– Мы знали, что письмо от Гёргея – фальшивка, – вставил Паскевич. – Штаб мятежников, к их чести, отверг предложение подлым образом ликвидировать меня и моих помощников. Агент работал на радикально настроенных ура-патриотов, и они решили действовать самостоятельно, без санкций Гёргея и Кошута. Мы хотели взять каналью с поличным, когда он соберется привести в действие свою адскую машину.
– А что же Гёргей? – спросил Максимов. – Где он сейчас?
– Гёргей в Вилагоше сдается генералу Ридигеру. Война окончена. – Паскевич обернулся к вышедшим из башни генералам: – Вы свободны, господа. Возвращайтесь в свои части.
– И все же… как ты его разоблачила? – допытывался Максимов вечером того же дня, когда они с Анитой остались наедине в номере шессбургской гостиницы. Бурные проявления эмоций после длительной разлуки к тому времени улеглись, и можно было поговорить.
– Признаться, я давно его подозревала. Когда в Приюте Мертвецов я наткнулась на подпольную лабораторию, меня там застал один сумасшедший старик… Он не был удивлен, увидев меня. Но кто мог его предупредить? И кто рассказал ему про тайный коридор? Я не говорила о своих поисках никому, кроме Грина. Нас, конечно, могли подслушать, но потом произошло еще более странное… Грин покинул Дебрецен вместе с армией, не дождавшись моего возвращения. Почему? Видно, получил известие от старика и был уверен, что я погребена в подземном склепе… То-то он удивился, когда встретил меня через несколько дней в Шессбурге!
– И с этого момента ты стала за ним следить?
– Еще одну подсказку мне дал Шандор…
– Кто?
– Один поэт, ты его не знаешь… В его книге я прочитала стихи о пескаре, который ночью спит на дне. И вспомнила, как Грин рассказывал мне в Токае, что пошел ночью на берег Тисы удить пескарей. Я поговорила с рыбаками здесь, на Тырнаве, и они подтвердили: пескари ночью не ловятся.
– Пескари, рыбаки… При чем здесь все это?
– Ах да… ты же не знаешь. Грину надо было сбить с толку меня и майора Капнистова, направить нас по ложному следу. Он придумал трюк: набросал на листке бумаги галиматью из букв и цифр, а потом принес ее мне, сказал, что выловил в Тисе. Дальше был чудесный спектакль с засадой на берегу. Мы чуть не погибли, потому что Капнистов тоже задался целью поймать агента… Грин смотрелся героем! Прикрывал меня от пуль, был по-настоящему ранен, а потом еще и отобрал у меня стакан с кислотой, которую сам же перед тем подлил в графин, когда я выходила из комнаты… Его целью было – произвести впечатление, дать понять, что он благороден и тоже ищет коварного диверсанта, не жалея живота своего. Как я могла подозревать такого самоотверженного человека?
– Капнистов погиб… – проронил Максимов. – Не скажу, что я относился к нему с уважением, но он был честный служака, хоть и недалекий.
– В его виновность я не верила. Взять, к примеру, случай со змеей. Капнистов сам предписал солдатам проверять дом, где квартировал фельдмаршал. Как мог он надеяться, что они пропустят гадюку и она ужалит его сиятельство? Чтобы оставаться вне подозрений, Грину требовалось время от времени подставлять под удар невинных людей. Сначала это был Червонный, потом Капнистов. Не исключаю, что Грин сам и застрелил майора, чтобы избежать дальнейших разбирательств. Меня он недооценивал, полагал, что крутит мною, как марионеткой. До поры так оно и было…
На допросе, произведенном сразу после событий возле Башни Сапожников, Пирос-Грин был откровенен. Он сказал, что вступил в сговор с Михаем и сам предложил идею выкрасть любовницу императора Франца-Иосифа с целью шантажа. Грин выследил императора в Швейцарии, сопровождал его, даже спасал, чтобы осуществить свой план. Когда самодеятельные радетели за Отечество остановили поезд близ Шпрайтенбаха и принялись палить в юного монарха, Грин, не колеблясь, встал на его защиту, ибо понимал, что гибель мальчишки не решит ничего. Император нужен был живым – его требовалось всего лишь приручить, заставить стоять на задних лапках, как дрессированную собачку. А куском сахара перед его носом должна была стать Жозефина. Потому и стрелял Грин в неразумных без сожаления. Хорошо еще, что Михай вовремя подоспел.
Но в Цюрихе вышло недоразумение: люди Михая по ошибке схватили Аниту, а Жозефина ускользнула. Как это получилось, Грин узнал чуть позже, когда Максимов рассказал ему о записке, найденной в комнате. Грин сразу смекнул, что записку мог подложить хозяин апартаментов – Магнус Мейер. После отъезда Максимова в Венгрию Грин наведался в апартаменты и выколотил из Мейера правду. Оказалось, что Жозефина – родная племянница Мейера, которая была ему как дочь. Его очень беспокоил ее роман с императором Австро-Венгрии. А однажды она поделилась с ним своими опасениями: за ней в Цюрихе кто-то следил, а в одежном магазине, где она заказывала умопомрачительный наряд, чтобы шокировать своего Франки, она услышала фрагмент разговора. За ширмой кто-то, кого она не сумела разглядеть, угрожал продавцу и требовал, чтобы тот сообщил, в какой день и в каком часу фройляйн, на которую пошили это платье, придет забирать заказ.
Встревоженная Жозефина рассказала обо всем дяде. Тот, увидев на вокзале Аниту, придумал, как уберечь племянницу от напасти. Он спровоцировал своих постояльцев на поход к Гроссмюнстеру, загримировался, сел в ландолет, испачкал одежду Аниты, а когда она купила платье, предназначавшееся Жозефине (продавец был заранее подкуплен Мейером и должен был всучить наряд определенной покупательнице во что бы то ни стало), отвлек Максимова. Сложная комбинация прошла гладко: Аниту увезли в Венгрию, а Мейер сумел без помех вывезти Жозефину из Цюриха. Куда именно, он так и не признался, и Грин жестоко убил его.
– Вот тебе и душка-американец! – сказала Анита. – Возможно, и голову лавочнику тоже он отрубил. Хотя это могли сделать и люди Михая, все они друг друга стоили…
План, связанный с шантажированием императора, провалился. А русские тем временем успешно громили повстанцев в Венгрии. Грин стал лихорадочно изобретать что-то новое. Оседлав свою амфибию, он догнал и выследил Максимова, подбил крестьян, и они все вместе разыграли у побережья Балатона сцену чудесного спасения. Чтобы как-то объяснить свое внезапное появление, Грин состряпал историю о сестре Джейн, частично вплетя в нее подлинные факты, почерпнутые из признаний Мейера.
– Грин очень много рассказывал нам о своем американском житье-бытье. Я тогда еще не подозревала его, но решила на всякий случай проверить. Когда я из Токая отправляла письмо Веронике в Цюрих, отправила заодно запрос в Пенсильванию. Ответ шел долго и догнал меня уже здесь, в Шессбурге, буквально вчера. В нем говорилось, что Джеймс Грин приехал в Штаты из Австро-Венгрии три года назад. Работал коммивояжером, воевал с мексиканцами… Никакой сестры Джейн, якобы сбежавшей во Францию, у него нет и не было.
На самом деле сестру Пироса-Грина звали Сарика, она погибла в ходе прошлогоднего восстания в Пеште. По его словам, именно это обстоятельство заставило его бросить все дела в Америке и вернуться в Европу, где он включился в борьбу с австрийцами и русскими, чтобы отомстить за гибель родного человека.
– Не берусь осуждать его, – сказала Анита, – но все, что он делал потом, – страшно…
Максимов в Цюрихе поделился с Грином своими намерениями: добраться до Венгрии и примкнуть к русским войскам. Грин, видя его решимость, не сомневался, что ему это удастся. Потому и навязался в компанию, чтобы оказаться там же, в русском лагере. У него в заветном саквояже, так чудесно извлеченном со дна озера Балатон, помимо летающих игрушек имелся смертоносный набор, который он немедленно пустил в ход. Все, что для этого потребовалось, – ловкость вкупе с предусмотрительностью. Когда Грин узнал, что его и Максимова намерены представить командующему русских войск, решение созрело мгновенно. Изготовить из имевшихся деталей компактную бомбу было для его умелых рук делом нескольких минут. Металлический цилиндрик, начиненный гремучей смесью, он спрятал в кармане своего просторного костюма, а во время беседы с Паскевичем постарался встать поближе к кадке с лимонным деревом. Улучив момент, вынул цилиндрик, завел руку за спину и сунул его в рыхлую землю.
Покушение не удалось, и после консультаций с Михаем и прочими своими пособниками Грин привел в действие чудовищный план «Собачья смерть». Выпущенная им из пробирки холера уничтожала солдат тысячами. Паскевича он, впрочем, тоже не оставил в покое. Близ Токая водились гадюки, Грин, имевший в Америке опыт обращения с ядовитыми змеями, изловил одну и запустил через окно в резиденцию генерал-фельдмаршала. Но это был по большому счету акт устрашения.
Когда у арестованного спросили, кто снабдил его холерными бактериями и пироксилином, он сразу перестал откровенничать, умолк. Анита рассказала ему о встрече в подземелье с длиннобородым стариком. Грин ответил, что никого не знает, контактировал только с Михаем, и не ответил больше ни на один вопрос.
Приближенные советовали фельдмаршалу казнить шпиона и диверсанта по законам военного времени, однако после выигранной кампании его сиятельство пребывал в благодушном настроении, ему не хотелось лишней крови. Грина передали австрийской стороне вместе с капитулировавшими в Вилагоше командирами. Паскевич, на милость которого сдались повстанцы, потребовал у генерала австрийской армии Юлиуса Гайнау обещания, что всем арестантам будут сохранены жизни. Гайнау такое обещание дал.
Подписание официального акта о капитуляции в Вилагоше еще не означало фактического прекращения боевых действий на всех участках. Разрозненность, характерная для венгерских мятежников, сказалась и здесь. Особенно тревожная обстановка продолжала сохраняться на юге страны, в Трансильвании. Крепость Арад держалась до 6 августа. Некоторое время сопротивлялся и Бем со своими отрядами, но тоже вынужден был сложить оружие под натиском превосходивших сил противника. С частью своих сторонников он успел бежать в Турцию, туда же перебрались экс-президент-регент Кошут, генерал Дембинский и еще несколько видных деятелей революционного движения. Дракон окончательно лишился когтей.