Анита писала, что цела и невредима, а вот Алексей Петрович пропал. Она будет искать его столь долго, сколь понадобится. Анита полагала, что, уехав из Швейцарии, он не взял Веронику с собой, а оставил в Цюрихе сторожить громоздкий багаж. Служанке предписывалось вместе со всем имуществом переместиться в Вену, опасность взятия которой войсками мятежных мадьяр давно миновала. И там, в Вене, обратиться в русскую дипломатическую миссию с просьбой подключиться к поискам господина Максимова, застрявшего в революционной Венгрии.
Других наказов письмо не содержало. Обрадованная Вероника быстро все исполнила – переехала с вещами в столицу Австро-Венгрии, добилась приема у русского посланника. Тот ответил ей, что в нынешней сумятице никто ей пособлять не станет. Коли так свербит, пусть ищет самостоятельно. Все, на что согласился, – чтобы скарб Максимовых остался на хранение при миссии.
И Вероника, которой осточертело одиночество, решилась пуститься в рискованный путь. Доехать до Буды и Пешта, вновь разделенных после занятия их австрийскими войсками, оказалось делом несложным. Оттуда, вырядившись венгеркой, чтобы не привлекать внимания, перебралась в Токай, где надеялась облобызать руки обожаемой барыне. Но Аниты в Токае уже не было. О ее судьбе никто не знал, сказали только, что русская армия двинулась к Дебрецену. Отмахав столько верст, Вероника уже не могла остановиться, потрюхала на перекладных в Дебрецен. Боялась, что барыня опять ускользнет, поэтому торопилась так, что опередила шедшую маршем с полным вооружением армию Паскевича и прибыла в Дебрецен за несколько часов до сражения. Угодила в самый водоворот: горожане в панике покидали город, ходила молва, что скоро здесь развернется кровавая бойня. Вероника струсила и решила уйти вместе с беженцами, чтобы отсидеться в тихом месте, пока не закончатся бои за Дебрецен. Так и очутилась в Гросвардейне.
Выслушав путаный, прерываемый слезами и восклицаниями рассказ, Максимов, хоть и был с некоторых пор атеистом, возблагодарил небо за такой чудесный и своевременный подарок. Он не счел нужным утруждать слух Вероники пересказом собственных мытарств, ограничился двумя-тремя фразами, а после перешел к более насущному.
– Ты должна вернуться в Дебрецен. Сейчас же!
– Боюсь, Лексей Петрович… А ежели укокошат?
– Не укокошат. Дебрецен очищен от бунтовщиков, занят русскими войсками.
– Ой ли? Говорят, его уж раз очищали, да лиходеи по новой вернулись…
– Больше такого не будет. Слушай меня внимательно: обратись в Дебрецене к любому офицеру чином не ниже поручика… нет, лучше не ниже капитана. Скажи, что у тебя донесение для его сиятельства графа Паскевича.
– Да кто ж меня к нему пустит! – всплеснула руками Вероника. – Дадут от ворот поворот, еще и тумака отвесят…
– Скажи, что майор Максимов, находящийся в плену, доподлинно знает: армия Гёргея завтра тронется на юг, чтобы соединиться с армией Бема. Предположительно в районе Шессбурга. Запомнишь? Делай что хочешь, но эти сведения сегодня же к вечеру должны быть у Паскевича.
Вероника все еще отнекивалась, страшно ей было идти назад, в город, откуда продолжали прибывать потоки беженцев. Максимов, видя ее упрямство, вынужден был прибегнуть к запрещенному приему:
– Если не пойдешь, продам тебя в России первому встречному!
Вероника перестала ныть, обреченно повторила про Гёргея, Бема и Шессбург. Максимов выбросил ей через окошко кошелек с деньгами.
– Это тебе на дорогу. Найми повозку… Будут заламывать цену – не торгуйся, плати, сколько скажут. Здесь должно хватить. Главное, не медли. Поняла?
– Поняла, Лексей Петрович…
– Тогда ступай. Увидишь Аниту… увидишь барыню, передай, что я жив-здоров, скоро увидимся.
– Передам! Все передам…
И убежала. Проводив ее взглядом, Максимов с успокоенной совестью отошел от окна, улегся на тюфяк, подложил руки под голову и впервые за многие дни уснул крепким бестревожным сном.
Глава десятаяДин-нь! Дин-нь! Дин-нь!
Глоток свежего воздуха. – В каменном саркофаге. – Безрадостные раздумья. – Что оставил старик. – Университет в Саламанке. – Похвальное слово профессору Ромеро. – Удивительное предназначение медной ванны. – Переполох в крепостном гарнизоне. – Каурый жеребец. – Вероника в Дебрецене. – Темный порошок и записная книжка. – Бросок на Шессбург. – Вид на задымленный город. – Опять под пулями. – Несколько строк из Лермонтова. – Сбылось пророчество. – Явление старых знакомых. – Красный!
Отравленный газ продолжал медленно сочиться из бака. Анита скорчилась в углу, обхватила руками колени, уткнулась лицом в юбку. Туман в голове становился все гуще, дыхание сделалось прерывистым, в легких закололо.
Нет же! Нет! Умирать в этой мышеловке, где ее тело сперва посинеет и раздуется от действия вдыхаемого яда, а после сгниет и разложится, никем никогда не найденное… Фу! Она не египетская мумия, чтобы покоиться в саркофаге. И вообще, умирать в неполных тридцать лет – глупо!
В медицине она разбиралась слабо – тут чертов старик не ошибся. Ошибся он в другом: химия была для нее не таким уж темным лесом, Анита в ранней молодости изучала ее в университете Саламанки, где проучилась полтора года, после чего вынуждена была покинуть Испанию из-за разразившейся там череды гражданских войн. Полтора года – не ахти какой срок, всех премудростей не постигнешь, но кое-что пытливый ум успел впитать.
«Чтобы предохранить органы дыхания от вредоносных испарений, необходимо намочить шерстяную ткань и приложить ее к лицу». Кажется, так рекомендовано поступать в аналогичных ситуациях. А венгерская юбка пошита из тонкой шерсти! Анита, стараясь вдыхать как можно реже, сжала руками край юбки, попыталась надорвать, но прочная материя не поддавалась. Потребовалось пустить в ход зубы, чтобы отодрать нужных размеров лоскут. Чем же его смочить? Затуманенным взором Анита обвела свой склеп. Грезится это или по стене действительно стекает влага?
Поднялась, оперлась рукою о стол. Ноги тряслись – казалось, нельзя будет сделать и шагу. Но все-таки сделала. И не один, а целых три – ровно столько понадобилось, чтобы дойти до стены. Есть! Стена была в самом деле мокрой. Анита побыстрее приложила к ней лоскут, основательно вымочила его и облепила им лицо. Дышать сквозь плотную шерсть стало еще труднее, зато живительная прохлада слегка прояснила сознание.
Сколько газа в этом бачке? Если много, то сырая тряпка не спасет. Нужен свежий воздух, пусть капля, пусть тонкая-тонкая струйка, но чтоб свежий… Где его взять? Анита блуждала взглядом по стенам, и вдруг на нее снизошло озарение. Вон там, за той стеной, тайный коридорчик, из которого она подслушивала заговорщиков. Не только подслушивала, но и подсматривала. Там есть щель!
Анита сделала еще одно сверхусилие, привалилась грудью к бугристым камням. Поняла, что больше не сможет сделать ни единого шажочка. Либо сейчас же отыщется спасение, либо ее ждет неминуемая смерть. Зрение сдавало, глаза щипало, она уже мало что могла разглядеть. Стала шарить левой рукой (правой прижимала к лицу лоскут), наткнулась на углубление. В отчаянии сунулась туда носом и – ощутила слабое дуновение. Воздух! Живой, не отравленный!
Вжалась в стену всем телом, задышала чаще, но тряпку от лица не отнимала – отрава подступала со всех сторон. Смежила веки. Теперь будь что будет.
Нервное напряжение стало потихоньку спадать, сладостная дрема окутала ее. Или то было действие яда? Анита, как могла, боролась с истомой, приказывала себе ни в коем случае не спать, но сон одолел ее. Ноги подкосились, она оторвалась от стены и упала на пол.
…Неизвестно сколько времени она провела без сознания. Когда очнулась, первым делом заметила, что огарок свечи, который имел в высоту не менее трех дюймов, уже весь оплавился, превратился в маленький пупырышек и мерцал, готовый погаснуть. Других свечей в лаборатории видно не было, но Анита обратила внимание на банку с узкой горловиной. Горловина была закопчена. Возможно, это горелка. Принцип действия был Аните неведом, но, дотянувшись до банки рукой и повозившись с минуту, она разгадала несложный секрет, и над горелкой вспыхнул сильный ровный огонь.
Все эти действия Анита выполняла механически, а между тем память восстанавливала цепочку предыдущих событий. Крепость… герб на стене… ящер… лапа с четырьмя пальцами… подземелье… старик… ядовитый газ…
Голову ломило, как после изрядной попойки. В ушах шумело, и Анита не могла слышать негромкое шипение краника. Прижимая к носу уже высохший лоскут, подползла к баку, подставила под краник ладонь. Ничего не почувствовала. Очевидно, газ вышел весь. Это означало, что бак не был полон – старик уже использовал когда-то его содержимое. Уж не отравил ли он подобным образом ту девушку (как бишь ее? Марту?), о которой рассказывал? Если так, то, выходит, это спасло Аните жизнь. Ну и мокрый лоскут, конечно. Старик решил, что оставшегося газа хватит, чтобы прикончить хрупкую madame. Торопился скрыться из занятой русскими крепости, не дождался финала…
А и то сказать – зачем ему было дожидаться? Ну, случилась незадача, яд Аниту не убил, так это же не отмена приговора, а всего только отсрочка. Ловчая яма закрыта, законопачена наглухо, жертве из нее не уйти.
Анита вздрогнула. Может, напрасно цеплялась за жизнь? Не проще ли было погибнуть от действия отравы, чем угасать вот так – от голода и жажды. Яснее ясного, что никто ее не спасет.
Спокойно! В крепости есть люди, гарнизон. Они должны ее услышать! Цепляясь за неровности стены, Анита поднялась. Тело, скованное оцепенением и слабостью, слушалось плохо. Она прижалась ртом к выбоине, за которой таилась щель (хитро же придумано! – изнутри кажется, что всего лишь камешек выпал, догадаться о сквозном отверстии невозможно), стала кричать во всю силу обожженных отравой голосовых связок:
– Кто-нибудь! Помогите! Я здесь!
Кричала, пока не выдохлась. Нет, никто не услышит. Для этого надо спуститься в коридорчик, дойти до торца и приложить ухо к сте