темнела от крови — и не только погибших в сражениях, но и жертв, принесенных в отчаянии, ставшем уже культурным архетипом.
Позже все стало не столь мрачно, но архетипы ведь никуда не деваются...
Хеэнароо молча наблюдал, как землянин переваривает информацию, потом все-таки вмешался.
— До сих пор агрийю жертвуют, — заметил он.
Евгений не знал, что этих милых маленьких земноводных, поразительно похожих на остроухих лисят, которых многие эгроси держали в качестве домашних любимцев, они приносили в жертву. Его затошнило снова.
— Аделинаам любит агри, — в словах эгроси отчетливо ощущался сарказм.
С домашним агри верховного бога ассоциировался один из двух марсианских спутников, который люди много позже назовут Фобос — быстро снующий по небу, меняющий фазы при каждом обращении, то есть трижды за сутки. Маленький, резвый, юркий... Кромлех знал, что его монументальное изображение есть на поверхности — в столице погибшей империи на берегу Великого Северного океана, ныне ставшего холодной, терзаемой жуткими ураганами равниной. Говорили, что развалины Аделин-виири, города Солнца, до сих пор высятся там и печально взирает в жестокие небеса колоссальное полуразрушенное лицо императора, объединившего Марс. Кромлех надеялся когда-нибудь увидеть его.
— Эгроси того держаться будут, пока не покинут мир, — вновь заговорил Хеэнароо. — Всему вопреки. Различия их вер не важны. Исполнят церемонии, совершат ритуалы, блюсти будут шестьсот шестьдесят шесть заповедей Огня. Молиться будут Единому, хоть и не видят его на вольном небе. И кормить его будут всегда.
— Но почему? — Кромлех, наконец, понял, что же все это время вызывало в нем ощущение нелогичности. — Ведь День гнева все равно состоялся... Почему же ваша вера не изменилась?
— Их вера не изменилась, — проговорил Хеэнароо, — потому что они дождались.
Кромлех отметил и тут же отодвинул в сознании изменение в речи собеседника местоимения с «мы» на «они».
— Чего?
— Того, чего ждали.
Хеэнароо как-то незаметно поднялся с софы и теперь внушительно нависал над лежащим Кромлехом.
— Эгроси родились из ила и, как и вы, миллионы лет ползли на сушу. Но вы навсегда поселились там, а те сохранили для себя и воду. Это спасло их, но это же и замедляло. Их предки без разума, и разумные предки, и нынешние — они всегда знали: им есть куда отступить. Из-за этого здесь все так медлительно. Вам от первого оббитого камня до государства потребовалось миллиона три лет. Им — десятки миллионов. Но, в отличие от Земли, Эгроссимойон стал един. Эгроси кормили глядящего на них из космической пустоты Аделинаам сердцами жертв, увлажняли его лик их кровью. Знали, что пока творится это, мир идет, как шел. Когда Смутьян призвал к иному, они его убили и продолжили ждать...
— Чего?
— Дня гнева, конечно, — эгроси вновь замолчал, предоставив Евгению пораженно глядеть на него.
— Но почему?
Вопрос был беспомощен.
— Я не знаю, — эгроси словно бы опал, стал меньше, хотя продолжал пребывать в вертикальном положении. — Может быть, суть этой веры — сладость терпения в ожидании смерти?.. Церемония замедления неизбежного. Но неважно. День гнева пришел, обетование исполнилось.
— Обетование?
— Да, были пророчества. Много. На Земле многие, как знаю, ждут Спасителя?
— Да, — напряженно ответил Кромлех, пытаясь сопоставить новую информацию.
— Так, вот: здесь он уже был. Пришел из небесной пустоты в День гнева, — заключил Хеэнароо. — Эгроси больше нечего ждать. Лишь умирать.
«Похоже на какой-то культ самоубийства», — промелькнуло у Кромлеха.
На Земле нечто подобное было в Японии. А еще... у майя, равнявших суицид с жертвоприношением или даже подвигом.
Перед Евгением вдруг явственно предстало то, что, он, казалось, начисто забыл — миг его перехода, смерти перед возрождением.
И ужасающее ощущение сжимающейся на шее петли.
«Иш-Таб приветствует тебя, воин!»
Неужели?..
— Здесь ее зовут Мать тишины, Тайишаиш, — проговорил Хеэнароо. — Прохожая-эгроси. Ушла к вам, вернулась, потом... развоплотилась.
Кромлеху встречался этот термин, но он до сих пор не понял до конца его значение. Он означал конец существования — но не смерть. Кажется, это имело отношение к представлению о судьбе души, чего у эгроси, вообще-то, в развитом виде не было.
— Она не здесь, но и здесь. Она повсюду и может явиться. Но ее нет нигде, — не слишком понятно объяснил Хеэнароо. — Ее славят гриизьи. Они думают, что это лик Яснодевы. Некоторые и здесь так думают.
Гриизьи — жители Гриизийя, большого восточного острова на поверхности, некогда соперничавшего с империей. Цивилизация хитрых купцов и жестоких пиратов с оригинальными эстетическими критериями, детально разработанным воинским кодексом и церемонией ритуального самоубийства. После Дня гнева Гриизийя, незадолго до того побежденный и присоединенный к империи, стал лишь высоким нагорьем на каменистой равнине, где до сих пор высятся руины четырехгранных пирамид — символ островного государства, в отличие от пятигранников Солнечной империи. Миллионы лет позже земляне назовут эту местность Элизий. Эгроси — потомки жителей Гриизийя и в Гротах сохранили вражду к имперцам, что до сей поры выливалось в кровавые столкновения.
«Как все это похоже на Землю!.. — горько воскликнул в душе Евгений. — И что, кроме жажды смерти, нам дали эгроси?!»
Хеэнароо иронически поиграл высунутым языком.
— Ничего они вам не давали, — возразил он. — Просто выживали — как могли и привыкли. Они не сами туда желали, их принесло. Можно вывести эгроси с Эгроссимойона...
— ...Но Эгроссимойон из эгроси — невозможно, — грустно завершил Евгений.
— Не надо грустить, эиромондже, — язык Хеэнароо снова быстро промелькнул в его пасти. — Это же сообщающиеся сосуды... Они — вам, вы — им, а в результате всего поровну. Может, смерть как раз пришла с Яснодевы?.. Или вы сами не зачарованы ею?.. И люди, и эгроси — они таинственны и страшны. Как весь этот непостижимый мир.