Александр краем глаза отметил, как поежился Мацуме.
— Шутник, — усмехнулся Погребняк доктору.
— А я вот думаю, — сохраняя непроницаемое лицо, продолжил Кадзусе, — что это инопланетное вмешательство. Уж точно не Баркер. Это не может быть Баркер, он всегда говорил, что не любит шоколад.
Вид у японца был совершенно серьезным, только глаза предательски сияли, выдавая юмориста. Александр посмотрел на Баркера, Кларк расхохотался.
— Я не говорил, что не люблю шоколад.
— Ты говорил, что не любишь сладкое, — упорствовал доктор.
— Какое сладкое, там девяносто процентов какао бобов!
Кадзусе с тоской поглядел на Александра.
— Извини, Алекс, значит, шоколад обгрызли не чужие, а свои. А я-то надеялся… Вечно ты все портишь, Кларк.
— Пришел специалист по тарелочкам, и работа встала, — вклинился в общее веселье капитан.
— Хватит работать, — легко отозвался Погребняк. — Обедать пора.
Богданов стрельнул взглядом по часам и посерьезнел.
— Весельчаки. С вашими шутками весь распорядок прахом пойдет. Идем обедать.
Услыхав про обед, первым подскочил Баркер.
— Надеюсь, мне не придется тут опять сидеть и ждать, пока вы пожрете?
— Воспитанные люди, Кларк, не жрут, а кушают, — не упустил случая поддеть Кадзусе.
— Те, которые кушают, могут и без обеда обойтись. А я голодный и не хочу кушать. Я хочу жрать.
— Хватит, — оборвал Богданов и обвел взглядом экипаж. — Сегодня дежурит Мацуме.
Погребняк почувствовал, как сердце выдало пару лишних ударов. Младший из япошек, несмотря на свою замкнутость, все время находился среди людей. За семь дней полета у Александра не было ни единой возможности поговорить с ним тет-а-тет. Он уже практически махнул рукой, отчаявшись побеседовать с Мацуме наедине, и теперь не собирался упускать неожиданно подвернувшийся шанс.
— Хорошо, — сдавленно произнес японец, не поворачивая головы.
Бортинженер чуть ссутулился, голову едва заметно втянул в плечи. В фигуре его появилось напряжение.
Кадзусе и Баркер уже выходили из рубки. Капитан посмотрел на замешкавшегося Погребняка.
— Идешь?
— Я останусь, — улыбнулся Александр. — Составлю компанию бортинженеру, чтоб не скучал. А потом вы нас отпустите.
— Окей, — кивнул Богданов и вышел.
Дверь тихо встала на место. Погребняк повернулся к японцу.
Мацуме сидел, уткнувшись в экран. Напряжение, что наметилось было в его фигуре, спало. На Александра он бросил короткий благодарный взгляд, но болтать за жизнь с ним не торопился.
Погребняк приблизился, заглянул на дисплей через плечо японца. Датчики на экране подрагивали в пределах нормы, но другой темы, чтобы завязать разговор не нашлось.
— Судя по зеленому цвету, у нас все в порядке, — мягко начал Александр.
Японец кивнул.
— И ничего не сломалось?
— Когда сломается, я скажу, — обнадежил Мацуме. — Всем по громкой связи. Если кто-то вдруг этого раньше не заметит.
— А что, обычно заметно?
Японец снова кивнул.
«Чертова кукла, что ж ты все в молчанку играешь!» — мысленно выругался Погребняк.
— А это? — как в спасение ткнул он пальцем в темный датчик. — Сломано?
— Это «Хольдерман». Он не сломан, он выключен, — меланхолично произнес Мацуме и поинтересовался: — Тебе всё это, правда, интересно?
Вопрос был задан так, что врать показалось неуместным.
— Нет, — честно признался Александр.
— Тогда зачем спрашивать?
— Молчать как-то… неуютно, что ли.
Александр быстро облизнул губы.
Мацуме в ответ молча пожал плечами.
— Ты не очень-то разговорчив, особенно если сравнивать с братом.
— Не надо сравнивать.
У Мацуме была странная привычка, он не смотрел на собеседника. Вообще. Даже если поворачивал голову, взгляд его пробегал мимо. Всегда. Отвечал японец коротко, лаконично. Говорил все больше простыми фразами, а иногда и вовсе ограничивался жестом. И смотрел на дисплей, хоть даже там ничего не происходило и не менялось.
Создавалось впечатление, что с пульсирующими столбиками датчиков японец чувствует себя комфортнее, чем с родным братом. Вот только с этим никак не монтировалась его манера постоянно находиться среди людей.
— Мне показалось, или ты боишься оставаться один? — наобум шарахнул Александр.
Мацуме едва заметно напрягся.
— Нет, — ответил суше, чем требовалось.
Погребняк мысленно усмехнулся, чувствуя, что нащупал брешь в защите. Японец снова сосредоточенно таращился на экран, делая вид, что его ничто больше не трогает. Александр повернулся к выходу.
— Я думал, тебе одному будет скучно. Но раз я не нужен, пойду, пожалуй.
И он не спеша направился к двери. Если расчет верный, японец остановит его шагов через десять.
Мацуме боится. Вот только чего? По данным личного дела, он летает с детства. Ни в какие аварии не попадал. Критических ситуаций тоже не было. Все предельно гладко. Тогда что же?
Или он ошибся?
«Восемь, девять», — мысленно сосчитал Александр, приближаясь к двери.
— Погоди, — окликнул бортинженер.
Погребняк выдохнул и обернулся. Мацуме развернулся в его сторону, но смотрел все равно мимо. Не то на дверь за спиной Александра, не то вообще в никуда.
— Не уходи. Ты прав. Я опасаюсь.
Александр сделал шаг навстречу и, добавив в голос заботы, поинтересовался:
— Боишься космоса?
— Нет. — Мацуме снова развернул кресло и уткнулся в дисплей. — Нет, не космоса. У меня детство прошло в космосе.
— Как это? — заинтересовался Погребняк, хотя прекрасно знал «как это»: благо, все это было подробно расписано в личном деле.
— Мама работала на Юпитере. Станция «Амальтея-3». Кадзусе уже пошел в школу, учился. А меня мама брала с собой.
— Удивительная мама, — хмыкнул Александр. — Тогда ведь еще считали, что космические перелеты вредны для здоровья. Брать ребенка даже на орбиту было страшно. Или я путаю?
Мацуме помотал головой.
— Люди всегда чего-то пугаются. А бояться космоса очень просто. Он необъятен, огромен и непостижим. Из него может совершенно неожиданно выскочить кто угодно. А мы и не заметим, как он подбирается к нам. Жутко.
Японец нервно передернул плечами. После такой тирады, Александр уже обрадовался, что разговорил бортинженера. Но тот вдруг снова неожиданно замолк.
Погребняк ждал, боясь повести себя неверно, сказать что-то лишнее и спугнуть. Мацуме молчал. Заговорил он сам, так же неожиданно, как и смолк.
— Мама была ученым. Она не боялась ничего. Она была далека от обывательских страхов. У нее на все было абсолютно логичное объяснение. Даже на страхи. Страх космоса это, в первую очередь, страх перед неизвестностью.
— Это она тебе объяснила? — осторожно поинтересовался Александр.
Бортинженер качнул головой.
— Мне она объяснила мои страхи. А я не боялся космоса. Я боялся их. Я и сейчас их боюсь.
Последние слова прозвучали так, что в рубке на самом деле повеяло страхом. Александру стало не по себе.
— Кого «их»? — спросил он и снова напряженно облизнул губы.
— Пришельцев. Их было трое. Женщина, старик и девочка. Сначала стала приходить девочка. Наверное, это логично. Я сам был мальчишкой. Это было во второй мой полет. Мы летели на Землю. Мне было три с половиной года. Я играл в кают-компании. Она просто приходила и смотрела, как я играю. Мы не разговаривали. Когда я спросил кто она, девочка ушла. И уходила всегда, когда я спрашивал.
Он говорил тихо и совсем без эмоции. Фразы выходили какими-то бесцветными, обтекаемыми. И голос звучал монотонно. Под такой голос хорошо было бы засыпать.
— А потом она пришла и заговорила сама. Она спрашивала. Она никогда не рассказывала ничего. Только спрашивала. А когда спрашивал я, уходила. Меня это пугало, и я рассказал маме. Мама провела меня по всем отсекам. Показала, что на корабле никого нет. Объяснила, что мне это только кажется. Это галлюцинации. Она была убедительна.
— Ты поверил?
— Она была убедительна, — повторил Мацуме. — И на корабле на самом деле никого не было. Но от этого я не стал бояться меньше. С мамой мы больше об этом не говорили.
Бортинженер снова завис, стеклянно глядя в экран. Пауза тянулась. На этот раз не выдержал Александр.
— А остальные?
— Что? — японец чуть повернул голову. На мгновение показалось, что он сейчас посмотрит на Александра, но взгляд скользнул Погребняку лишь по коленкам.
— Ты сказал, их трое.
— Женщина пришла, когда мне было девять. В семье были проблемы. Я учился в школе. До летних каникул оставалось еще три месяца, но мама освободила меня от занятий и забрала с собой в очередную экспедицию. Мы летели к Юпитеру. Женщина пришла в каюту, когда не было мамы. Вошла, закрыла дверь и молча разделась. Догола.
Мацуме судорожно сглотнул. Голос его изменился, вибрировал от напряжения.
— Мне было девять лет. Я никогда не видел голой женщины. Если это галлюцинации, то как? Как я мог увидеть то, о чем представления не имел?
Он спрашивал, глядя в монитор, потому Александр предпочел промолчать, отнеся вопрос к риторическим.
— Старик появился еще позже. Они никогда не приходили вместе. Только по одному. И они никогда не приходят, когда я с кем-то. Потому я не люблю оставаться один. Пусть даже они галлюцинации. Я говорил с врачом.
— С братом?
— Нет, брат не знает. Я больше не хочу говорить об этом с родственниками. Думал, шизофрения. Врач сказал, нет. Никаких патологий, никаких ярко-выраженных отклонений. Врач говорит, космос так влияет. А что еще он может сказать? Он ведь и сам ничего не знает. Никто не знает. А они приходят до сих пор. И я не хочу этого.
Мацуме совсем сбился и замолчал.
Сумасшедший? Но если психиатр не выявил патологий… Хотя, в самом деле, что знают эти врачи о том, что происходит с человеком вне Земли? Да и гении все сумасшедшие.
— Извини, — сказал Александр.
— Ничего, — голос японца снова звучал ровно и бесцветно. — Все чего-то боятся. Кадзусе, например, боится внештатных ситуаций. После того случая с профессором Сервантесом. Ну, ты знаешь.