Затем он встал, подошел к небольшому столу у окна, выдвинул ящик с бумагами и долго рылся в нем, пока не нащупал плоскую коробку из очень толстого картона, вынул ее, открыл крышку, достал один патрон и положил коробку на прежнее место. Вновь усевшись на кровать, вставил патрон в обойму, а за ним и все остальные. Теперь их было десять – полная обойма. Резким движением он вогнал ее в рукоятку пистолета, спрятал пистолет под подушку и взглянул в открытое окно. Между слабо освещенных зданий виднелась полоска темного неба.
Бросив взгляд на свои часы, он лег и с наслаждением вытянул ноги. Потом достал из кармана рубашки пачку сигарет и зажигалку, закурил. Зажигалку и сигареты положил рядом с подушкой.
Немного поворочавшись с боку на бок, он потушил маленькую лампу с зеленым абажуром, которая стояла на тумбочке. Комната сразу погрузилась во мрак. И лишь медленно дотлевавший огонек сигареты, казалось, плавал над кроватью.
0 часов 25 минут
Высокая массивная дверь, выкрашенная в темно-серый цвет, приоткрылась.
– Это вы, лейтенант? – произнес кто-то внутри, и Роман сразу узнал хриплый голос человека, который говорил с ним по телефону полчаса назад.
– Да, это я.
Дверь распахнулась почти настежь, и лейтенант увидел перед собой могучего сложения негра лет пятидесяти, который немного удивился, увидев на пороге два силуэта: он ждал одного Романа. Впрочем, он тут же оправился от замешательства и пригласил:
– Проходите в дом и располагайтесь.
В просторной гостиной стояли два старых полированных кресла темного дерева. В углу на небольшом столике, покрашенном белой краской, горела лампа, в остальных комнатах было темно.
Роман и Сьерра уселись на диван, хозяин придвинул к нему кресло-качалку. Поставив на стол кассетный магнитофон, сержант как бы ненароком включил его. Это не укрылось от взгляда хозяина. Он искоса посмотрел на Сьерру, но тут же отвел глаза и повернулся к Роману.
– Извините, что я заставил вас приехать в Бехукаль в такое время, – сказал он виноватым голосом, – но мне кажется, я могу сообщить вам кое-что важное. – Он запнулся, взгляд его маленьких глазок опять остановился на магнитофоне, но тут же вновь обратился к Роману: – Меня зовут Лавигне, Максимо Лавигне. Я работаю на здешней автобазе. Эрасмо Суаснабар был моим лучшим другом. – Он снова умолк. Потом отвернулся и посмотрел в глубь темного коридора. – Вы не можете себе представить, как я переживаю его смерть, – продолжал он, все так же неподвижно глядя в коридор.
Когда он снова повернулся к гостям, Роман впервые как следует разглядел его глаза: воспаленные, потухшие.
– Он не заслужил такой смерти, товарищи. – Его голос чуть-чуть дрожал. – Это был настоящий человек, лейтенант. Революционер еще со времен Гитераса.[2]
Лавигне наклонился вперед и взял со стола недокуренную сигару. Чиркнув спичкой, зажег ее. Роман внимательно следил за ним. Лавигне снова заговорил:
– Меня очень удивила его смерть, и прежде всего то, как его убили.
Лицо Лавигне скрылось в клубах дыма, и все же лейтенант успел разглядеть, что оно искажено гневом. Или это ему показалось? Дым медленно рассеивался по комнате. Лавигне сделал еще одну затяжку.
– Суаснабара застигли врасплох, лейтенант, его заманили в ловушку, ручаюсь.
Голос Лавигне дрожал от боли и гнева, и Роман понял, что не ошибся.
– Он с малых лет привык рисковать жизнью, – продолжал негр, в волнении покусывая сигару, – на работе об этом мало кто знал, но он не раз и не два смотрел смерти в глаза, еще в тридцатом году.
У Романа вертелся на языке один вопрос, но он не хотел перебивать Лавигне, видя, что тот никак не доберется до главного и пока обходит то, ради чего звонил.
– В день, когда убили Эрасмо, я задержался на работе и пробыл на базе допоздна, – начал Лавигне. – Дежурство у Эрасмо начиналось в десять, но он всегда приходил раньше, приблизительно между четвертью и половиной десятого. – Взгляд Лавигне снова устремился в темноту коридора. – Он всегда приходил в это время. – Лавигие не глядел на Романа, словно забыл о его существовании. – Шел себе не торопясь, ну а пес, как всегда, впереди бежал.
– И вы видели, как он пришел в тот вечер? – наконец задал свой вопрос Роман.
Лавигне взглянул на него, и лейтенант заметил, что глаза, негра вновь покраснели.
– Да, видел. – Откинувшись на спинку качалки, Лавигне сунул сигару в рот. – Он появился в начале десятого. Я был в это время на стоянке, осматривал машины, которым предстоял рейс на следующий день.
– А вы не видели товарища, который дежурил до десяти?
– Видел, – уверенно ответил Лавигне. – Это был Роке, шофер.
Роман закурил, перебирая в памяти показания Роке и диспетчера Каталы.
– А вот он вас не видел. Он сказал нам, что видел только механика. Вы разве механик?
– Механик. Я как раз шел из мастерской на стоянку и видел, как Роке в будке разговаривал по телефону, но не окликнул его. Я даже видел, как он уходил, если вас это интересует. Но возможно, меня он не заметил.
– Роке оказал, что видел кого-то из механиков: тот лежал под грузовиком в дальнем конце двора. Кто именно это был, он не разобрал.
Лавигне выпустил большое облако дыма.
– Я и был.
– И вы разговаривали с Суаснабаром в тот вечер?
– Конечно, – сказал Лавигне, – само собой.
Его сигара погасла. Он положил ее в пепельницу.
– Эрасмо сам подошел ко мне, он заметил, что кто-то работает на стоянке, и пошел посмотреть, кто это.
– О чем вы беседовали? – поинтересовался Роман.
– Так, ни о чем, – Лавигне развел руками. – О бейсболе, о холодах. Не помню. По-моему, ни о чем таком…
Роман понимал, что имеет в виду механик, но все же хотел услышать более точный ответ.
– Ни о чем таком, что показалось бы вам странным? Иными словами, ни о чем, что было бы связано с дальнейшими событиями?
– Именно, – подтвердил Лавигне. – Потом я подтягивал болты на колесе у грузовика, что стоял как раз неподалеку от будки. По-моему, это было последнее, что я делал в тот вечер. Эрасмо сидел на пороге будки, и мы разговаривали. Потом он угостил меня кофе, скоро я ушел домой.
– В котором часу? – спросил Роман.
– Часов в десять, наверно.
Роман потушил сигарету.
– Лавигне, – он посмотрел механику прямо в глаза, – вы ведь еще не сказали того, что хотели. Мы ждем.
Лавигне встал, и под взглядом Романа и Сьерры сделал несколько нерешительных шагов по комнате. Потом медленно, очень медленно опустился в качалку, глубоко вздохнул, поднял голову и наконец набрался духа.
– Вы правы, лейтенант, не сказал. Дело в том, что, когда я уходил около десяти часов, на базе оставался еще кое-кто.
– Еще кое-кто? – насторожился Роман. – Кто же?
– Лабрада, начальник отдела кадров.
Лицо Романа помрачнело.
– Вы уверены? Вы видели его?
– Нет, не видел, – Лавигне нервно ломал свои толстые узловатые пальцы, – но он точно оставался: в его кабинете горел свет, а когда я уходил, его машина стояла напротив ворот.
– Это еще не доказательство, – возразил Роман, как бы вызывая механика на дальнейшую откровенность.
И тот не заставил себя ждать.
– Этот тип – жулик, понимаете? Эрасмо знал это. И Лабрада тоже знал, что Эрасмо знает!
Роман понял, что они подошли наконец к самому главному, к тому, чего он так долго добивался.
– Объяснитесь, Лавигне.
Лавигне взял огрызок сигары из пепельницы и, не зажигая, сунул в рот. Он был очень взволнован.
– Лабрада выносил с базы детали и использовал их для своих нужд. С их помощью обделывал какие-то делишки. Я точно не знаю, как там было, но Эрасмо однажды остановил его.
– Задержал? – спросил Роман.
– Эрасмо еще раньше замечал кое-что, но до поры до времени ничего Лабраде не говорил. А в тот вечер остановил его. Эрасмо был не из тех, кто боится слово вымолвить. Он увидел, что Лабрада выходит со склада с коробкой, и выложил ему все начистоту. Сказал, что тот не имеет права выносить что-либо с базы. Лабрада рассвирепел, обозвал Эрасмо нахалом, заявил, что он здесь начальник и не станет отчитываться перед каким-то сторожем. Тогда Суаснабар сказал ему, что он может делать все, что хочет, днем, но вечером он, Эрасмо, отвечает за порядок на базе. Лабрада был вне себя от бешенства, но детали ему все-таки пришлось оставить.
– Когда это было, Лавигне, и откуда вы об этом знаете? – глубоко затянувшись, спросил Роман.
– Случилось это месяца два или три назад, а узнал я от Эрасмо. Он сам мне рассказал. – Помолчав, Лавигне с гордостью прибавил: – Думаю, я был единственным на автобазе, с кем Эрасмо делился подобными вещами.
Сьерра быстро и ловко перемотал кассету, воспользовавшись тем, что Лавигне замолчал; глаза механика вновь скользнули по магнитофону. Он опять раскурил свой потухший окурок, но от Романа не укрылся этот взгляд – в третий раз Лавигне интересуется магнитофоном Сьерры.
Управившись, сержант посмотрел на Лавигне, и тот продолжал:
– Эрасмо не впервые его застукал, но на этот раз Лабрада действовал слишком уж бессовестно, и он не стерпел. С тех пор отношения между ними стали натянутыми, хотя Лабрада и старался подлизаться к Эрасмо.
– Каким образом? – полюбопытствовал Роман.
– Первый стал с ним здороваться. И вот совсем недавно, двух недель еще не прошло, у Эрасмо была стычка с Фело Карденасом, шофером нашей автобазы. Это один из тех субчиков, которых Эрасмо терпеть не мог, – прогульщик, бездельник, даже…
– Мы с ним уже познакомились, – прервал его Роман. – И об их ссоре мне тоже известно.
– Так вот, о том, что Фело использует свой грузовик в личных целях, знали на базе многие. И было бы странно, если бы Лабрада не знал: он всюду свой нос сует. Понимаете, – тон Лавигне стал другим, – Карбонель, наш директор, человек новый, ему пока не хватает опыта. Лабрада же стреляный воробей, его так просто не проведешь. – Сигара у Лавигне опять погасла, он положил ее в пепельницу и продолжал: – Но не в этом дело, а в том, что Лабрада вызвал Эрасмо и сказал, что ему сообщили о его стычке с Фело, что Эрасмо поступил правильно и что теперь он должен выступить против Фело на рабочем совете, а он, Лабрада, его поддержит. Ясно было, что он не знал Эрасмо ни вот настолько, – Лавигне показал кончик мизинца.