Престон вздохнул. Непросто было объяснить все двенадцатилетнему мальчугану.
– Потому что, – начал он осторожно, – твоя мама и Арчи не женаты. Если бы я попросил ее об официальном разводе, она бы потребовала с меня определенную сумму денег, которая называется содержанием. Но с моим жалованьем я не могу заплатить эту сумму. То есть у меня не хватает денег, чтобы содержать ее, себя и тебя, чтобы платить за твою школу. Если я не в состоянии заплатить эту сумму, суд решит, что тебе лучше жить только с мамой. Тогда нам пришлось бы видеться даже реже, чем сейчас.
– Я не знал, что все зависит от денег, – грустно сказал мальчик.
– Да, в конечном счете, все зависит от денег. Грустно, но факт. Несколько лет назад, если бы я мог устроить лучшую жизнь для тебя и твоей матери, может быть мы бы не разошлись. Но я был просто военным офицером, и даже когда ушел из армии в министерство внутренних дел, зарплата осталась не слишком большой.
– А что ты делаешь в министерстве внутренних дел? – спросил мальчик. Он пытался обойти тему разлуки родителей.
– Я вроде бы как небольшой чиновник, – сказал Престон.
– Ух, это должно быть скучная работа.
– Да, это действительно так, – согласился Престон.
Евгений Карпов проснулся в полдень в тяжелом похмелье. Только полдюжины таблеток аспирина помогли ему. После завтрака полегчало, он решил пройтись.
Что-то осталось в глубине его сознания: какие-то полурасплывчатые воспоминания, обрывки фраз, имя Крылова. Один из секретных справочников, которые он держал на даче, пояснил: профессор Крылов Владимир Ильич, историк, профессор Московского университета, член КПСС, академик Академии наук, член Верховного Совета и пр., и пр. Это все он знал. Должно быть еще что-то.
Он шел по снегу в глубокой задумчивости, опустив голову. Дети ушли кататься на лыжах, воспользовавшись последними зимними деньками. Людмила шла рядом с мужем. Она чувствовала его настроение и воздерживалась от расспросов.
Вчера ночью она была удивлена, но, с другой стороны, успокоена: до такой степени напиться у дамы сердца невозможно. Скорее всего, он был с кем-то из коллег по ГРУ, так называемых «соседей». Так что подруга с Арбата исключалась.
В начале четвертого его осенило. Он остановился и неожиданно произнес:
– Ну конечно же, черт побери! – с облегчением улыбнулся и взял жену под руку. Вместе они вернулись в дом.
Генерал Карпов знал, что он будет должен проверить кое-какие документы у себя в кабинете в понедельник утром, и посетить профессора Крылова в понедельник вечером.
Глава 16
В понедельник утром, когда Престон с сыном собирались уходить из дома, зазвонил телефон.
– Мистер Престон? Это Дэфидд Уинн-Эванс.
Сначала он не понял, с кем разговаривает, но потом вспомнил о своей просьбе в пятницу.
– Я посмотрел ваши металлические пластинки. Очень интересная вещь. Вы не могли бы подъехать, надо переговорить.
– Вообще-то я в отпуске, взял несколько дней за свой счет, – сказал Престон, – вас устроит, если я подъеду в конце недели?
На другом конце трубки возникла пауза.
– Я думаю, чем раньше, тем лучше.
– А нельзя изложить суть дела по телефону?
– Это не телефонный разговор, – ответил Уинн-Эванс.
Престон на минуту задумался. Они с Томми собирались в Виндзор Сафари Парк на целый день. Парк находится в Беркшире.
– Тогда сегодня, скажем, в пять? – спросил он.
– В пять так в пять, – согласился ученый. – Обратитесь к администратору.
Профессор Крылов жил на верхнем этаже на Комсомольском проспекте. Из его окна открывался вид на Москва-реку, и университет был рядом. Генерал позвонил в дверь в начале седьмого, академик сам открыл ему. Он недоуменно смотрел на гостя, не узнавая его.
– Товарищ Крылов?
– Да.
– Я генерал Карпов. Надо поговорить с вами кое о чем.
Он протянул свое удостоверение. Профессор посмотрел его, обратив внимание на звание – генерал – и на то, что гость представлял Первое Главное управление КГБ. Крылов жестом пригласил войти, провел Карпова в гостиную и предложил сесть.
– Чем обязан? – спросил он, садясь напротив.
Это был человек с чувством личного достоинства и без трепета перед генералом КГБ.
Карпов понял, что профессор – твердый орешек. Эриту Филби можно было запутать, и она рассказала о существовании шофера; шофера Григорьева можно было запугать высоким званием; Марченко, старого коллегу и человека, любившего много выпить, можно было подпоить. Но Крылов был недосягаем по положению в партии, Верховном Совете, Академии. Он входил в элиту государства. Карпов решил, не теряя времени, брать быка за рога. Это был единственный выход.
– Профессор Крылов, в интересах государства я хочу знать, что известно вам о плане «Аврора».
Крылов застыл, как от удара, затем гневно вспыхнул:
– Генерал Карпов, вы превышаете свои полномочия, – резко сказал он, – я не понимаю, о чем идет речь.
– А я думаю, понимаете, – спокойно возразил Карпов, – и я думаю, что вы должны мне рассказать, в чем заключается план.
В ответ Крылов властно протянул руку:
– Документ о полномочиях!
– Я уполномочен званием и службой, – сказал Карпов.
– Если у вас нет документа, подписанного лично Генеральным секретарем, то у вас нет никаких полномочий, – холодно произнес Крылов. Он поднялся и пошел к телефону. – Пора прекратить этот допрос и сообщить обо всем человеку, имеющему гораздо большие полномочия… – Он поднял трубку и начал набирать номер.
– Не очень хорошая идея, – предупредил Карпов. – Известно ли вам, что один из консультантов, полковник Филби, уже исчез?
Крылов остановился.
– Что вы имеете в виду? – спросил он. Его уверенность была поколеблена.
– Садитесь и выслушайте меня.
Академик послушался. В коридоре хлопнула дверь. Донеслись звуки джаза.
– Я имею в виду то, – сказал Карпов, – что его нет у себя на квартире, шофер отстранен от работы, жена не имеет представления, где он и когда вернется.
Карпов блефовал, но ставка была высока. Тень беспокойства промелькнула во взгляде профессора. Он попытался перехватить инициативу.
– Никаких государственных дел я обсуждать с вами, товарищ генерал, не буду.
– Все не так просто, профессор, – продолжил Карпов, – у вас есть сын Леонид?
Внезапная перемена темы разговора застала профессора врасплох.
– Да, – кивнул он, – есть. А что?
– Сейчас объясню.
А в другой части Европы на исходе теплого весеннего дня Джон Престон с сыном выезжали из Виндзор Сафари Парка.
– Заедем в одно место ненадолго, – сказал отец, – это недалеко. Ты когда-нибудь был в Олдермастоне?
Мальчик широко раскрыл глаза.
– Там, где делают бомбы, на военном заводе?
– Это не военный завод, – поправил Престон, – это исследовательский институт.
– Вот здорово! И мы туда поедем? А нам разрешат войти внутрь?
– Мне разрешат. А тебе придется посидеть в машине на стоянке. Это не займет много времени.
И он повернул машину на север, чтобы выехать на магистраль М4.
– Чуть более двух месяцев назад ваш сын вернулся из командировки в Канаду, куда ездил в составе торговой делегации как переводчик, – спокойно начал Карпов.
Крылов кивнул.
– Ну и что же?
– А то, что мои люди в это время следили за одной молодой личностью, интересовавшейся, слишком интересовавшейся членами советской делегации, особенно секретарями, переводчиками. Мы установили, что эта личность – агент ЦРУ, стали вести наблюдение и заметили, что агент встречается с вашим сыном в гостинице. Отношения были недолгие, но страстные.
Лицо профессора от гнева покрылось пятнами. Казалось, ему трудно выговаривать слова.
– Как вы осмелились? Как вы осмелились прийти сюда с этим и шантажировать меня, члена Академии наук и Верховного Совета. Я доложу об этом ЦК. Коммунисты разберутся что к чему. Хоть вы и генерал КГБ, но и на вас есть управа. Ну, переспал мой сын с иностранкой в Канаде. То, что она была американкой, кто это знал. Глупость, но не более того. Она что, его завербовала?
– Нет.
– Он выдал какие-то секреты?
– Нет.
– Ну, тогда у вас ничего против моего сына нет. Это обыкновенная юношеская глупость. Ему объявят выговор. Но выговор следует объявить и вашим людям. И построже. Парня следовало предостеречь. А что касается амурных дел, то чем мы, живущие в СССР, отличаемся от остального мира? Сильные молодые люди любили девушек испокон веков…
Карпов открыл свой «дипломат» и достал большую фотографию, одну из стопки, лежащей внутри дипломата. Он положил ее на стол. Профессор глянул на нее и, казалось, потерял дар речи. Краска отлила от его щек, его старое лицо в свете лампы стало совсем серым. Он покачал головой.
– Мне очень жаль, – мягко сказал Карпов, – слежка была установлена не за вашим сыном, а за американцем. Никто не думал, что это так.
– Я не верю, – прохрипел профессор.
– У меня тоже есть сыновья, – прошептал Карпов, – поверьте, я понимаю, или, скорее, пытаюсь понять, каково вам сейчас.
Академик жадно глотнул воздух, поднялся, пробормотал «извините меня» и вышел из комнаты. Карпов вздохнул и положил фотографию обратно. Из коридора снова донесся джаз, потом хлопнула дверь и музыка оборвалась. Он услышал голоса отца и сына. Яростная перебранка закончилась пощечиной. Через несколько секунд Крылов вернулся. Он сел с потухшими глазами, опущенными плечами.
– Что вы намерены делать? – еле слышно сказал он.
– Мои обязанности очень просты, – вздохнул Карпов. – Вы сами только что объяснили мне задачи партии. Я передам рапорт и фотографии в ЦК. Вы знаете правила, знаете закон о гомосексуалистах. Это пять лет строгого режима. Я боюсь, попав в лагерь, про него пойдет слух, и молодой человек, как это сказать, пойдет по рукам. Мальчику его круга выжить будет очень сложно.