– Из Токая… красный… Паскевич… не удалось… – бубнил один голос, принадлежавший мужчине в летах.
– Красный… убить… всех русских… он сможет… Пора! – отвечал ему второй, помоложе, с интонациями, которые Анита уже где-то слышала.
Она догадалась, что собеседники находятся в подземном каземате, куда можно попасть не через южную башню. Вероятнее всего, каземат в мрачные годы Средневековья использовался в качестве тюрьмы для узников. Эдакий каменный мешок под землей. А отсюда, из этого коридорчика, за заключенными можно было незаметно подсматривать и подслушивать их разговоры. Вот и щелка рядом с выемкой, похожая на дверной глазок. Анита приникла к ней и увидела камеру, заставленную химической посудой и приспособлениями. Посреди камеры стоял дубовый стол, за ним сидели те двое. На столе стояла одна-единственная свеча. Света она давала немного, и это мешало разглядеть беседующих. Анита удостоверилась только, что один из них, тот, что сидел справа, в самом деле стар: обвислые усы, сплетающиеся с длинной седой бородой, такие же серые космы, придающие ему вид сказочного лешего. Кого-то он ей напомнил… но кого? Она видела здесь уже много людей, вспомнить вот так, сразу, не получилось. Зато второй… о, второго она бы узнала, даже если бы он был загримирован, как балаганный актер! Волчий оскал Михая, отдающего приказ о повешении, ей не забыть ни за что на свете…
– Кошут не одобрит… – покачал головой пожилой. – С его благородством…
– Ему никто не скажет, – возразил Михай, и дальше потекла череда непонятных слов, из которых Анита разобрала лишь «единственная возможность» и «спасем родину».
То, что говорилось в подземелье, не предназначалось для чужих ушей. Не для того забралась эта парочка так глубоко, чтобы дать себя подслушать. Не знали они, видимо, о хитром коридорчике или же надеялись, что никто не наткнется на люк, сокрытый под завалами мебельного старья.
Хронометр в голове тикал все громче и беспокойнее. Аните ужасно хотелось дослушать разговор, выловить из потока цокающей речи еще что-нибудь понятное, но время, время… Опасность быть застигнутой за подслушиванием важных секретов заставила ее выпорхнуть из люка и закрыть крышку. Анита торопливо всунула в скобы расколотую дужку и наспех набросала сверху бренные останки стульев и столиков. Глянула в окно. Бетти на дороге уже не было – значит, та топала через двор ко входу в башню. Анита выскочила из комнаты, плотно закрыла дверь. Вряд ли служанке взбредет в голову дергать дверную ручку – знает же, что все, кроме двух верхних комнат, заперто.
А вот и она, легка на помине. Залязгала ключом в наружном замке. Анита мигом стянула с ног предательски громкие башмаки и босиком помчалась наверх. Влетела стремглав в свое узилище, рухнула на кровать. Грудь вздымалась судорожными толчками, в черепной коробке вместо тикающего хронометра поселился жужжащий пчелиный рой.
Нет, рано еще бежать отсюда. Эта крепость хранит тайны, от которых, быть может, зависят тысячи жизней. Анита дорого бы дала за то, чтобы поделиться тем, что сегодня узнала, с Алексом. Но где он? И как подать наружу весточку? Нет ни пера, ни чернил, ни, что важнее всего, человека, способного передать эту весточку в нужные руки.
В сильном волнении Анита потянула за жемчужное ожерелье – оно мешало ей отдышаться. Нитка лопнула, и зерна жемчужин запрыгали по полу.
Взрыв в беленом домике на берегу Тисы наделал немало шума как в прямом, так и в переносном смысле. Несмотря на то что генерал-фельдмаршал распорядился не придавать это событие громкой огласке, слух о случившемся молниеносно распространился по Токаю. К вечеру того же дня всем уже было известно, что командующего русской армией хотели убить и что выжил он лишь чудом.
Расследованием занялся приписанный к армейскому штабу сотрудник Брест-Литовской жандармской команды майор Капнистов – юркий, энергичный, преисполненный служебного рвения черноволосый коротышка в обвислой форме. Перво-наперво он распорядился разобрать завалы и установить, что стало причиной разрушения дома. Два десятка солдат разгребли камни и черепицу, а профессиональные саперы вынесли вердикт: взорвалась мина с механизмом замедленного действия, установленная в кадке с лимонным деревом, за которым так любовно ухаживал баловень судьбы (что в очередной раз подтвердило фантастическое спасение) Иван Федорович Паскевич. К огорчению Капнистова, само взрывное устройство разрушилось настолько, что невозможно было установить, какой промежуток времени составляло сие замедление, и, соответственно, нельзя было вычислить хотя бы приблизительно, когда мину могли подсунуть в кадку. По мнению саперов, этот промежуток составлял от пяти минут до суток.
Тотчас был составлен и передан в распоряжение Капнистова список всех, кто побывал в кабинете его сиятельства, начиная с полудня 16 июня. Список получился внушительным – около сорока человек, включая командиров подразделений, связных с донесениями, обслугу, доставлявшую графу провиант и необходимые предметы обихода. Ключевым словом здесь было «около», поскольку точный учет посетителей никем не велся. Вдобавок его сиятельство неоднократно покидал свой кабинет, иногда отсутствуя по нескольку часов, и пробраться туда мог всякий, у кого имелись нужные ключи или отмычки.
И все же Капнистов выделил для себя из имевшегося перечня лиц десяток особо подозреваемых. Среди них оказались и Максимов с Грином – пришлые чужаки, появившиеся при смутных обстоятельствах незадолго до покушения. Капнистов учинил им строжайший допрос, но ни тот, ни другой не сумели добавить ничего нового к рассказу, коим они уже попотчевали генерал-фельдмаршала. Максимов доказывал, что они и предположить не могли, что попадут на аудиенцию к командующему, следовательно, не имели никакой возможности заготовить заранее бомбу. Да и с какой стати им убивать его сиятельство, уважаемого в России полководца, талантливого политика, героя нации? Максимов не то что не поднял бы руку на такую персону, но и без колебаний пожертвовал бы жизнью, чтобы ни один волос не упал с головы графа. Американец вообще был лицо постороннее, к тому же имевшее счеты с венграми, едва не похитившими его сестру.
Однако приказ о немедленной отправке обоих в тыл был отменен, и Капнистов распорядился вплоть до окончания следствия не выпускать их из расположения русских войск. Таким образом, мечта Максимова остаться при армии исполнилась, пусть и не совсем обычным образом. Они с Грином получили некоторую свободу действий – их поселили в отдельном домишке, без надзора и с правом свободного перемещения в пределах, ограниченных сторожевыми постами.
– Что вы обо всем этом думаете, Макси? – спросил Грин, как только настырный следователь отстал от них и унесся допрашивать следующих подозреваемых.
Максимов пожал плечами.
– А что тут думать? Это акция мятежников… Их борьба против нас в открытую обречена на провал, остается действовать посредством диверсий. Я бы на месте нашего сыщика поискал венгерский след. Какое-нибудь местное подполье… Если его раскрыть, то можно выйти и на агента, который действует в армии.
– По-вашему, покушение на командующего – дело рук агента? – заинтересовался Грин, которому доставляло удовольствие щекотать себе нервы разного рода конспирологическими теориями.
– А разве нет? Кто еще мог подложить бомбу в кабинет Паскевича?
– Мало ли… Не забывайте, что у дома был хозяин. Он мог перед бегством оставить кому-нибудь в городе ключи… тем же подпольщикам… Они без всяких агентов проникли в кабинет и установили мину.
– Это риск… В доме живет еще и адъютант, могла бы находиться и охрана, если бы его сиятельство не был так уверен в своей безопасности.
По поводу отсутствия охраны майор Капнистов, пренебрегая субординацией, уже высказал свои претензии генерал-фельдмаршалу. Иван Федорович стал сердито говорить о том, что на территории, подконтрольной славному российскому воинству, не считает нужным окружать себя телохранителями. Капнистов, однако, настоял на том, чтобы впредь при апартаментах его сиятельства состояли два вооруженных солдата.
Отдельного разговора заслуживал адъютант Червонный. Сразу после взрыва его кинулись искать, но нашли только через час с лишним. Сконфуженный, он честно признался, что провел это время в объятиях своей Марийки – той самой мадьярки, о его шурах-мурах с которой ходили такие красочные сплетни. Страсть была настолько бурной, что он и на взрыв не обратил внимания – решил, что поблизости от Токая замечен отряд бунтовщиков, по которому сделан орудийный выстрел, такое уже случалось.
И вот тут началось самое интересное. Капнистов пригрозил любвеобильному поручику расстрелом, и тот сознался, что однажды приводил свою чернявую красотку даже в кабинет его сиятельства – стоявший там диванчик отличался особой мягкостью, а распорядок хозяина кабинета адъютанту был прекрасно известен, посему он не опасался, что их застанут врасплох в пикантный момент. И хотя Червонный божился, что ключи от кабинета, равно как от других помещений, никому не давал, Капнистов заподозрил, что Марийка могла воспользоваться удобным случаем и подложить мину в ходе любовного свидания.
Стали искать Марийку, но она словно испарилась. Ее знакомые не спешили распространяться относительно возможного места ее нынешнего пребывания, но кто-то сказал, что она, оповещенная доброжелателями о том, что ее ищет русский жандарм, сбежала к своей тетке в Буду, куда русские войска еще не имели доступа. Так что нить была оборвана. Поручика Червонного отлучили от должности, он провел сутки под арестом, но затем армия двинулась на Дебрецен, и его пришлось выпустить. Распоряжением генерал-фельдмаршала он за свои провинности был назначен на унизительную для офицера работу – помогать поварам при полевой кухне. Майор Капнистов заявил, что еще займется Червонным – сразу после того, как проверит прочих подозреваемых по своему списку.
В истории с покушением на командующего странностей было хоть отбавляй. Разобраться бы с ней досконально, без спешки, но логика боевых действий требовала движения вперед. Генерал-фельдмаршал не внял просьбам Капнистова задержаться в Токае и отдал приказ о марш-броске на Дебрецен – ему не терпелось нанести удар по убежищу лидеров восстания.