глотку некогда свободолюбивым и гордым римлянам, потомкам Спартака и Гарибальди… Мир ввергнут в хаос беззакония, в мире правит грубая сила, а не логика… Если все это синьоре известно, то зачем она пришла к доктору Паоло Бассо?
Старик швырнул на землю книгу и гордым жестом отбросил назад седые волосы. Анна поняла, что перед ней не совсем нормальный человек, но в нем была какая-то сила, какая-то несгоревшая страсть, и это вызывало уважение. Ей вдруг захотелось подойти к нему и сказать что-нибудь хорошее, теплое — пусть успокоится его душа, которая, наверное, мечется день и ночь, однако она не могла этого сделать: кто знает, что подумает полубезумный старик, как отнесется он к ее участию.
Она сказала:
— Простите меня, синьор Бассо, я ничего не хочу, я совсем случайно здесь оказалась…
— Случайно? — недоверчиво усмехнулся старик. — Не слишком ли много случайностей в этом мире насилия? «Случайно» не увидели опасности фашизма, «случайно» попрали законы, «случайно» одели вендетту в королевские одежды… На земле не может быть случайностей, синьора, все развивается закономерно. Везувий дымит не зря, и когда-нибудь мир постигнет участь Помпеи… Это говорит вам доктор Паоло Бассо, ставший жертвой бесправия… Да, ставший жертвой бесправия…
Старик тяжело опустился на ящик и закрыл глаза. Прозрачные руки его дрожали, седая голова тряслась, а из глаз выкатились две скупые слезы и поползли по морщинистым щекам. Потом Анне показалось, что Паоло Бассо уснул. Она прошептала Джино:
— Пойдемте отсюда.
Но старик вновь открыл глаза и спросил у Анны:
— Кто из этих двух — Вергилий?
Анна не поняла, о чем он спрашивает. И промолчала. Тогда Паоло Бассо сказал:
— Я говорю о Вергилии, который привел вас в этот дантов ад. — Он встал и широким жестом указал на пещеры, лачуги, кучи мусора и тряпья. — Бегите отсюда, синьора, здесь давно уже нет жизни. Тот, кто здесь обитает, — мертв…
Анна вспомнила о виа Пикадилли не сразу — слишком много времени прошло с тех пор, как Джино-Вергилий водил ее по дантову аду. Но минуло два-три месяца после смерти Винченцо, и она почувствовала, что в доме Коринны жить ей совсем невмоготу. Коринна молчала, ни в чем не упрекала, однако ее молчание было невыносимее брани. Джино тоже молчал, не замечая Анны. Даже во время обеда или ужина, когда Коринна ставила на стол по тарелке лазаньи[9] и наливала по полстакана красного кислого вина, Джино, чокаясь с теткой, и не думал взглянуть на Анну. Будто место, где она сидела, было пустым.
Странный он человек, этот Джино, никак его не поймешь. Иногда ей кажется, будто он по-настоящему ее жалеет, сочувствует ей и даже хочет чем-то помочь. А потом вдруг опять становится жестким или совсем перестает ее видеть. Что он о ней думает?.. За что ее так ненавидит?..
Однажды он спросил:
— Почему ты не напишешь своему сыну? Может быть, он позовет тебя к себе.
Она усмехнулась:
— А ты позвал бы?
Джино ничего не ответил. Только пожал плечами.
— Чего ж ты молчишь? — сказала она. — Если бы ты был моим сыном — позвал бы меня к себе… Такую?
— Нет! — бросил Джино. — Наверное, нет!
Он увидел, как она вздрогнула. Чтобы как-то все смягчить, Джино добавил:
— А может, и позвал бы… Точно не знаю… Ты все-таки напиши ему…
Чудак! Ее Алешка был еще совсем крохой, а уже показал, как умеет ненавидеть. Разве Анна могла что-нибудь забыть?..
И еще один разговор был у них. Последний.
Как-то Анна возвращалась из прачечной, куда ее временно взяли работать, и по пути зашла в кантину Паланти. Ей и жаль было тратить деньги на еду, и в то же время хотелось хотя бы поесть так, чтобы никто не бросал на нее полных отчуждения взглядов. Она заказала порцию ризотто и уже принялась было за еду, как к ней неожиданно подсел прилично одетый молодой человек с коротко подстриженными черными усиками и такой же черной пышной шевелюрой. Что-то нагловатое было в глазах у этого молодого человека, но Анна не стала обращать на него внимания — какое ей, собственно говоря, до него дело?
— Если не ошибаюсь, синьора Анна? — сказал молодой человек.
Анна удивленно взглянула на него и коротко ответила:
— Да. — Потом подумала и добавила. — Вам что-нибудь от меня нужно?
— Нет. Вы не возражаете, если я присяду за ваш стол?
И, не дожидаясь ее согласия, крикнул:
— Кончетта, аньелотти и бутылку «орвието». Живо, красавица! — и опять обратился к Анне: — Меня зовут Нигри. Нигри Гамбале. Вы никогда не слышали этого имени?
— Не слышала, — сказала Анна, уткнувшись в свою тарелку.
А сама подумала: «Нигри… Нигри Гамбале… Что-то очень знакомое…» И вдруг вспомнила: в день их приезда с Винченцо Джино привели домой до полусмерти избитого. Потом он, рассказывая о какой-то истории, все время упоминал Нигри Гамбале. А Винченцо кричал: «Проклятые фашисты, когда-нибудь они ответят за все!»
Нигри сказал:
— Я очень сочувствую вашему горю, синьора Анна. Хотя мы с Винченцо и не были друзьями, но всегда уважали друг друга… Как поживает Коринна? И как ее племянник Джино?
— Которого вы когда-то едва не убили? — усмехнулась Анна.
Нигри нисколько не смутился. Улыбнулся, показав крепкие белые зубы:
— Детские шалости… А Джино до сих пор ничего не забывает?
Анна пожала плечами:
— Об этом вы спросите у него… Может быть, и не забывает…
Нигри наполнил свой стакан и предложил Анне:
— Разрешите, синьора, вас угостить. «Орвието» — отличное вино. Давайте выпьем с вами за память Винченцо.
Анна не стала возражать. В конце концов, это ни к чему ее не обязывало. А выпить ей теперь всегда хотелось. Если бы у нее были деньги, она никогда не отказывала бы себе в удовольствии хотя бы на время уйти в другой мир — нереальный, почти сказочный мир бездумья, в котором даже тоска кажется сладкой и приносящей облегчение…
Они выпили бутылку, и Кончетта принесла им еще одну. Кончетта, поглядывая на Анну, двусмысленно улыбалась, но Анну это совсем не трогало. Плевать ей на все и на всех… И ничего нагловатого в глазах Нигри нет. Очень приятный, очень внимательный молодой человек. Поняв, что маленькая порция ризотто, которую Анна съела, не утолила ее голод, он заказал для нее аньелотти и моццареллы.
— У меня такое ощущение, синьора Анна, — мягко сказал он, — будто мы с вами давние друзья. Или даже больше. Я плохо помню свою мать, но, клянусь, вы чем-то на нее похожи. Ей тоже трудно жилось. Так же, как и вам…
Анна увидела, что Нигри смотрит на ее старое, в нескольких местах залатанное платье, и на какое-то мгновение ей стало стыдно своей бедности. Но ощущение стыда быстро прошло, а на смену ему явилось привычное чувство жалости к самой себе — чувство, которому Анна никогда не противилась. Оно тоже было сладкое, как тоска. Сладкое и тревожное…
— Да, мне трудно живется, Нигри, — поднося платок к глазам, проговорила Анна. — Очень трудно… Люди злы и несправедливы. Каждый норовит наступить на тебя, втоптать в грязь. Налейте еще стаканчик, Нигри. «Орвието» действительно великолепное вино…
А потом он пошел ее провожать. Он вел ее под руку, как свою девушку, и совсем не стеснялся того, что на них обращают внимание… Очень приятный молодой человек… «Только зачем я ему нужна? — думала Анна. — Неужели он увидел во мне женщину, которая ему понравилась? И что мне делать, если он скажет: «Синьора Анна, я знаю одно местечко, где мы можем остаться только вдвоем… Пойдемте?..»
Она не пойдет. Нет-нет, на это она не пойдет. Стать такой, как Клоринда? Лучше уж камень на шею — и в залив. Все равно ведь конец один…
— Синьора Анна, — Нигри взял ее руку и положил к себе на колени, — синьора Анна, я хочу сделать вам одно предложение… Только вы не думайте обо мне плохо. Ничего плохого делать я не собираюсь. Мне просто вас очень жаль, и я хочу вам помочь. Понимаете, синьора Анна, я знаком с людьми, которые оказывают помощь всем русским беженцам. Всем, без исключения. И мужчинам, и женщинам. Это целая благотворительная организация, в нее входят богатые люди, очень честные и очень добрые. Они не занимаются политикой, для них самое главное — сделать человеку добро… Вы понимаете, о чем я говорю, синьора Анна?
Кажется, она понимала. Богатые люди, честные и добрые. Разве нет на свете честных и добрых людей?
— Почему вы молчите, синьора Анна? — спросил Нигри. — Вы не верите мне?
Анна быстро ответила:
— Нет-нет, я верю вам, Нигри. И очень вам благодарна за участие. Если вы для меня это сделаете, я буду признательна вам всю жизнь.
— Не надо меня благодарить, — сказал Нигри. — Все мы люди, и все мы должны помогать друг другу… Сегодня, кажется, четверг, синьора Анна? Приходите в кантину Паланти в субботу, часов в семь вечера. И я поведу вас к своим знакомым… Только ни о чем пока никому не говорите. Особенно Джино и Коринне.
А на другой день, когда они ужинали, Джино вдруг спросил:
— Вчера тебя видели вместе с Нигри. О чем ты с ним говорила?
Не ожидая такого вопроса, Анна на мгновение смешалась. Но потом быстро взяла себя в руки и грубо ответила:
— Договаривалась о свидании. Правда, Нигри не такой денежный мешок, как Мариотти, но денежки водятся и у него…
— Я спрашиваю, о чем ты говорила с этим фашистским ублюдком! — закричал Джино и стукнул кулаком по столу. — Отвечай мне всю правду! Иначе…
— Иначе — что? — теперь уже совсем спокойно спросила Анна. — Иначе вы с Коринной потребуете, чтобы я положила вот этот кусок хлеба и встала из-за стола? Или собрала свое тряпье и убралась отсюда вон?
— Святая мадонна, эта женщина становится совсем ненормальной, — заметила Коринна.
— Помолчи, Коринна, — попросил Джино. — Дело очень серьезное, и я должен в нем до конца разобраться. Слушай, Анна, давай поговорим спокойно. Мне надо знать, что у тебя с Нигри.
— А зачем это тебе? — усмехнулась Анна. — Хочешь уберечь меня от падения? Так, что ли?