— Не плачь, девочка, — бормотал он, — ничего ты не провалила. Ты отлично справилась. Все хорошо, все, как нужно...
Теперь Илона молча следовала за полковником по запутанным коридорам здания главного управления ГРУ на юге Русской Атлантиды. Ее не покидала тяжелая обида на шефа. Да, она и правда блестяще исполнила свое задание — потому что ее провал изначально планировался «Стекляшкой».
— Нам нужно было, чтобы Кромлех был похищен и доставлен в Великий Ацтлан, — сурово объяснял ей Столяров в своем московском кабинете. — Противник был бы удивлен, не прикрывай мы его на Фортунах. Поэтому практикант в виде агента прикрытия был идеальным вариантом: мы так и должны были поступить, если бы не знали, что против Кромлеха готовится операция.
«Практикант-девушка, еще лучше», — горько подумала Илона.
— Но они же хотели нас убить! — воскликнула она, прожигая взглядом Столярова.
Тот помрачнел еще больше.
— Никто не мог предположить, что командир группы противника окажется настолько отмороженным, что наплюет на приказы и решит устроить ритуал вместо того, чтобы переправить Кромлеха в Ацтлан. Как только мы это узнали, я тут же организовал операцию по спасению. Поверь, это было непросто...
— А я?.. — вырвалось у девушки.
— А вы, подпоручик, давали присягу! — рявкнул шеф. — Девочка, такова наша работа, — помолчав, устало добавил он. — Я не прошу у тебя прощения, но мне жаль.
Илона молчала.
Молча они дошли до обитых кожей бизона дверей с латунной табличкой: «Генерал Таманцев». Илона в душе ахнула. Евгений Таманцев! Со времен войны — глава всей российской разведки в Атлантиде. Личность легендарная, овеянная славой сотен невероятных операций. Союзники прозвали его Таящийся Медведь — за свирепость и сверхчеловеческую хитрость.
Внешне он и производил такое впечатление. Лет ему было уже немало — в блестящей, цвета вранова крыла, шевелюре обильно пробивалась седина. Но он по-прежнему возвышался над собеседником, как старая секвойя, двигался гибко и стремительно, сверкал черными глазами из-под густых бровей на смуглом лице с орлиным носом.
— Знакомьтесь, — быстро проговорил он.
В его речи звучал неистребимый южнорусский акцент.
— Представитель союзников.
Илона повернулась к вставшей из-за стола женщине, и ее рука дернулась к пистолету.
Это была она — та самая скво из Чикомоцтока, захватившая Евгения!
Но жесткий голос генерала заставил Илону застыть на месте.
— Ленмэна Хингахгок, младший сагамор разведки Ирокезской Конфедерации.
Благой с Езоэевели. Эгроссимойон, около десяти миллионов земных лет назад
Пыль, песок, камень, камень, камень — и ничего кроме... Много суток минуло с тех пор, как Благой и еще двенадцать эгроси вышли из глубокого колодца на склоне великой горы в районе экватора — одной из четырех великих гор планеты. А до того несколько суток поднимались они от Гротов — где по системе лифтов, где собственными конечностями. На половине пути пришлось надевать скафандры из легкого, но прочного сплава — дальше была разреженная атмосфера Эгроссимойона, жестокая стужа, смертельно низкое давление, ни капли воды и убийственная радиация аделинаам. Эгроси были приспособлены к этим условиям гораздо лучше людей, но даже они могли прожить на поверхности без скафандра лишь несколько минут — потом умирали от удушья и декомпрессии, не успев испытать все прелести жесткого излучения.
Ничто живое не могло долго существовать здесь, разве что пара-тройка видов особо жизнестойких микробов. Но для эгроси — даже по прошествии миллионов лет со Дня гнева — это по-прежнему был их родной мир, на сухой и пыльный костяк которого они взирали с нежностью и болью.
Барахтаясь в похожем на песок сухом снегу, они долго спускались с мертвого древнего вулкана, справа все время видя соседний — застилающую горизонт громадную гору. А потом увидели еще две, а в самой дали за ними громоздился умопомрачительный массив четвертой — самой великой. Кромлех раньше не видел подобных, да и не было никогда таких на Земле. Не очень подкованный в астрономии, он, тем не менее, знал, что нет таких и во всей Солнечной системе.
Когда-то это было священное место всех эгроси, алтарь Эгроссимойона, место жреческих городов и великих храмов. Издревле здесь возносились молитвы Аделинаам, сюда перед коронацией совершали пешее паломничество все императоры, чтобы вымолить себе достойное правление и вечную память в веках. Большинство из них было уже забыто... Теперь здесь царил тот же угрюмый хаос, что и на всей планете-могильнике, лишь кое-где торчали осыпавшиеся руины монастырей и храмов — словно осколки зубов в челюсти черепа.
Марс, к удивлению Кромлеха, не был красными. Вернее, был, но не только: красновато-коричневато-киноварных оттенков более чем достаточно, но вместе с ними были и желтовато-охристые, и пурпурные, и лиловые, даже зеленые и голубые породы, перемешанные самым прихотливым образом. Причудливая пестрота здешнего мира несколько примиряла душу с его мертвящей сущностью.
Монотонному пути среди скал не было конца. Низкая гравитация и сильные нижние конечности давали эгроси возможность передвигаться очень быстро — мощными низкими прыжками. Но и для них спуск был великим испытанием, а привыкший к ласковой водяной среде Гротов Благой ужасно мучился, неуклюже подпрыгивал, спотыкался, останавливался отдышаться. Впрочем, его спутники чувствовали себя немногим лучше — они тоже впервые вышли под открытое небо своей планеты.
— Держись, Благой-дио, — возникла в его мозгу ободряющая мысль одной из его спутниц — юной, не больше шестидесяти, Леэнмиин.
Евгений послал ей мысленную улыбку — девушка нравилась ему своей нечастой среди эгроси непосредственностью. Прочие его товарищи по паломничеству этим качеством страдали в очень малой степени. Да хадж и не предусматривал ни малейшего легкомыслия. Хотя бы раз за жизнь — а лучше несколько раз — всякий верующий в Аделинаам и в благости ниспосланный им День гнева обязан совершить тяжелое паломничество из Гротов в Аделин-виири, древнюю столицу павшей империи, чтобы вознести там свои молитвы в ходе печального и изощренного ритуала.
Много лет минуло с беседы в гротах познания с таинственным эгроси, которого Кромлех сейчас склонен был считать призраком, созданным его собственной психикой, чтобы осмыслить непостижимые людским сознанием категории. Тогда Евгений еще не был полноценным эгроси, а гораздо больше — человеком. И дело не в том, что общество Гротов отвергало его — совсем нет: эти существа, похоже, не обращали внимания на то, что он инопланетянин. Он мог бы спокойной жить здесь, предаваясь лишь познанию. Но Евгений сам хотел утвердить себя в этом мире. Поэтому он записался в корпус стражей Гротов и ушел сражаться с «молодью Тайишаиш» — потомками храбрых и жестоких пиратов острова Гриизийя.
Пока паломники молча с натугой тащились по скалам, в памяти Благого вставали военные картины.
...«Варисс!» — вспыхнуло в его мозгу резкое предупреждение командира.
Благой быстро натянул защитную маску, прижался ко дну грота, отключил дыхание и плотно сжал жабры.
Варисс — отравляющее вещество, которое выпустили враги, засевшие в атакованном его боевой группой укреплении, пойдет в основном по верхним слоям воды. А вот близ дна есть хороший шанс остаться в живых. Выше — почти нет.
Изжелта-лиловые маслянистые космы варисса распространялись неторопливо, но неуклонно. Это было жуткое оружие, запрещенное общим советом Гротов много веков назад, но все равно периодически используемое в здешних скоротечных и жестоких войнах.
Главное — выдержать, не поддаться безумному жжению. Кожа потом восстановится, но если отрава попадет на внутренности, они превратятся в отвратительное желе. И тогда — мучительная смерть. Эгроси могли не дышать очень долго — дольше, чем варисс сохранял в воде свои ядовитые свойства. Но от него плавилась их кожа и это причиняло такую невыносимую боль, что жабры рефлекторно раскрывались. Тогда яд попадал в организм, выжигая его изнутри.
Благой видел, что двое или трое его товарищей уже безжизненно болтаются в воде. Перед этим его мозг терзали их отчаянные, исполненные жуткой мукой предсмертные сигналы.
«Смерть-и-свет Аделинаам!» — вырвалась у Благого полумольба-полупроклятье, и он, пружинисто извиваясь могучим хвостом и помогая перепончатыми руками, рванул через зараженные слои к позициям противника.
Боль была ослепительно-безумной, но он каким-то образом смог отделить ее от себя и потому выдержал.
Враги тоже прижимались ко дну, чтобы не попасть под собственный яд — варисс мог повернуть, куда угодно. Поэтому по Благому никто не выстрелил — иначе легко убили бы его в упор. Вместо этого в упор стал стрелять он — когда проскользнул во вражеский дот. Несколько мертвых солдат противника оторвались ото дна и стали всплывать. Другие, не обращая уже внимания на опасность ожогов, бросились на него.
Одного он успел ужалить в лицо под защитным забралом, выбросив длинный жесткий боевой язык. Противник мысленно дико закричал, ослабел и разжал захват. Но второй гриизьи ударил Евгения в бок коротким трезубом, проломив кирасу и нанеся обширную рану, а третий нацелился раскроить ему шлем и голову широкой полулунной секирой без древка, которую сжимали обеими руками и били сверху вниз.
Благой терял сознание, когда увидел солдат эгроси, бросившихся за ним в атаку и убивающих гриизьи. Потом настало небытие.
Подвиг Благого-дио был прославлен краткой воинской церемонией. На восстановление после страшных ранений ушло около двух лет...
Но и после того, как он вернулся в но-Аделин, подземную столицу — уже как герой войны, — он не ощутил себя истинным эгроси. Внутри его продолжал жить все тот же Женька Кромлех — любопытный, упорный, внимательный, открытый всем чудесам мира. И ему не было места в этом странном мире.
Но ведь зачем-то он сюда попал?.. И ведь он читал послание из прошлого себе от самого себя. Из земного прошлого, из совершенно конкретного места и времени.