— Да, — ответил Иван. И после короткого раздумья, добавил. — Важен, аш-сун.
14
— В Москве полночь! — торжественно провозгласил Иван, поднимая бокал. — С Новым Годом!
— С Ньовим Годом! — со смехом подхватила по-русски Эмма.
— Дубль два, — проворчала Николь, но тост, тем не менее, поддержала.
Шог-Ра пригубила шампанское молча.
Они действительно праздновали сегодня Новолетие уже второй раз — сначала по Мельбурну, теперь по Москве. В перерыве Голицын и Маклеуд успели вздремнуть, француженка же спать не пошла и теперь сетовала, что до «настоящего» Нового Года — по среднеевропейскому времени — рискует уже не досидеть. Что до ранолки, то, похоже, что празднование «дня рождения Эры», к тому же неоднократное, виделось ей еще более странным, чем отмечание дня рождения отдельного человека.
Нивг в торжествах участия не принимал, оставшись на дежурстве. Вообще-то, очередь куковать перед мониторами была Эммы, но в честь земного праздника альгерд взял на себя бремя дополнительной вахты. Сам предложил — никто его за язык не тянул! Отказываться Маклеуд не стала.
— Слышали, консульство в Женеве все-таки открыли, — проговорил Иван, ставя пустой бокал на край стола. — Я утром, когда дежурил, видел в новостях, просто забыл сразу рассказать.
— Это хорошо, — заметила Эмма. — Значит, все идет по плану.
— Одно непонятно: если мы никак не засветились — то это не из-за нас, — задумчиво проговорил Голицын.
— Не из-за нас, — подтвердила Маклеуд. — Нивг тут мимоходом обмолвился, что как раз из-за консульства и оказался летом на Земле. Вроде как, вел тут какие-то переговоры на этот счет.
— Да? Я не слышал.
— Это без тебя было. Пару дней назад. Разговор вообще на другую тему шел, про Консульство случайно промелькнуло.
— Ну да, случайно, — усмехнулся Голицын. — У Нивга — и случайно?
— Он тоже человек, — пожала плечами девушка.
— Прошу прощения, — подала голос почти незаметная до этих пор Шог-Ра. — Я, наверное, пойду спать. Поздно уже.
— Что, даже Нового Года не дождешься? — спросила Эмма, переходя на язык Альгера.
— Еще одного? Сколько их у вас всего?
— Теоретически — столько, сколько на Земле часовых поясов, — пояснила австралийка. — То есть, двадцать четыре. Хотя нет, даже больше: есть же страны, где время отличается от поясного на неполный час: всякие Шри Ланки, Мьянмы и прочие Непалы…
— Нет, с меня, пожалуй, довольно, — решила ранолка. — Встречного ветра!
— Спокойной ночи! — ответила Маклеуд.
Голицын пробурчал что-то малоразборчивое, что, при некоторой доле фантазии, все же можно было расценить как пожелание удачи.
— Опять секретничаете? — капризно спросила Николь, когда Шог-Ра удалилась восвояси.
— Почему секретничаем? — не поняла Эмма.
— Ну, перешли на этот свой латышский. Странный язык, никогда раньше такого не слышала.
— Ты же знаешь, Шог… Кристина не говорит по-английски, — развела руками австралийка. — Она сказала, что пошла спать, я ей спокойной ночи пожелала — вот и все.
— Ну-ну, — бросила Декуар, всем своим видом демонстрируя недоверие. — Конечно…
— Я вас оставлю ненадолго, — Маклеуд поднялась из-за стола. — Смотрите, не передеритесь тут без меня.
— Больно надо, — буркнул Иван. Первые недели пребывания Николь на острове действительно ознаменовались бурными перепалками между ними: Голицын обвинял француженку в вероломстве, Декуар не оставалась в долгу, возлагая (совершенно несправедливо!) на курсанта ответственность за все неприятности, свалившиеся на нее после эпического конфуза в России. Но по прошествии времени накал страстей мало-помалу спал, и отношения их сделались, конечно, не дружескими, но уже и не откровенно враждебными.
— Да я тоже уже пойду, — проговорила Николь, допив из бокала последний глоток. — Не умеют, все-таки, макаронники делать игристые вина, — заметила вдруг она. — То ли дело наше шампанское! Помнишь, как мы с тобой его пили вечерами на Монмартре? — обернулась она к Ивану. — Совсем другой вкус!
Эмма фыркнула и вышла из комнаты. Не дожидаясь ответа от Голицына, Николь последовала ее примеру — разве что через другую дверь. Иван остался в гостиной один.
— На Монмартре, на Монмартре, — передразнил он Декуар, на французский манер грассируя «р». — Мало ли что там было — на Монмартре этом?!
Эмма вернулась минут через пятнадцать — Иван, признаться, уже успел заскучать в одиночестве. На секунду задержалась в дверях, затем быстрым шагом молча приблизилась к Голицыну, положила руку ему на плечо. Курсант удивленно вскинул голову: в глазах Маклеуд плясали странные, давно забытые огоньки. Рука девушки слегла потянула его вверх, и Иван послушно поднялся. Горячее дыхание обдало его лицо. «А еще кто-то будет говорить, что шампанское плохое», — подумал Голицын, тут же, впрочем, устыдившись этой своей мысли. Губы Эммы двинулись ему навстречу…
Металлический блеск возник лишь на ничтожное мгновение, Иван никак не должен был его заметить, а, заметив — обращать внимания. Он и не обратил — сознательно, но тело среагировало само, резко отстранившись, и большой кухонный нож, которым час назад Николь резала фрукты, вместо того, чтобы войти Голицыну точно под ребро, лишь скользнул по груди, распоров рубашку и оцарапав кожу.
— Ты что?! — закричал курсант, отскакивая.
Вместо ответа Маклеуд повторила атаку — Иван едва успел уклониться.
— Ты в своем уме?! — гаркнул он, понимая уже, что нет, разумеется, не в своем. Схарги! Они все-таки добрались сюда! Будь у него время, он наверняка бы нащупал нить, на которой они сейчас держат Эмму, и, нащупав, легко бы оборвал, но давать ему это время никто не собирался.
Клинок сверкнул, целя Голицыну в горло, Иван отпрянул и, резко нагнувшись, схватил со стола рацию.
— Аш-сун! Тревога! Схарги! Эмма под контролем! — прокричал он в микрофон.
Эфир безмолвствовал.
Нож снова рассек воздух, Иван ушел в сторону, блокировав руку Маклеуд, занес кулак для сокрушительной контратаки, но внезапно понял, что не может — просто физически не способен! — ударить Эмму. Маклеуд же подобного рода комплексами отнюдь не страдала. Тычок коленом — и, освободившись от захвата, она полоснула лезвием Голицыну по руке. Брызнула кровь.
Взревев от боли и отчаяния, Иван метнулся к ближайшей двери, но та открывалась внутрь гостиной, и прежде чем курсант успел ее распахнуть, преследовательница уже была рядом. Голицын поднял руки, защищаясь, нож скользнул вдоль них вниз и воткнулся Ивану в бедро.
С мыслью: «Конец!» Голицын упал на левое колено. Нож взметнулся для заключительного удара…
Что-то тяжелое врезалось в Ивана сбоку, повалив на пол. Оказавшуюся внизу раненую руку пронзила нестерпимая боль. Нож сверкнул, опускаясь — но Голицына под ним уже не было. Было что-то другое… Кто-то другой…
Иван вывернул голову, пытаясь разглядеть происходящее, и в этот момент его мозг огненным бичом полоснула та самая нить — «поводок», на котором схарги держали Эмму. Ударив, нить тут же отскочила, но было поздно: Голицын зубами намертво вцепился в нее, стремительно разматывая — короткий конец — до Маклеуд, длинный до… до…
В следующую секунду ослепительная белая вспышка за окном на мгновение превратила ночь в день.
Эмма неподвижно лежала на спине, широко раскинув руки. Глаза ее были закрыты, лицо белое, как мел, но Иван знал, что с ней все будет в порядке (не прямо сейчас, позже, но будет) и, лишь мельком взглянув на Маклеуд, склонился над вторым телом.
Это была Шог-Ра. Из судорожно вздымающейся груди ранолки торчала рукоять ножа.
Голицын протянул руку, собираясь извлечь оружие из раны.
— Нет! — слова Шог-Ра были едва различимы сквозь хрип. — Не надо!
Иван быстро отдернул руку.
— Я сейчас! Я мигом! — затараторил он, и, припадая на раненую ногу, метнулся к аптечке в углу комнаты. Выгреб содержимое, большая часть которого тут же оказалась на полу, и, найдя, наконец, нужные капсулы, бросился назад.
Легкий укол в шею девушки, и лекарство принялось толчками всасываться под кожу.
— Бесполезно, — прошептала ранолка. Из уголка ее губ сбежала тоненькая алая струйка. — Нужен полноценный реанимационный аппарат. Здесь его нет. Нет, не вынимай! — она заметила, что рука Голицына вновь потянулась к рукояти ножа.
— Нужно вынуть, — настаивал Иван. — И залить в рану заживляющий бальзам, — он продемонстрировал девушке медицинскую капсулу.
— Нет, — с трудом покачала головой Шог-Ра. — Не поможет. Мы изучали на занятиях ваши лекарства из набора первой помощи. Большинство нам не подходит. «Состав 3-Т», да? — Голицын машинально кивнул. — Он не действует на наш организм.
— Почему? — растерялся курсант.
— Не знаю… Разная физиология, различный генотип. Мы все-таки отличаемся друг от друга: ранольцы, альгерды… Не слишком сильно, когда время жить, но достаточно, если приходит час умирать…
— Что… Что же делать? — в отчаянии закричал Иван.
— Ничего… Все, что можно было сделать, уже сделано… Наверное… Наверное, так даже лучше…
— Лучше?!
— Аш-сун Нивг получил от меня лишь то, что лежало на поверхности. Теперь то, что скрыто внутри, уйдет вместе со мной. А значит, я не слишком подвела… Своих… Холодно…
— Что? — не понял Голицын.
— Холодно… Внутри… Нет, не уходи! — остановила она Ивана, который хотел, было, подняться, чтобы взять с кресла в углу комнаты шерстяной плед и укрыть им ранолку. — Я должна тебе еще сказать… Там, на Зите… Войти к тебе в доверие — это было задание Ггусса… Я действовала по заданию… Вначале… Но потом… Потом уже нет… Все изменилось… Не знаю точно, когда… Я… Мне так стыдно… Прости меня, если сможешь…
— Тебе нечего стыдиться, — дрожащим голосом проговорил Иван. — И мне не за что тебя прощать. Это ты прости меня. Я не понимал… Я думал… Я…
— Я прощаю… Встречного ветра, Иван!
Дыхание ранолки оборвалось. Голицын дотронулся дрожащими пальцами до шеи девушки — пульса не было.