Анита застыла на пороге. Над ее плечом возникло лицо Паскевича.
– Ну, что там?.. – Узрел змею, крякнул. – Ох ты ж, чтоб тебе лопнуть!
– Это гадюка, – медленно прошептала Анита. – У нас в Испании водятся похожие, только у них еще такой мягкий выступ впереди, как у носорога…
– Сейчас я в нее… как в копеечку! – Генерал-фельдмаршал зашарил на поясе в поисках оружия.
– Не надо! – Анита сорвала со своего головного обруча одну из двух остававшихся на нем лент – розовую. – Я ее поймаю. Я видела, как это делали.
Гадюка, почуяв недобрые намерения, развернулась. Она оказалась не такой длинной, как описывал солдат, – не более английского ярда. Смотрелась, однако, грозно. Можно было различить зигзагообразную коричневую полосу вдоль по хребту и ряд нерезких пятен по бокам туловища.
Анита в два счета соорудила на конце ленты петлю, второй конец привязала к стоявшей у порога метле. Взяв эту импровизированную снасть, она стала водить ею перед гадюкой и, выждав момент, накинула петлю змее на голову. Поддернула кверху. Петля затянулась. Анита, держа метлу в вытянутой руке, повернулась к стоявшему на печке чугунку. Сделав резкое движение, сбросила ленту вместе с барахтавшейся гадюкой с палки в чугунок и с быстротою молнии накрыла его тяжелой крышкой. Поставила метлу в угол, отдышалась.
– Бесподобно! – зааплодировал восхищенный Паскевич, молча наблюдавший это невероятное представление. – Да вы, сударыня, сто очков дадите моим храбрецам! Однако ж кто подкинул мне эту погань?
– Тот, кто все еще ищет вашей смерти, – промолвила Анита.
В горницу ворвался Капнистов.
– Что тут? Кто напал?.. Слава богу, ваше сиятельство… вы живы! Там эти двое… что-то мычат… Драконы, змеи, горгулии… Что за чертовщина?
– Прекратите горланить, майор, в ушах от вас звенит, – опять сморщился генерал-фельдмаршал. – И не слушайте кретинов… Ленту принесли?
– Вот. – Капнистов выложил на стол две части белой ленты.
Анита устремила на них взор и не удержалась от восклицания.
– Caramba! Куда вы смотрели, майор… черт бы вас побрал?
– А что? – не понял Капнистов.
– Да разве не видно, что это обрезки двух разных лент?
– Неправда! Они одинаковые!
– Одинаковые по ткани и шитью. Такие ленты носят многие венгерки… Но посмотрите на обрезанные края – они немного не совпадают. – Анита сдвинула фрагменты, и между краями обнаружился зазор. – А теперь еще… – Она скрепила обе части пальцами и приложила получившуюся единую ленту к той, что висела у нее на обруче. – Видите? Если бы я носила такую, она волочилась бы у меня по земле…
– Гм… – кашлянул Паскевич. – Наблюдательно!
– Лента, которую я отправила с бедняжкой Бетти, – вот она. От нее отхвачен лишь маленький кусочек. На нем значилось всего одно короткое слово: «Арад». То самое место, куда меня увезли. Думаю, Бетти сопротивлялась, они полоснули ножом… Но потом, когда получили известия из русского лагеря, догадались, как этим можно воспользоваться. Состряпали подделку, указали Германштадт, чтобы сбить Алекса с толку, но главное – дописали то, чего в моей записке не было и быть не могло. Про Мишкольц и армию Гёргея. Смотрите: вас не насторожило, что все слова на этой части ленты читаются без особого труда, тогда как на второй… то есть на первой, оригинальной… они размыты и залиты кровью Бетти. Значит, нужно было, чтоб про Мишкольц вы прочитали непременно! Прочитали и поверили. Это было настолько важно, что они не пожалели собственного товарища – убили его якобы при дележе добычи. Все должно было выглядеть очень натурально. И вы проглотили наживку…
– Все это ваши фантазии! – не желал сдаваться посрамленный Капнистов.
– В ее фантазиях – здравый смысл, – парировал Паскевич. – А вы, майор, не удосужились пораскинуть мозгами. Увидели второй кусок ленты и сразу обрадовались. Ценная информация! Строго говоря, это из-за вас мы прошляпили Вайцен!
– Ваше сиятельство, я…
– Помолчите уж! А вы, сударыня, продолжайте.
– Мне больше нечего сказать. Судите сами. Если бы я была шпионкой, то не явилась бы сюда так открыто.
– А где ваш супруг? – не унимался Капнистов. – Где господин Максимов? Он дезертировал!
– Он не приписан к армии, поэтому его уход нельзя назвать дезертирством. Он отправился искать меня… к сожалению, по неверному адресу. И я не знаю, где он теперь.
– Скоро мы выступим на Дебрецен, – сказал Паскевич. – Возможно, нагоним его где-нибудь там… если повезет.
– Тогда я остаюсь с вами. Вы позволите? В конце концов, я должна не только найти Алекса, но и доказать его невиновность… и свою тоже.
– Ваше сиятельство! – взвился уязвленный майор. – При армии и так слишком много посторонних штатских. Было бы нецелесообразно…
– Госпожа Максимова останется, – решил генерал-фельдмаршал. – А вы, Капнистов, присмотрите за ней. За ее безопасность отвечаете головой.
Анита подарила майору очаровательнейшую из улыбок.
– С вами, господин майор, мне совершенно нечего опасаться. И в знак нашего примирения позвольте вручить вам еще одно вещественное доказательство… в вашу коллекцию.
Анита обеими руками взяла с печки чугунок, протянула майору.
– Что там? – спросил он с подозрением.
– Загляните. У вас, должно быть, крепкие нервы и вы не боитесь драконов…
Максимов недвижным истуканом стоял по горло в мутной воде. Упований на спасение уже не было, он еще немного покричал, вернее, покаркал сорванным горлом, да и затих. Зачем надсаживаться, если все равно никакого проку? Небритый подбородок уже обожгло холодом, скоро зальет губы, а там и нос, и последний корпускул воздуха покинет легкие, а вместе с ним отлетит и жизнь…
Он не поверил своим ушам, когда наверху что-то брякнуло, и темень погреба рассеял бледный свет, пробившийся через отворенный люк. В дыру кто-то заглянул. Максимов разглядел абрис знакомой широкой шляпы, ястребиный нос. Великан протянул вниз руку, сгреб пленника за шиворот и, точно плотвичку, выдернул из воды на поверхность. Даже херувимы не смогли бы с такой легкостью вознести Максимова из тьмы к свету. Верзила поставил его, обтекающего, облепленного мокрой одеждой, на пол, распутал веревки на ногах, толкнул к выходу. Максимов покачнулся и полетел через порожек – одеревеневшие ноги отказывались служить.
Гигант недовольно заурчал, поставил пленника на ноги, словно годовалого ребенка, который только-только учится ходить. Показал на стоявшего во дворе коня: иди туда. Максимов двинулся, но упал снова. В ногах жутко закололо, это восстанавливалось кровообращение.
Дождь заканчивался, поднявшийся ветер терзал черные хлопья туч, разбрасывал их в стороны, давая простор солнечным лучам, которые уже играли алмазными переливами на поредевших каплях.
– Руки развяжи! – попросил Максимов. – Что я тебе сделаю? Ты вон какой…
Сказано было по-русски, великан вряд ли понял. Постоял, оценивающе глядя на человека, который был целиком в его власти. Максимов не производил впечатления силача, а сейчас и вовсе выглядел жалко: промокший, продрогший, дрожащий, как былинка…
Здоровяк развязал оставшиеся узлы, сдернул путы. Максимов согнул и разогнул затекшие руки. Придерживаясь за дверной косяк, с натугой поднялся.
– Вот и хорошо… Вот и спасибо…
Исполин свернул веревку, упаковал ее обратно в седельную суму. Запасливый! – все держит при себе, ничего не бросает.
Максимов смотрел на его габаритную фигуру: кряжистую, с косой саженью в плечах, почти лишенную шеи. Орангутанг, да и только.
– Поворотись-ка, друг. Пора и честь знать.
Великан, зашнуровав суму, повернулся. Он был уверен, что раскисший во всех смыслах и трясущийся, как студень, пленник ему не опасен. Но просчитался. Режущий удар в рот если не ошеломил его, то заставил на миг потерять координацию. А Максимов немедля нанес еще один – слева. Потом справа. Такие крюки в его исполнении свалили с ног немало мускулистых боксмайстеров. Зря, что ли, прилежно изучал кулачную науку у лучших профессионалов Германии и Франции?
Но верзила, стоявший перед ним, врос в землю, как дуб. Только шляпа с него свалилась, обнажив кудлатую, как у барана, голову. Максимов осознал, что удары слишком слабы – окоченевшие мышцы еще не разработались. Жаль, нет времени на разминку! Не давая противнику очухаться, он принялся колотить его почем зря: в лицо, в грудь, в живот. Великан заревел и попер вперед, как раненный охотником медведь. По всему видать, боевым искусствам он не обучался, освоил пару-тройку приемов уличной драки и решил, что при его физических кондициях этого будет достаточно. Максимов вознамерился доказать ему преимущества тренированного спортсмена: пустил в ход все свое мастерство, лупил и сбоку и снизу, мгновенно менял позиции, наскакивал и отскакивал с быстротой мангуста, схватившегося с коброй. Великан истово размахивал лапищами-граблями, но не мог задеть врага даже вскользь.
Соперник, обладающий столь внушительными параметрами и массой, даже будь он двужильным, скоро должен был выдохнуться. Максимов придерживался выбранной тактики и готовился уже торжествовать победу. Ан рано! Великана никто не знакомил с хорошими манерами, и он не собирался придерживаться международных Правил Лондонского призового ринга, утвержденных в 1838 году. В его руке появился тесак с обоюдоострым лезвием, и Максимов вынужденно отступил.
Промелькнула мысль о бегстве, но он отбросил ее как недостойную. Счеты с этим переростком требовалось свести здесь и сейчас. Пусть знает, как нападать на честных людей и топить их в грязных подполах!
Решив, что раз противник отошел от регламента, то миндальничать с ним далее нечего, Максимов огляделся, поискал оружие. Увидел под стеной халупки перевернутую кверху зубьями ржавую борону, а рядом с ней воткнутые в землю вилы. Исполин, видя замешкавшегося врага, налетел на него как вихрь, замахал тесаком. Максимов поскорее выдернул вилы, взял их на изготовку, как алебарду. Железо сочно звякнуло о железо. Клинок тесака оказался меж зубцами вил. Максимов крутнул свое оружие по часовой стрелке, запястье великана изогнулось, и он выпустил костяную рукоять. Тесак отлетел в сторону, зарылся в бурьян.