Четвертый с "Фринагара". Ад во мне. Дело вкуса. Пропавший Ромни. Охота за сокровищем — страница extra из 1

ДЕТЕКТИВНЫЕ РАССКАЗЫ

Дороти Сейерс

ДЕЛО ВКУСА

Эдгар Уоллес

ПРОПАВШИЙ РОМНИ

Эллери Куин

ОХОТА ЗА СОКРОВИЩЕМ

Дороти СейерсДЕЛО ВКУСА

— Стойте! Осторожно!.. А, черт возьми!..

Молодой человек в сером костюме растолкал носильщиков и ловко прыгнул на подножку служебного вагона экспресса Париж — Эврё, отправлявшегося с вокзала Инвалидов. Один из служащих поездной бригады, рассчитывая на чаевые, умело выхватил молодого человека из цеплявшихся за него рук.

— Хорошо, что мсье так ловок, — заметил спаситель. — Мсье, видимо, спешит?

— Да, в известной степени. Благодарю вас. Могу я пройти по этому коридору?

— Ну конечно. Первый класс через два вагона, после багажного.

Молодой человек отблагодарил служащего и пошел по коридору, утирая лицо. Когда он проходил мимо груды багажа, что-то привлекло его внимание, и он остановился, чтобы рассмотреть это. Он увидел почти новый чемодан из дорогой кожи с броской биркой «Лорд Питер Уимзи, отель «Золотой лосось», Верней-на-Эврё». Бирка также свидетельствовала о маршруте лорда «Лондон (вокзал Ватерлоо) — Париж (вокзал Сен-Лазар) через Саутгэмптон — Гавр, Париж — Верней, Западная железная дорога».

Молодой человек присвистнул и сел на чей-то сундук, чтобы обдумать положение.

Где-то произошла утечка информации, и они его выследили. И не заботились о том, кому известен его маршрут. Сотни людей в Лондоне и в Париже, не говоря уже о полиции обеих стран, знали, кто такой Уимзи. Кроме того, что он принадлежал к одной из старейших герцогских фамилий в Англии, лорд Питер приобрел широкую известность тем, что в частном порядке занимался расследованием преступлений. Такое хобби было бесплатной рекламой.

Но поразительно, что преследователи не заботились о том, чтобы укрыться от преследуемого. Это свидетельствовало о большой уверенности в себе. То, что он попал в служебный вагон, было, конечно, делом случая, но даже при таких обстоятельствах он мог заметить этот чемодан на платформе или где-нибудь еще.

Случайность? Он пришел к мысли — и не впервые, но на этот раз с определенностью и без сомнений — что для них было случайностью именно его появление в этом поезде. Целый ряд бесивших его задержек на пути из Лондона до вокзала Инвалидов предстал теперь перед ним, как нечто кем-то предумышленное. Скажем, нелепое обвинение женщины, приставшей к нему на Пикадилли и канитель, с которой ему пришлось выбираться из этой истории на Мальборо-стрит. Очень просто задержать человека по какому-нибудь сфабрикованному обвинению, пока не осуществится задуманный важный план. Потом эта история с дверью в туалете на вокзале Ватерлоо, которая как-то странно оказалась запертой снаружи, когда он находился внутри. Он был хорошим спортсменом и перелез через перегородку и тут выяснил, что служитель куда-то таинственно исчез. А в Париже? Случайно ли водитель такси оказался глухим и вместо «Ке д’Орлеан» расслышал «Гар де Лион» и провез его полторы мили не в ту сторону, пока пассажир сумел криками привлечь его внимание? Преследователи были умны и осмотрительны, имели точную информацию. Они задерживали его, но не явно. Они знали, что если на их стороне будет время, другого союзника им не нужно.

Интересно, знали эти люди, что он в этом поезде? Если не знали, то он не потерял своего преимущества, так как они останутся в ложном убеждении, что находятся в безопасности, а он беспомощно мечется по вокзалу Инвалидов. Он решил провести осторожную разведку.

Прежде всего он сменил серый костюм на неприметный синий, который нес с собой в небольшой черной сумке. Это он проделал в туалете. Там же он снял мягкую серую шляпу и надел большую кепку с козырьком, которую можно было надвинуть до самых глаз.

Обнаружить человека, которого он искал, оказалось нетрудно. Он нашел его в купе первого класса в углу на диване лицом к локомотиву. Таким образом он мог незаметно приблизиться к этому пассажиру со спины. В сетке над головой пассажира лежал щегольский несессер, помеченный инициалами П. Д. Б. У. Молодому человеку было знакомо узкое лицо Уимзи — орлиный нос, прямые, желтоватого оттенка волосы и презрительно приспущенные веки. Он улыбнулся, но чуточку горько.

«Уверен в себе, — подумал он, — и, к сожалению, допустил ошибку — недооценил противника. Ладно! Здесь я отхожу на вторые роли и держу ухо востро. Полагаю, что следующий акт этой мелодрамы разыграется в Дрё».

…На Западной железной дороге все поезда Париж — Эврё, будь то скорые или, как любил их называть лорд Уимзи, не очень-то спорые, как правило, задерживались на неопределенное время в Дрё. Молодой человек (теперь в синем костюме) наблюдал, как предмет его охоты проследовал в буфет, и сам затем незаметно ускользнул с вокзала. Через четверть часа он вернулся, на этот раз в пальто из плотной материи для поездки в машине, в шлеме и больших защитных очках, сидя за рулем взятого напрокат «пежо». Незаметно поднявшись на платформу, он занял пост у стенки склада, где хранились фонари, откуда мог видеть и дверь буфета, и поезд. Через пятнадцать минут его терпение было вознаграждено: он увидел мужчину с несессером в руках, садившегося в вагон. Проводники захлопывали двери вагонов с криками «Следующая остановка — Верней». Паровоз запыхтел и застонал. Длинный состав из серо-зеленых вагонов, лязгая, медленно тронулся с места. Автомобилист удовлетворенно перевел дух, поспешно сойдя с платформы, завел свой мотор. Он знал, что у него под капотом машины скрыто более восьмидесяти миль в час, а во Франции не существует ограничения скорости…

«Мон суси» — замок эксцентричного отшельника и гения графа де Рюейя — находился в трех километрах от Вернейя. Это был тоскливого вида обветшавший замок, будто заброшенный в конец неухоженной сосновой аллеи, и погруженный в траурную атмосферу ненужности, характерную для дворянства, не знающего подданства. Позеленевшие каменные нимфы печально склонялись над высохшими фонтанами с зелеными пятнами плесени. Изредка через заросшие редколесьем поляны проезжал на своей скрипучей повозке с дровами кто-нибудь из окрестных крестьян. В любое время дня казалось, что наступили сумерки. Деревянные части строений рассохлись и молили о краске. Через жалюзи был виден чопорный зал с красивой, но потускневшей мебелью. Даже последняя из дурно одетых и обойденных вниманием дам на портретах, с наследственными резкими чертами лица и в длинных белых перчатках, давно увяла и исчезла из «Мон суси». Но в задней части замка неустанно дымила труба. Там помещалась лаборатория — единственный живой и современный уголок среди старых умирающих построек, единственное в замке место, унаследовавшее заботу и любовь, внимание и ласку, которыми графы, жившие в более легкомысленные времена, баловали своих коней и гончих псов, картины в портретной галерее и залы для приемов. А в подвале, в хрустальных гробах покрытых пылью бутылок, спали в прохладе и становились с каждым днем прекраснее, точно Спящая красавица, чудесные вина…

Когда «пежо» остановился во дворе, шофер с большим удивлением обнаружил, что он — не единственный посетитель графа. Огромный «супер-рено», похожий на красавицу эпохи Директории — длиннейший капот и почти полное отсутствие остального, в данном случае кузова, так перегораживал подъезд, будто имел целью помешать приблизиться к дому любым возможным визитерам. Блестящие бока машины были украшены гербом; престарелый слуга графа в эту минуту ковылял к двери, сгибаясь под тяжестью двух больших нарядных чемоданов с видной за целую милю надписью: «Лорд Питер Уимзи», выведенной серебряными буквами.

Водитель «пежо» с удивлением смотрел на все это представление и сардонически улыбался. «Лорд Питер, по-видимому, вездесущ в этой стране», — подумал он про себя. Затем, вынув из сумки перо и листок бумаги, он занялся писанием письма. Ко времени, когда чемоданы были внесены, а «рено», негромко урча, мягко откатился на задний двор замка, документ был готов и вложен в конверт, адресованный графу де Рюей.

— Попался в собственную ловушку, — сказал молодой человек и отдал конверт слуге.

— Я привез рекомендательное письмо господину графу, — сказал он. — Будьте любезны передать его. Меня зовут Брендон, Дит Брендон.

Слуга поклонился и пригласил его войти в дом.

— Прошу мсье о любезности присесть здесь в холле и подождать несколько минут — господин граф сейчас беседует с другим джентльменом, но я немедленно сообщу ему о прибытии мсье.

Молодой человек сел и стал ждать. Окна холла выходили на подъезд, и очень скоро дремоту замка прервал сигнал еще одного клаксона. По подъездной аллее шумно приближалось такси. Человек с поезда и багаж с инициалами П. Д. Б. У. были выгружены на пороге дома. Лорд Питер Уимзи расплатился с таксистом и позвонил в дверь.

— Так, — сказал мистер Брендон, — сейчас начнется комедия. — Он отошел, насколько это было возможно, в тень высокого шкафа в нормандском стиле.

— Добрый вечер, — сказал слуге на безупречном французском языке вновь прибывший. — Я лорд Питер Уимзи и приехал по приглашению господина графа до Рюей. Господин граф у себя?

— Милорд Уимзи? Простите, мсье, но я не понимаю… Лорд Уимзи уже здесь и беседует с господином графом.

— Вы меня удивляете, — совершенно спокойно ответил новый гость, — потому что никто, кроме меня, не имеет никаких прав на это имя. Видимо, кто-то более хитрый, чем честный, решился выдать себя за меня.

Слуга был явно растеряй.

— Может быть, мсье любезно покажет мне свои документы.

— Хотя несколько необычно предъявлять документы на пороге, когда приезжаешь с частным визитом, — ответил лорд Питер все так же благодушно, — я нисколько не возражаю. Вот мой паспорт, вот вид на жительство, выданный мне в Париже, моя визитная карточка, целая пачка писем на мое имя в «Отель Мерис» в Париже, на мою квартиру на Пикадилли в Лондоне, в клуб «Мальборо» там же и в дом моего брата на Кингс-Денвер. Этого достаточно?

Слуга внимательно изучил документы. Наибольшее впечатление на него, по-видимому, произвел вид на жительство.

— Очевидно, произошла какая-то ошибка, — прошептал он с сомнением. — Если мсье будет любезен пройти за мной, я доложу господину графу.

Оба скрылись за раздвижной дверью в глубине зала, и Брендон остался один.

— Небольшая сенсация в местных кругах, — заметил он. — Мы соревнуемся в неразборчивости в средствах. Ситуация деликатная и, безусловно, требует осторожного и хорошо продуманного подхода.

После нескольких минут ожидания в библиотеке, которые Брендон счел весьма напряженными, слуга вернулся за ним.

— Лучшие пожелания от господина графа, и прошу мсье оказать любезность и следовать за мной.

Брендон с непринужденным видом вошел в комнату. Он придумал, как овладеть положением. Граф, худощавый пожилой человек с пальцами, пожелтевшими от химикалий, сидел с озабоченным лицом за своим письменным столом. В креслах расположились оба Уимзи, и Брендон заметил, что в то время как Уимзи, которого он видел в поезде и мысленно назвал Питер первый, продолжал спокойно улыбаться, Питер второй (из «рено») выглядел возмущенным, как и подобает оскорбленному англичанину. Оба они на первый взгляд были похожи друг на друга — худощавые блондины с длинными носами и с как бы застывшим на лице неопределенным выражением, которое обычно характерно для любого сборища хорошо воспитанных англосаксов.

— Мсье Брендон, — заговорил граф, — я счастлив иметь возможность познакомиться с вами и сожалею, что должен немедленно просить вас об услуге столь же необычной, сколь важной. Вы передали мне рекомендательное письмо от вашего кузена, лорда Питера Уимзи. Не откажите в любезности сказать, кто из этих двух джентльменов ваш кузен.

Брендон медленно перевел взгляд с одного претендента на другого, соображая, какой ответ лучше послужит его цели. По крайней мере один их присутствующих гостей обладал острым умом, достаточно натренированным для изобличения обмана.

— Ну, что же, — сказал Питер второй. — Вы собираетесь признать меня, Брендон?

Питер первый достал сигарету из серебряного портсигара.

— Ваш сообщник, по-видимому, не очень твердо знает свою роль, — заметил он, улыбнувшись Питеру второму.

— Господин граф, — сказал Брендон. — Весьма сожалею, что не в состоянии помочь вам в этом деле. Мое знакомство с кузеном, так же как и ваше, состоялось и поддерживалось исключительно по переписке по интересующим нас обоих вопросам. Моя профессия, — добавил он, — сделала меня весьма непопулярным в кругу моей семьи.

Кто-то негромко с облегчением вздохнул. Поддельный Уимзи, кто бы из двоих им ни был, получил передышку. Брендон улыбнулся.

— Очень удачный ход, мистер Брендон, — сказал Питер первый, — но он вряд ли объяснит… Позвольте мне… — Он взял письмо из нетвердых рук графа… — вряд ли объяснит тот факт, что чернила на этом письме, датированном тремя неделями назад, до сих пор не совсем высохли, хотя хочу поздравить вас с весьма удачной подделкой моего почерка.

— Если мой почерк можете подделать вы, — сказал Питер второй, — почему бы его не подделать мистеру Брендону. — Он прочел письмо вслух через плечо своего двойника.

«Господин граф, имею честь представить вам моего друга и кузена мистера Дита Брендона, который, как я понял, в следующем месяце, предполагает путешествовать в ваших краях. Он очень хотел бы познакомиться с вашей интересной библиотекой. Хотя по профессии он журналист, он неплохо разбирается и в книгах».

— Счастлив, — продолжил Питер второй, — что впервые узнал о существовании у меня такого кузена. Полагаю, господин граф, что это прием ловкого интервьюера. На Флит-стрит, очевидно, хорошо знают поименный состав нашей семьи. Может быть там, так же хорошо знакомы с целью моего визита в «Мон суси?

— Если, — бесстрашно сказал Брендон, — вы имеете в виду получение для правительства Великобритании формулы отравляющего газа, открытой де Рюейем, могу ответить на этот вопрос сам, хотя остальные представители Флит-стрит, возможно, менее хорошо информированы. — Теперь, после допущенного промаха, он тщательно взвешивал каждое слово. Острый взгляд и детективные способности Питера первого встревожили его гораздо больше, чем сарказм Питера второго.

— Господа, — в смятении заговорил граф, — безусловно одно: где-то произошла ужасная утечка информации. Я не знаю, кто из вас лорд Питер Уимзи, которому мне надлежит передать формулу. У вас обоих документы, удостоверяющие личность, вы оба, по-видимому, в курсе этого дела, почерк у вас обоих соответствует письмам, которые я получал от лорда Питера, и оба вы предложили мне оговоренную сумму в банкнотах Английского банка. Потом прибывает третий господин с таким же почерком, рекомендательным письмом, с которым связаны весьма подозрительные обстоятельства, и такой высокой степенью информированности по всему этому делу, что я испытываю тревогу. Я вижу всего один выход из положения: вы все трое должны оставаться в моем замке, пока я не запрошу Англию и не получу какого-то разъяснения в связи со всей этой таинственной историей. Я приношу извинения настоящему лорду Питеру и заверяю его, что постараюсь сделать его пребывание здесь как можно более приятным. Устроит это вас? Устроит. Рад это слышать. Слуги покажут вам ваши комнаты, ужин будет подан в половине восьмого.

— Приятно думать, — сказал мистер Брендон, держа в руках бокал и с видом знатока поднося его к носу, — что кто бы из этих господ ни имел право на имя, которым назвался, он наверняка получит сегодня поистине олимпийское удовольствие. — К Брендону вернулась его самоуверенность, и он намеренно бросил вызов собравшимся. — Ваши винные погреба, господин граф, столь же известны среди знатоков вин, как ваш талант среди людей науки. Трудно сказать больше, даже обладая красноречием.

Оба лорда Питера согласно кивнули.

— Я особенно польщен вашей оценкой, — сказал граф, — потому что она натолкнула меня на мысль о маленьком испытании, которое, при вашей любезной поддержке, очень поможет определить, кто из вас, господа, лорд Уимзи, а кто талантливо играет его роль. Разве не общеизвестно, что лорд Питер как знаток вин почти не знает себе равных в Европе?

— Вы мне льстите, господин граф, — скромно ответил Питер второй.

— Я бы не назвал себя несравненным знатоком, — тут же подхватил второй участник этого слаженного дуэта, — назовем мои возможности в пределах от достаточных до средних. Реже ошибаюсь, и всякое такое.

— Ваша светлость несправедливы к себе, — сказал Брендон, почтительно обращаясь сразу к обоим собеседникам. — Спор, который вы выиграли в Эготист клаб у мистера Фредрика Арбатнота, когда он предложил вам с завязанными глазами назвать какого урожая семнадцать разных вин, был подробно описан в «Ивнинг уайр».

— В тот вечер я был в отличной форме, — отозвался Питер первый.

— Счастливая случайность, — рассмеялся Питер второй.

— Испытание, которое я предлагаю, — продолжил граф, — такого же рода, хотя потребует несколько меньшего напряжения. В сегодняшнем ужине будет шесть перемен. С каждым из этих блюд мы будем пить другое вино, которое дворецкий принесет с закрытой этикеткой. Вы по очереди назовете какого урожая каждое из этих вин. Возможно, что таким путем мы к чему-то придем, поскольку даже самый замечательный мастер перевоплощения, каковых, полагаю, но меньшей мере двое за этим столом, едва ли в состоянии подделать способность различать вкус вин. Если слишком большое смешение разных вин скажется в виде неприятных последствий завтра утром, надеюсь, вы охотно стерпите эту неприятность, на этот раз во имя истины.

Оба Уимзи склонили головы.

— Истина в вине. In vino viritas, — сказал мистер Брендон со смехом. Он-то был достаточно подготовлен и предвидел для себя большие возможности.

— Случай и мой дворецкий поместили вас по мою правую руку, мсье, — снова заговорил граф, обращаясь к Питеру первому. — Прошу вас начать, определив по возможности точно, какое вино вы только что пили.

— Это трудно назвать тяжелым испытанием, — улыбаясь, ответил Питер первый. — Я могу твердо сказать, что это очень приятное, зрелое шабли-мутон, а поскольку десять лет — прекрасный возраст для шабли, настоящего шабли, я голосую за 1916 год, может быть самый урожайный в ваших краях за всю войну.

— Можете вы что-нибудь добавить, мсье? — любезно обратился граф к Питеру второму.

— Я не хотел бы показаться педантом, если речь идет об одном или двух годах, но вынужден решиться: я бы сказал, что это вино урожая 1915 года, несомненно 1915-го.

Граф склонил голову и обернулся к Брендону.

— Быть может, и вы, мсье, хотели бы высказать свое мнение, — предложил граф с особой вежливостью, какую обычно демонстрируют по отношению к профану в обществе знатоков.

— Я бы не хотел подниматься до уровня, на котором не смогу в дальнейшем удержаться, — ответил Брендон с некоторым злорадством. — Я знаю, что, это 1915 год, потому что случайно увидел этикетку.

Питер второй несколько смутился.

— Мы исправим нашу ошибку, — сказал граф, — прошу прощения. — Он отошел и несколько минут беседовал с дворецким, который как раз появился, чтобы забрать со стола тарелки от омаров и внести суп.

Следующий кандидат для опознания прибыл завернутым по самое горлышко в салфетку.

— Теперь ваша очередь начинать, мсье, — сказал граф, обращаясь к Питеру второму. Позвольте предложить вам оливку, чтобы отбить вкус первого вина. Прошу, не торопитесь. Даже в самых замечательных политических целях не следует проявлять неуважение к хорошему вину.

Предупреждение оказалось не напрасным, потому что Питер второй, едва пригубив, сразу же сделал большой глоток опьяняющей густой влаги. Потом он явно заколебался под испытующим взглядом Питера первого.

— Это… это сотерн, — начал он и остановился. Затем, ободренный улыбкой Брендона, продолжил с большей уверенностью: шато-икем 1911 года, ах, король белых вин, сэр, как кто-то его назвал. — Он демонстративно выпил свой бокал до дна.

На лицо графа стоило посмотреть, когда он медленно отвел взгляд от Питера второго и остановил его на Питере первом.

— Если бы кто-нибудь решился выдать себя за меня, — негромко сказал Питер первый, — мне было бы более лестно, если бы этим человеком оказался некто, для кого не все белые вина на один вкус. Что ж, сэр, это изумительное вино, конечно, монтраше урожая… дайте подумать, — он еще раз попробовал вино на язык, — 1911 года. И это очень хорошее вино, хотя при всем уважении к вам, господин граф, мне кажется, что оно несколько излишне сладко для того, чтобы занимать именно это место в меню. Верно, что с этим превосходным консоме сладковатое вино не совсем неуместно, но, по моему скромному разумению, оно еще больше подошло бы к сладким блюдам.

— Ну вот, — невинно заметил Брендон, — все это доказывает, как легко можно впасть в заблуждение. Если бы я не услышал мнение знатока лорда Питера — ведь никто не может спутать монтраше с сотерном, если решается называть себя Уимзи, — я сказал бы, что это не монтраше-старшее, а шевалье-монтраше того же урожая, которое чуточку слаще. Но, несомненно, как сказал милорд, из-за того, что мы пили его с супом, оно мне показалось немного слаще, чем на самом деле.

Граф бросил на него быстрый взгляд, но ничего не сказал.

— Съешьте еще одну оливку, — почти ласково сказал Питер первый. — Трудно распознать вино, если у вас во рту другой вкус.

— Премного благодарен, — ответил Брендон, — это напоминает мне… — и он пустился в довольно беспредметные рассуждения по поводу случаев с оливками, и продолжал говорить, пока ели суп, и заполнил антракт до появления изумительно приготовленного рыбного блюда — морского языка.

Граф задумчиво следил за янтарной струей, поочередно наполнявшей бокалы. Брендон, как и раньше, поднес свой к носу, и лицо его озарилось. Сделав первый глоток, откровенно взволнованный, он повернулся к хозяину.

— Боже правый, сэр…

Граф движением руки попросил его молчать.

Питер первый отхлебнул глоток, втянул воздух, снова отхлебнул и нахмурил лоб. Питер второй к этому времени, по-видимому, отказался от претензии подтвердить звание знатока. Он жадно выпил вино с блаженной улыбкой и очевидной потерей контроля над происходящим.

— Итак, господа? — негромко спросил граф.

— Это безусловно рейнвейн, — сказал Нигер первый, — и лучший из рейпвейнов, какие мне довелось пробовать, но должен признаться, что в данный момент я не могу точно сказать, какого он урожая.

— Не можете? — сказал Брендон голосом, похожим на дикий мед — сладким, но с горчинкой. — А другой джентльмен? А я все же надеюсь правильно определить, откуда это вино, может быть, с погрешностью в одну-две мили, хотя я не ожидал встретить его во французском винном погребе в наши дни. Это рейнвейн, как вы сказали, милорд, при этом рейнвейн из Иоханнесберга. Не его плебейский кузен, а самый настоящий рейнвейн из подвалов замка Иоханнесберг. Вам, милорд, конечно, не довелось его пить (о чем я весьма сожалею) в военные годы. Мой отец заложил несколько бутылок в наши погреба за год до своей смерти, но, по-видимому, в герцогских подвалах Денвера его не было.

— Я должен восполнить этот пробел, — решительно заявил оставшийся Питер.

Следующее блюдо — пулярку — сопровождал спор относительно лафита. Милорд отнес его к урожаю 1878 года, а Брендон утверждал, что вино — несколько перезревшая реликвия знаменитых семьдесят пятых, однако, оба оппонента согласились, что это старое вино благородного происхождения.

С другой стороны, оба знатока пришли к полному согласию в отношении кло-вужо. После первого предположения об урожае 1915 года, Питер первый пришел к окончательной дате — урожаю 1911 года, давшему вино столь же прекрасное, но немного более легкое. Последнее блюдо — пикантная баранина — было унесено под дружные аплодисменты, и на столе появился десерт.

— Нужно ли, — спросил Питер первый, с легкой улыбкой в сторону Питера второго, который радостно бормотал «чертовски хорошее вино, чертовски шикарный обед, чертовски интересный спор», — нужно ли продолжать эту комедию?

— Но, милорд, надеюсь, вы не откажетесь продолжать соревнование? — возбужденно спросил граф.

— По-моему, дело достаточно ясно.

— Но кто же откажется продегустировать вино, — сказал Брендон, — особенно, милорд, будучи таким авторитетом, как вы?

— Только не это вино, — ответил Питер первый, — честно говоря, я его не люблю. Оно сладкое и грубое, эти качества обрекают его на забвение в глазах — вернее во вкусах — знатоков. Что, ваш достопочтенный отец заложил и его в свои подвалы?

Брендон покачал головой.

— Нет, — сказал он, — нет. Боюсь, что настоящий императорский токай выходит за пределы возможностей Граб-стрит, хотя я согласен с вами, что его сильно перехвалили, — со всем моим уважением к вам, господин граф.

— В таком случае, — ответил граф, — мы сразу же перейдем к ликерам. Признаюсь, я собирался озадачить этих господ местным вином, но поскольку один из участников вышел из игры, нам подадут коньяк — единственный напиток, достойный завершить список вин.

В несколько напряженном молчании на стол поставили большие пузатые бокалы, в каждый налили по нескольку капель драгоценной влаги и слегка покачали их, чтобы высвободить букет.

— Это, — сказал Питер первый, снова обретший дружелюбие, — это и в самом деле чудесный старый французский коньяк. Думаю, ему с полсотни лет.

— В вашей оценке, милорд, не хватает тепла, — отозвался Брендон, — это Коньяк с большой буквы, первый из всех коньяков, непревзойденный и несравненный, настоящий Наполеон. Ему надо отдать честь, как самому императору, чье имя он носит.

Брендон поднялся, держа в руках салфетку.

— Сэр, — сказал граф, поворачиваясь к нему. — Справа от меня сидит самый замечательный знаток вин, но ваши способности уникальны. — Он сделал знак Пьеру, который торжественно внес пустые бутылки уже с открытыми этикетками: от скромного шабли до гордого «Наполеона», чья императорская печать была выгравирована на стекле. — Каждый раз вы правильно называли происхождение вина и год урожая. В мире не может быть больше шести таких знатоков, как вы, и мне казалось, что только один из них — англичанин. Не окажете ли вы на этот раз нам честь и не назовете ли свое настоящее имя?

— Неважно, как его зовут, — сказал Питер первый и встал. — Руки вверх, все присутствующие; граф, давайте формулу!

Брендон рывком поднял руки, все еще сжимая салфетку. Белые ее складки извергли огонь; выстрел попал точно между курком и стволом пистолета Питера и взорвал в нем патрон, нанеся непоправимый ущерб хрустальной люстре. Питер первый тряс онемевшей рукой и изрыгал ругательства.

Брендон, продолжая держать его под прицелом, бросил настороженный взгляд на Питера второго, который, когда выстрел развеял его розовую дремоту, стал проявлять агрессивность.

— Поскольку развлечения становятся все более разнообразными, могу я попросить вас, граф, о любезности обыскать этих джентльменов и выяснить, нет ли у них еще какого-нибудь оружия. Благодарю вас, а теперь почему бы нам не сесть и не допить вино?

— Вы… вы… — прорычал Питер первый.

— О, мое имя действительно Брендон, — весело откликнулся молодой человек. — Терпеть не могу вымышленных имен. Вроде чужой одежды эти псевдонимы никогда не приходятся по-настоящему впору. Питер Дит Брендон Уимзи; имя, конечно, длинновато, но очень удобно, если его использовать частями. У меня есть и паспорт, и все прочее, но я их не показал, поскольку репутация этих документов здесь была несколько подмочена. Что до формулы, граф, я предпочел бы вручить вам мой собственный чек. Похоже, кто угодно имеет возможность размахивать банкнотами Английского банка. Я считаю, что вся эта тайная дипломатия — ненужное дело, но это уже забота Военного министерства. Очевидно, все мы привезли сюда одинаковые документы. Я так и думал. По-видимому, какой-то сообразительный умник успешно продался сразу двум претендентам. А вам двоим, джентльмены, пришлось пережить веселенькое время, думая, что другой — это я.

— Милорд, — с нажимом заговорил граф. — Эти двое — англичане или были ими. Мне безразлично, какое именно правительство оплатило их предательство. Но я, увы, недалеко от них ушел. Будучи монархистом, я не считаю себя подданным нашей продажной, вконец разложившейся республики. Но у меня болит душа из-за того, что бедность заставила меня согласиться продать свою страну Англии. Возвращайтесь в ваше Военное министерство и скажите там, что я отказываюсь передать им свою формулу. Если между нашими странами, не дай Бог, разразится война, я буду на стороне Франции. Это мое последнее слово, милорд.

Уимзи поклонился.

— Сэр, — сказал он. — Совершенно очевидно, что я не выполню своей миссии, чему я рад. Ведь по существу торговля средствами уничтожения — грязное дело. Захлопнем же двери за этими двумя — они безлики и ничтожны — и допьем коньяк в вашей библиотеке.

Перевод с английского И. М. Кулаковской-Ершовой

Эдгар УоллесПРОПАВШИЙ РОМНИ

Старший инспектор Скотленд-Ярда Питер Доуз был еще сравнительно молод, если учесть занимаемый им высокий пост. Управление, им возглавляемое, гордилось тем, что однажды напав на след, он всегда доводил дело до конца, хотя сам Доуз очень мало говорил о своих успехах.

Чисто выбритый, с седыми висками, моложавый старший инспектор относился философски к преступлениям и преступникам. Его не пугали первые, а вторые не вызывали у него злобы.

Если Доуза что-нибудь по-настоящему увлекало, то это преступления, заключавшие в себе загадку. Все выходящее за рамки ординарного, все необычное привлекало его, и больше всего он сожалел о том, что ему не довелось хоть раз провести расследование многочисленных таинственных преступлений, совершенных Джейн по прозвищу Четыре квадрата, которыми занималась столичная полиция.

Питер Доуз получил возможность обнаружить Джейн и заняться вплотную преступлениями этой девушки после дела лорда Клейторпа. Он понимал, что чрезвычайно важно не поддаваться ничьему влиянию, избегать предубеждения и не обращать внимания на многочисленные, часто противоречивые «улики», которые стремились обсудить с ним все, кто имел отношение к расследованию ограблений, совершенных Джейн-Четыре квадрата.

После расследования таинственного дела лорда Клейторпа Питер доложил комиссару Скотленд-Ярда:

— Насколько я понимаю, эта женщина начала свои грабежи примерно год назад. Она всегда грабила не рядовых обывателей, которые обычно страдают от подобных преступлений, а людей с большими деньгами в банках, причем, как показывают мои расследования, с деньгами, полученными путем манипуляций сомнительных коммерческих компаний.

— Что она делает с деньгами? — спросил комиссар с любопытством.

— В этом-то и странность всего этого дела, ответил Доуз. — Я почти уверен, что она отдает большие суммы благотворительным учреждениям. Вот, например, после ограбления Левинстайна большие ясли в лондонском Ист-Энде получили от неизвестного дарителя четыре тысячи фунтов стерлингов. Одновременно еще четыре тысячи фунтов поступили на счет больницы в Уэст-Энде. После ограбления Талбота три тысячи фунтов, почти вся украденная сумма, были переданы неизвестным лицом одному из родильных домов Уэст-Энда. Мне кажется, мы обнаружим, что эта женщина чем-то связана с больницами и за ее преступлениями стоит какая-то донкихотская идея помощи бедным за счет чересчур богатых.

— Весьма оригинально, — сухо сказал начальник, — по, к сожалению, ее замечательные намерения нас не интересуют. Для нас она — обыкновенная воровка.

— Она — больше, чем просто воровка, — спокойно ответил Питер. — Джейн — самый хитроумный преступник из всех, с кем мне довелось встречаться с тех пор, как я работаю в Скотленд-Ярде. В этом случае речь идет о том, чего мы опасаемся и с чем все же надеемся столкнуться — о преступнике с серым веществом в голове.

— Видел кто-нибудь эту женщину? — спросил Комиссар.

— И да, и нет, — ответил Питер. — Звучит непонятно, но значит только, что те, кто ее видел, потом не могли ее опознать. Левинстайн видел ее, Клейторп тоже видел ее, но она носила вуаль и ее невозможно было узнать. Моя проблема сейчас выяснить, где она намерена нанести следующий удар. Даже если она грабит только чересчур богатых, у нее выбор из сорока тысяч богачей. Естественно, что охранять их всех невозможно. Но тем не менее… — Доуз заколебался.

— Так что же?

— Мне немного помогает тщательное изучение ее методов, — ответил Доуз. — Я старался представить себе, кто может быть ее следующей жертвой. Это должен быть кто-то очень богатый, причем выставляющий свое богатство напоказ, и я остановился на четырех предполагаемых жертвах. Это Грегори Смит, Карл Свайс, мистер Томас Скотт и Джон Трессер. Я склонен думать, что она собирается ограбить Трессера. Трессер составил большое состояние не самыми честными путями и не устает похваляться своим богатством. Это он купил особняк герцога Хаслмирского и его собрание картин, вы наверно помните, что об этом писали в газетах.

Комиссар кивнул.

— В коллекции есть замечательная картина Ромни, верно?

— Да, именно эта картина, — ответил Доуз. — Трессер, конечно, не может отличить картину от газовой плиты. Он знает, что картина Ромни — замечательное произведение, но только потому, что ему об этом сказали. Кроме того, именно Трессер заявил газетчикам, чтО он думает относительно благотворительности. Он им сказал, что ни разу не дал даже пенни общественным учреждениям и ни разу не истратил и цента, который не принес бы ему другого цента прибыли. Такие заявления должны вызвать реакцию у Джейн. Кроме того, художественные достоинства картины Ромни и ее цепа широко разрекламированы. Ну что ж, я считаю, что соблазн почти непреодолим.

Встретиться с мистером Трессером оказалось очень трудно. Его многочисленные интересы в лондонском Сити поглощали все его время от завтрака до позднего вечера. Когда Питер наконец застиг мультимиллионера в частном обеденном зале отеля «Ритц-Карлтон», он увидел тучного рыжего, чисто выбритого мужчину с длинным лицом и холодными голубыми глазами.

Визитная карточка Питера Доуза совершила чудо и обеспечила ему свидание с Трессером.

— Садитесь, садитесь, — торопливо проговорил миллионер. — Что случилось?

Питер объяснил, зачем пришел, и собеседник выслушал сказанное с интересом, словно деловое предложение.

— Я все знаю насчет этой Джейн, — бодро заявил Трессер. — Но у меня она ничего не возьмет, можете мне поверить. Что до Рамни, — так вы произносите его фамилию? — что до этой картины, можете не беспокоиться.

— Но, насколько я понимаю, вы разрешаете публике осматривать вашу коллекцию?

— Это верно, — согласился Трессер, — по каждый, кто приходит посмотреть картины, должен записать свою фамилию в книге посетителей. Кроме того, выставка охраняется.

— Где находится картина Ромни по ночам? Остается на стене? — спросил Питер.

— Что вы думаете, я дурак? — рассмеялся Трессер. — Нет, ее уносят в кладовую с бронированной дверью; у герцога была устроена замечательная кладовая и, чтобы открыть ее, надо порядком потрудиться.

Питер Доуз не разделял веры своего собеседника во всемогущество болтов и засовов. Он знал, что Джейн-Четыре квадрата не только мастер своего дела, но и хороший стратег. Конечно, ее, может быть, не интересуют картины, и в любом случае картину трудно вынести, если она не украдена ночью, что сделать вряд ли возможно.

Питер пошел в Хаслмир Хауз, находившийся неподалеку от Беркли-сквер. Это было громоздкое, неопределенной архитектуры, здание с пристройками и длинной, современного вида картинной галереей. Войдя в вестибюль, Доуз расписался в книге посетителей, показал свое удостоверение человеку, не оставлявшему сомнения в том, что он детектив, и вошел в длинную галерею. Там висела картина Ромни, прекрасный образец искусства художника.

Питер оказался единственным посетителем и сумел обратить свое внимание не только на картину — он бегло осмотрел помещение на случай возможных инцидентов. Оно было длинным и узким. В нем имелась единственная дверь — та, через которую он вошел, а окна в обоих концах были не только забраны решетками, но на каждом еще была установлена густая проволочная сетка. Таким образом, ни войти ни выйти через окна было невозможно. Они тоже были длинными и узкими в соответствии с формой зала, и на них не было занавесей, за которыми можно было бы спрятаться. Для того, чтобы днем не проникал солнечный свет, использовались простые, закатывавшиеся рулоном вверх шторы.

Питер вышел, прошел мимо внимательно следившей за ним охраны и убедился, что, если Джейн решится совершить налет на картины мистера Трессера, ей придется использовать всю свою воровскую сноровку, чтобы этот налет удался. Он вернулся в Скотленд-Ярд, занялся делами, а потом вышел перекусить. Он вернулся в свой кабинет в три часа и уже перестал думать о Джейн и ее фокусах, когда зазвонил внутренний телефон.

— Пожалуйста, сразу же спускайтесь ко мне, Доуз, — сказал комиссар, и Доуз бегом направился по длинному коридору в бюро комиссара.

— Что же, Доуз, — приветствовал его начальник, — ждать вам пришлось недолго.

— Что вы хотите этим сказать?

— Хочу сказать, что драгоценный Ромни украден, — ответил комиссар, и Питеру оставалось только озадаченно смотреть на него.

— Когда это случилось?

— Полчаса назад. Лучше отправляйтесь на Беркли-сквер и задайте все вопросы на место.

Уже через две минуты двухместный автомобиль Питера пробирался сквозь поток других машин, и еще через десять минут инспектор был в холле большого дома и опрашивал взволнованных служителей. Факты, как он обнаружил, были весьма просты.

В четверть третьего старик в плотном пальто, до самого носа закутанный шарфом, пришел в галерею и попросил разрешения осмотреть картины. Он назвался Томасом Смитом.

Старик был специалистом по творчеству Ромни и оказался весьма словоохотливым. Он разговаривал со всеми служителями и стремился подробно рассказать о себе, о своем специальном образовании в области искусства, о своей высочайшей квалификации в качестве художественного критика. Все это означало, что он принадлежит к тому тину зануд, с которыми приходится иметь дело большинству служителей картинных галерей, и они с радостью оборвали его излияния, пропустив его в зал, где висели картины.

— Он что, находился в зале один? — спросил Питер.

— Да, сэр.

— Никто с ним не вошел?

— Нет, сэр.

Питер кивнул.

— Конечно, его занудство могло быть намеренной игрой для того, чтобы отпугнуть смотрителей, но продолжайте.

— Старик вошел в зал, и было видно, как он застыл перед картиной Ромни в немом восторге. Смотрители, видевшие его, клянутся, что в тот момент картина была в своей раме. Она висела на уровне глаз, иначе говоря, верх рамы находился примерно в семи футах от пола.

— Почти сразу же после того, как служащие заглянули в зал, старик вышел оттуда, бормоча про себя что-то насчет совершенства исполнения картины. Когда он вышел из зала и оказался во внешнем вестибюле, туда вошла девочка и тоже попросила разрешения осмотреть галерею. Она записала в книгу посетителей свое имя «Эллен Коул».

— Как она выглядела? — спросил Питер.

— Просто ребенок, — рассеянно ответил служащий. — Совсем маленькая девочка.

Очевидно, девочка вошла в салон, когда старик из него выходил. Он обернулся, посмотрел на нее, пересек вестибюль и вышел в дверь. Но, подходя к двери, он вытащил из кармана носовой платок и вместе с ним с десяток серебряных монеток, которые раскатились по мраморному полу вестибюля. Служители помогли старику собрать деньги, он поблагодарил их, по-видимому все еще думая о картине, потому что все время бормотал что-то про себя, и наконец ушел.

Не успел он уйти, как из выставочного зала вернулась девочка и спросила, какая из картин художника Ромни?

— В центре зала, — ответили ей. — Прямо напротив двери.

— Но там нет никакой картины, — сказала девочка, — только пустая рама и какая-то смешная черная наклейка с четырьмя квадратами.

Смотрители бросились в выставочный зал и обнаружили, что картина действительно исчезла. Там, где она висела или, вернее, на стене за ней виднелся знак, оставленный Джейн-четыре квадрата.

Служители, очевидно, не потеряли голову. Один из них сразу же поспешил к телефону и вызвал ближайший полицейский участок, второй — отправился на розыски старика. Но все попытки найти его оказались безрезультатными. Констебль, стоявший на посту на углу Беркли-сквер, видел, как старик сел в такси и уехал; но он не потрудился запомнить номер машины.

— А что было дальше с девочкой? — спросил Питер.

— О, она просто ушла, — ответил служитель. — Еще некоторое время побыла здесь и вышла. В книге посетителей записан ее адрес. Она не могла вынести картину, это исключается, — убежденно добавил он. — На ней была коротенькая юбка и вообще легкая летняя одежда. Ей некуда было спрятать такой большой холст.

Питер пошел осмотреть раму. Картина была вырезана вплотную к ней. Питер оглянулся вокруг и, тщательно осматривая зал, ничего не обнаружил, кроме длинной белой булавки, лежавшей на полу прямо перед картиной. Такими булавками в банке скрепляют банкноты. Никаких других улик не было.

Трессер относился к потере очень спокойно, пока газеты не опубликовали подробностей кражи. По-видимому, только тогда он осознал истинную цену картины и назначил награду тому, кто ее вернет.

Украденный Ромни стал главной темой разговоров в клубах и в светских кругах. О нем много и подробно писали газеты. Ограбление возбудило интерес самых талантливых молодых людей, запятых любительским сыском. Все специалисты-криминологи были созваны на совещание на месте преступления, и выдвинутые ими хитроумные и весьма обоснованные теории дали вдумчивому читателю интереснейший материал для выводов.

Питер Доуз, вооружившись двумя адресами из книги посетителей — адресом старика и девочки, отправился по ним в тот же день, чтобы лично вести расследование, но обнаружил только, что ученый мистер Смит и невинная крошка по этим адресам никому не известны.

Питер вернулся в Скотленд-Ярд с твердым мнением о том, как произошла кража.

— Старик приходил туда для отвода глаз, — сказал он. — Его послали, чтобы он вызвал подозрение и отвлек на себя смотрителей. Он нарочно нагнал на всех скуку своими занудными речами об искусстве, чтобы его оставили в покое. Он вошел в выставочный зал, зная, что самый его вид заставит служителей следить за ним. Потом он вышел как раз в тот момент — и это было заранее точно рассчитано, — когда вошла девочка. Это был остроумный план.

Монеты были рассыпаны, чтобы привлечь все внимание к старику, и, возможно, в этот момент картина и была вырезана из рамы и спрятана. Где ее спрятали или как девочка ее вынесла, остается тайной. Служители убеждены, что она не могла ее спрятать на себе, а я проделал несколько экспериментов с холстом такого же размера и с несомненностью убедился, что, будучи спрятана под одеждой, картина настолько выпирала бы, что ее не могли не заметить.

— А что это за девочка?

— Джейн — Четыре квадрата, — не задумываясь ответил Питер.

— Но это невозможно!

Питер улыбнулся.

— Для молодой девушки нет ничего проще, чем придать себе еще более юный вид. Короткое платье, косички вместо прически — и готово дело! Джейн — четыре квадрата более чем умна и сообразительна.

— Минутку, — сказал комиссар, — не могла ли она передать кому-нибудь картину через окно?

Питер покачал головой.

— Я подумал об этом, но окна закрыты и к тому же затянуты сеткой. Такой способ передачи просто невозможен. Нет, но каким-то образом она вынесла картину под носом у служителей, а потом вышла в вестибюль и невинно сообщила, что не могла ее найти в зале. Все, естественно, ринулись в выставочный зал. Три минуты никто не обращал на «ребенка» никакого внимания.

— Вы не думаете, что один из служителей был с ней в сговоре?

— В принципе это возможно, — ответил Доуз, — но у всех служащих очень хороший послужной список и работают они там давно. Все они женатые люди, и ни у кого из них нет замечаний по службе.

— А что она станет делать с картиной? Она ведь не может продать ее.

— Она хочет получить награду, — ответил с улыбкой Питер. — Говорю вам, шеф, эта девушка бросила мне вызов. Мне еще не удалось поймать ее с поличным, но я не теряю надежды.

— Хочет получить награду, — повторил комиссар. Она весьма существенна; конечно, вы задержите Джейн, когда она будет отдавать картину.

— Ни в коем случае, — ответил Питер, вынул из кармана телеграмму и положил ее на стол перед начальником. Она гласила:

— Что на это ответил Трессер?

— Он согласен, — ответил Питер, — и отправил соответствующее письмо секретарю директора больницы на Грейт Пэнтон-стрит Мы широко публикуем этот факт в газетах.

В три часа дня пришла еще одна телеграмма, на этот раз адресованная Питеру Доузу. Ему было неприятно, что Джейн достаточно хорошо информирована и знает, что ее делом занимается именно он.

Телеграмма была отправлена с главного почтамта.

Питер Доуз принял все возможные меры предосторожности. На самом деле, он совершенно не надеялся, что сумеет задержать Джейн, но если она не окажется за решеткой, то по крайней мере не по его вине.

В мрачном холле дома Трессера собралась небольшая компания. Здесь находились Доуз, двое детективов, сам мистер Трессер — он посасывал толстую сигару и выглядел наименее заинтересованным из всех собравшихся, — три служителя и представитель детской больницы.

— Вы полагаете, она придет сама? — спросил Трессер. — Хотелось бы посмотреть на эту Джейн. Она, конечно, обошла меня, но я не держу на нее зла.

— Я подготовил полицейскую группу захвата, готовую явиться по моему звонку, — ответил Питер. — Кроме того, все дороги сюда под наблюдением моих детективов, по, боюсь, что не могу обещать вам ничего волнующего. Она слишком ловка для нас.

— Однако посыльный… — начал Трессер.

Питер покачал головой.

— Посыльный может быть служащим местной доставочной конторы, хотя и здесь я принял меры предосторожности все посылочные фирмы получили предупреждение немедленно ставить в известность Скотленд-Ярд, если к ним кто-нибудь обратится с поручением доставить сюда посылку.

На ближайшей церкви громко пробило восемь часов, но Джейн-Четыре квадрата не появилась. Через пять минут позвонили в дверь, и Питер ее открыл.

На пороге стоял посыльный с телеграфа.

Питер взял у него плотный темно-желтый конверт, вскрыл его, внимательно прочитал вложенное послание и рассмеялся уважительно, но безнадежно.

— Ну что ж, она выиграла, — сказал он.

— Что вы имеете в виду? — спросил Трессер.

— Идите за мной, — ответил Доуз.

Он направился в выставочный зал. Там по-прежнему висела пустая рама, а на стене виднелся полуистершийся ярлычок с четырьмя квадратами, оставленный Джейн.

Питер пошел прямо через зал к одному из окон.

— Картина здесь, — сказал он, — ее никуда отсюда не уносили. Он поднял руку, потянул за шнур, закатывавший штору, и она медленно раскрутилась.

Собравшиеся ахнули от изумления: приколотая к шторе и развернувшаяся вместе с ней, перед ними предстала картина Ромни.

— Я должен был догадаться, когда нашел булавку, — сказал Питер. — Действовать Джейн пришлось быстро, но физически было возможно осуществить то, что она задумала. Она вырезала картину, отнесла ее в конец зала, опустила штору, прикрепила верхние углы холста к шторе и вновь ее закатала. Никому не пришло в голову опустить эту треклятую штору!

Перевод с английского И. М. Кулаковской-Ершовой

Эллери КуинОХОТА ЗА СОКРОВИЩЕМ

— Всем спешиться! — рявкнул генерал-майор Баррет, бодро соскакивая с коня. — Ну, как вам понравилась наша маленькая разминка перед завтраком, мистер Куин?

— О, замечательно, — ответил Эллери, кое-как спускаясь на твердую землю. Большая кобыла затрясла головой с явным чувством облегчения.

— Боюсь, что мои кавалерийские мышцы слегка атрофировались, генерал. Не забудьте, что мы в седле с половины седьмого. — Он заковылял к краю скалы и прислонился своим измученным телом к низкому каменному парапету.

Харкнесс спешился со своей чалой лошади и сказал:

— Вы ведь переживаете все свои приключения, сидя в кресле, верно, Куин? Вам, наверно, тяжеловато высунуть нос и оказаться в мире, где живут обыкновенные люди. — Он рассмеялся. Эллери смотрел на желтую копну волос Харкенесса и его бегающие глаза с необъяснимой антипатией человека, привыкшего проводить время взаперти.

Широкая грудь Харкнесса продолжала вздыматься ровно, несмотря на галоп.

— Тяжеловато для лошади, — ответил Эллери. — Прекрасный вид, генерал. Не может быть, чтобы вы наткнулись на это место случайно, у вас, несомненно, есть поэтическая жилка.

— Какая, к черту, поэтическая жилка, мистер Куин. Я — человек военный. — Старый генерал в развалку подошел к Эллери и посмотрел вниз на Гудзон, в свете утреннего солнца, точно зеркало, отражающий голубую траву. Скала отвесно спускалась к небольшой полоске берега далеко внизу, где находился сарай для лодок. Вниз можно было спуститься только по крутым ступеням, зигзагом выбитым в скале.

На краю небольшого мола сидел старик и удил рыбу. Он поднял голову, к изумлению Эллери вскочил и свободной рукой отдал честь. Затем спокойно сел на место и вернулся к своему занятию.

— Браун, — сказал генерал, и лицо его озарилось. — Мой старый пенсионер. Служил под моим началом в Мексике. Он и старина Магрудер в сторожке у входа. Видите, дисциплина — это все. Поэзия? — Он пренебрежительно фыркнул. — Это не для меня, мистер Куин. Меня это место устраивает с военной точки зрения. Господствует над рекой. Вест-пойнт в миниатюре, право слово.

Эллери обернулся и посмотрел наверх. Каменный выступ, на котором генерал построил свой дом, с трех сторон окружали совершенно неприступные отвесные скалы. Они поднимались так высоко, что их вершины скрывались в дымке. Вокруг самой дальней скалы была высечена крутая дорога. Она серпантином спускалась вниз, и Эллери все еще испытывал головокружение, вспоминая спуск по ней в автомобиле накануне вечером.

— Вы господствуете над рекой, — сухо заметил он, — а враг может разнести все здесь ко всем чертям, господствуя над верхней дорогой. Или я как тактик рассуждаю по-детски?

Старик буквально взорвался:

— Да нет же. Я могу удерживать эти ворота, закрывающие дорогу, против целой армии.

— И еще артиллерия, — как бы про себя заметил Эллери. — Ей Богу, генерал, вы действительно в боевой готовности.

Эллери с любопытством взглянул на малокалиберную блестящую пушечку рядом с ближайшим флагштоком. Ее дуло было направлено через парапет.

— Генерал готовится к революции, — посмеиваясь, сказал Харкнесс. — Мы живем в опасное время.

— Вы, спортсмены, — резко ответил генерал, — нисколько не уважаете традиции. Вы прекрасно знаете, что эта пушка — для салюта. Ведь вы не позволяете себе насмехаться над такой же пушкой в Вест-Пойнте, верно? Это единственный способ, — прокричал генерал голосом, достаточно громким для плац-парада, — которым слава наших традиций может вернуться в мои владения — под грохот пушечного салюта!

— Наверно, — с улыбкой сказал охотник на крупного зверя, — ружье, с которым я хожу на слона, не может послужить той же цели? Во время сафари я…

— Не слушайте его, мистер Куин, — раздраженно ответил генерал. — Мы терпим его здесь во время уик-эндов только потому, что он друг лейтенанта Фиска… Очень жаль, что вы прибыли вчера слишком поздно, чтобы присутствовать при церемонии. Очень волнующе! Но вы увидите все это сегодня же вечером на закате. Нужно поддерживать старые традиции. Это — часть моей жизни, мистер Куин… Наверно, я просто старый дурак…

— О нет, что вы! — поспешно прервал генерала Эллери. — Традиции — это становой хребет нации, это общеизвестно. — Харкнесс усмехнулся, а генералу эти слова явно доставили удовольствие. Эллери знал людей такого типа как генерал — отставники, слишком старые для действительной службы, испытывающие ностальгию по военной жизни. Судя по тому, что рассказывал по дороге сюда Дик Фиск, будущий зять генерала, Баррет — одержимый военный — перенес в свою штатскую жизнь все, что могло напомнить ему о старых добрых армейских временах. Даже его служащие были отставными солдатами, а в доме, изобиловавшем реликвиями трех войн, был установлен воистину армейский порядок и образ жизни.

Грум увел лошадей, и наездники направились пешком по зеленым лужайкам вниз к дому. Эллери подумал, что генерал-майор Баррет купается в деньгах — он уже видел достаточно, чтобы убедиться в этом. В усадьбе были: выложенный плиткой бассейн, большой солярий, тир, оружейный зал с набором оружия, которое…

— Генерал, — окликнул взволнованный голос, и Эллери, подняв глаза, увидел лейтенанта Фиска, бегущего к ним в необычно растрепанном виде. — Могу я минуту поговорить с вами наедине, сэр?

— Конечно, Ричард. Извините меня, джентльмены.

Харкнесс и Эллери замедлили шаги. Лейтенант что-то говорил генералу, руки его дрожали. Старик побледнел. Затем, не говоря ни слова, оба бросились к дому, при этом генерал переваливался как старый гусак.

— Интересно, что так взволновало Дика, — сказал Харкнесс, идя рядом с Эллери более приличествующим джентльменам шагом.

— Лиони, — предположил Эллери. — Я знаю Фиска много лет. Эта очаровательная дочь полка — единственное потрясающее явление, с которым парень столкнулся в жизни. Надеюсь, не случилось ничего плохого.

— Жаль, если что не так. — Харкнесс пожал плечами. Уикэнд обещал быть приятным и спокойным. У меня было по горло забот и волнений во время последней экспедиции.

— Были неприятности?

— Носильщики сбежали, а наводнение на Нигере довершило дело. Потерял все, что имел. Хорошо, что удалось спастись самому… А, вот и миссис Никсон. Что-нибудь случилось с мисс Баррет?

Высокая бледная женщина с медного цвета волосами и янтарными глазами отложила журнал, который читала.

— Лиони? Я еще сегодня ее не видела. А в чем дело? — Особого интереса она, впрочем, не проявила. — О, мистер Куин! Эта ужасная игра, в которую мы играли вчера вечером, не давала мне заснуть полночи. Как вы-то можете спать с воспоминаниями обо всех этих убитых?

— Моя беда, миссис Никсон, — усмехнулся Эллери, — не в том, что я сплю слишком плохо, а, напротив, в том, что сплю слишком крепко. Я по природе соня, а воображения у меня не больше, чем у амебы. Кошмары? Наверно, у вас нечиста совесть?

— Но нужно ли было брать у нас отпечатки пальцев, мистер Куин? Ведь игра — это всего лишь игра.

Эллери усмехнулся.

— Обещаю уничтожить мое временное бюро опознания при первой же возможности. Нет, Харкнесс, благодарю, я не пью так рано с утра.

— Куин, — позвал лейтенант Фиск из двери. Его загорелое лицо приобрело землистый цвет и покрылось пятнами. Держался он необычно скованно. — Но будете ли вы любезны?

— Что случилось, лейтенант? — осведомился Харкнесс.

— Что-нибудь с Лиони? — спросила миссис Никсон.

— Случилось? Ничего не случилось. — Молодой офицер улыбнулся, взял Эллери под руку и повел его к лестнице. Тут он перестал улыбаться. — Случилась ужасная история, Куин. Мы… мы просто не знаем, что делать. К счастью, вы здесь с нами. Может быть, вы сумеете…

— Ну, ну, успокойтесь, — мягко сказал Эллери. — Что же произошло?

— Вы помните жемчужное ожерелье, которое было на Лиони вчера вечером?

— Конечно, — ответил Эллери.

— Это мой подарок ей к нашей помолвке. Осталось мне от матери. — Лейтенант прикусил губу. — Я не очень… сами знаете, на лейтенантское жалование в армии Соединенных Штатов не купишь жемчужного ожерелья. Мне хотелось подарить Лиони что-нибудь дорогое. Глупо, наверно. И еще это мамино ожерелье было мне дорого, как память о ней, словом…

— Вы хотите сказать, — прервал его Эллери, когда они подошли к началу лестницы, — что ожерелье пропало.

— Да, черт побери.

— Сколько оно стоит?

— Двадцать пять тысяч долларов. Отец был богатым человеком… когда-то.

Эллери вздохнул. Там, высоко в космических пределах, было решено, что он должен бродить, широко раскрыв глаза, среди хромых, увечных и слепых. Он закурил и вошел вслед за лейтенантом в спальню Лиони.

От военной выправки генерал-майора Барретта не осталось и следа. Теперь это был просто тучный старик с низко опущенной головой. Лиони плакала, и Эллери как-то не к месту обратил внимание, что она утирает слезы подолом своего пеньюара. Но подбородок ее был вздернут, а в глазах светилась решимость. Она кинулась к Эллери так внезапно, что он чуть было не выставил вперед руки, чтобы удержать ее.

— Кто-то украл мое ожерелье, — с силой заговорила она. — Мистер Куин, вы должны его найти. Должны, слышите, должны.

— Лиони, дорогая, — слабым голосом проговорил генерал.

— Нет, отец. Мне безразлично, чьи чувства это заденет. Они… эти жемчуга очень много значили для Дика и для меня тоже, и я не намерена сидеть и смотреть, как какой-то вор уводит их у меня из-под носа!

— Но, дорогая, — несчастным голосом проговорил лейтенант, — ведь твои гости…

— Пропади они пропадом, мои гости и твои тоже! — крикнула девушка, вызывающе вскинув голову. — По-моему, в книге хорошего тона у мисс Пост ничего не говорится о том, что вор приобретает неприкосновенность только потому, что находится в доме по приглашению.

— Но гораздо разумнее предположить, что кто-то из слуг…

Генерал резким движением вскинул голову.

— Дорогой Ричард, — рявкнул он, — выбросьте это из головы. Среди моих слуг здесь нет ни одного, кто не прослужил бы рядом со мной по меньшей мере двадцать лет. Я готов доверить любому из них все, что имею. Сотни раз я убеждался в их честности и преданности.

— Поскольку я — один из гостей, — бодро заявил Эллери, — полагаю, что имею право высказать точку зрения. Убийство всегда выходит наружу, но делу никогда не мешало здравое размышление и расследование. Ваша невеста совершенно права, лейтенант. Когда вы обнаружили пропажу, мисс Барретт?

— Полчаса назад, когда проснулась. — Лиони указала на ночной столик рядом со своей деревянной кроватью с пологом. — Я еще и глаза не успела протереть, когда увидела, что жемчуга исчезли, потому что крышка моей шкатулки с драгоценностями была открыта.

— А когда вы ложились в постель, она была закрыта?

— Более того. Я проснулась в шесть часов утра от жажды, встала с кровати, чтобы взять стакан воды, и точно помню, что шкатулка была в это время закрыта. Потом я заснула.

Эллери подошел ближе и посмотрел на шкатулку.

— К счастью, сейчас только начало девятого, — сказал он, выпуская дым. — Значит, вы обнаружили кражу примерно без четверти восемь. Следовательно, ожерелье было украдено между шестью и семью сорока пятью. Вы ничего не слышали, мисс Барретт?

Лиони печально улыбнулась.

— Я сплю отвратительно крепко, мистер Куин. В этом ты еще убедишься, Дик. И потом я уже много лет подозреваю, что храплю, но никто никогда мне…

Лейтенант покраснел, генерал прервал ее:

— Лиони… — но не слишком убедительно, а девушка состроила гримаску и снова заплакала, на этот раз на плече у лейтенанта.

— Что же, черт побери, нам делать? — рявкнул генерал. — Мы ведь не можем, будь оно неладно, обыскивать людей. Ужасная история. Если бы ожерелье не было таким дорогим, я бы сказал: выбросим из головы эту проклятую историю, и все тут.

— Личный обыск вряд ли необходим, генерал, — сказал Эллери. — Любой вор не так глуп, чтобы прятать свою добычу на себе. Он, конечно, подумает, что будет вызвана полиция, а уж полиция печально известна своим пренебрежением к светским условностям.

— Полиция, — проговорила Лиони голосом будто мокрым от слез. — О Боже, разве мы не можем…

— Надеюсь, — заметил Куин, — что мы сумеем, как говорится, в данных обстоятельствах обойтись без полиции. С другой стороны, поиски в доме и на территории… Дозволено мне будет поглядеть вокруг?

— Никаких возражений, — крикнула Лиони. — Глядите и ищите, мистер Куин.

— Наверно, этим я и займусь. Между прочим, кто, кроме нас четверых и вора, знает о пропаже?

— Ни одна живая душа!

— Очень хорошо. Тайна — сегодня наш девиз. Пожалуйста, ведите себя так, будто ничего не случилось. Вор поймет, что мы притворяемся, но и сам не сможет действовать, и возможно… — Эллери задумчиво втянул дым сигареты. — Пожалуй, вам следует одеться и присоединиться к гостям, мисс Барретт. Ну, уберите эту траурную маску со своего лица.

— Слушаюсь, сэр, — ответила Лиони, пытаясь улыбнуться.

— Вы, джентльмены, можете мне помочь. Не пускайте никого в дом, пока я буду тут рыскать. Мне бы, например, не хотелось, чтобы миссис Никсон застигла меня с поличным, когда я буду пересчитывать ее бюстгальтеры.

— О, — вдруг вскрикнула Лиони и перестала улыбаться.

— Что такое? — взволнованно спросил лейтенант.

— Дороти Никсон могла это сделать. Она сейчас очень нуждается. Нет, как я могла подумать такую гадость… — Лиони покраснела. — Боже, я ведь полуодета. Прошу всех немедленно выйти.

— Ничего не нашел, — негромко сказал Эллери лейтенанту Фиску после завтрака. — В доме его нет.

— Проклятье! — отозвался Фиск. — Вы уверены?

— Вполне. Я осмотрел все комнаты, кухню, солярий, буфетную, оружейную. Побывал даже в винном погребе.

Фиск стал кусать губы. В это время раздался веселый голос Лиони:

— Дороти, мистер Харкнесс и я идем в бассейн. Дик, хочешь поплавать?

— Идите с ними, — негромко сказал Эллери, — и по ходу дела, лейтенант, обыщите бассейн.

Фиск недоуменно посмотрел на него, затем с довольно мрачным видом кивнул и пошел за остальными.

— Ничего не нашли, верно? — угрюмо спросил генерал. — Я видел, вы разговаривали с Ричардом.

— Пока нет. — Все направились в дом, чтобы переодеться в купальные костюмы, а Эллери посмотрел в сторону реки.

— Давайте спустимся вниз к берегу, генерал. Я хочу задать несколько вопросов вашему Брауну.

Они осторожно спустились по каменным ступеням на берег сверкавшей серебром реки. Старика-пенсионера они нашли за мирным занятием — он доводил до блеска медные части генеральского катера.

— Доброе утро, сэр, — отчеканил Браун, отдавая честь.

— Вольно, — ответил мрачно генерал. — Браун, этот джентльмен хочет задать вам несколько вопросов.

— Очень простых вопросов, — с улыбкой сказал Эллери. — Примерно в восемь утра я видел, что вы сидели с удочкой. Сколько времени вы просидели на молу?

— Как сказать, сэр, — ответил старик, почесывая свою левую руку. — Удил и отходил, начиная с половины шестого. Рано утром здесь хороший клев, получил неплохой улов.

— И все время лестница была у вас перед глазами?

— А как же, сэр.

— Кто-нибудь спускался вниз сегодня утром?

Браун покачал седой головой. — Не подплывал ли кто-нибудь со стороны реки?

— Никто не подплывал, сэр.

— Не ронял ли кто-нибудь свертка или не бросал чего-то в воду сверху со скалы?

— Если бы что-то падало, я услышал бы всплеск. Нет, сэр.

— Благодарю вас. Да, между прочим, Браун, вы здесь целый день?

— Нет, только до послеполудня, если никому не понадобится катер.

— Глядите в оба. Генералу особенно важно знать, спустится ли кто-нибудь сегодня днем к реке. Если кого увидите, внимательно присмотритесь и доложите.

— Приказ генерала, сэр? — спросил Браун, косясь на Барретта.

— Да, — ответил со вздохом генерал. — Свободен!

— А теперь, — сказал Эллери, когда они взбирались на вершину скалы, — посмотрим, что нам скажет наш друг Магрудер.

Магрудер оказался гигантского роста старым ирландцем с морщинистым лицом и взглядом старшины. Он занимал не очень представительный маленький коттедж у единственного въезда в усадьбу.

— Нет, сэр, — сказал он решительно, — здесь не было ни души все утро. Никто не входил и не выходил.

— Но как вы можете быть в этом уверены, Магрудер?

На лице ирландца появилось непреклонное выражение. — С пяти сорока пяти до семи тридцати я сидел здесь у самых ворот и чистил кое-что из оружия генерала, сэр, а после этого я подстригал живую изгородь.

— Слову Магрудера можно верить, как Святому писанию, — резко сказал генерал.

— Конечно, конечно, — успокоил его Эллери. — Этот въезд — единственный в поместье, сэр?

— Как видите…

— Да, да, и скала. Только ящерица в состоянии взобраться по этим боковым скалистым отрогам. Благодарю вас, Магрудер.

— И что же дальше? — спросил генерал по дороге обратно к дому.

Эллери нахмурился. — Суть любого расследования, генерал, состоит в том, чтобы обнаружить, сколько возможностей вы имеете основание исключить. С этой точки зрения наш поиск становится все более увлекательным. Вы ведь говорите, что безоговорочно доверяете своим служащим?

— Во всех отношениях.

— Тогда соберите всех, кого возможно, и поручите им прочесать всю территорию усадьбы. К счастью, она не так уж велика, и поиски займут не очень много времени.

— Гм. — Лицо генерала озарилось. — Право слово, — сказал он возбужденно, — прекрасная мысль! Понятно! Понятно! Мистер Куин, вы можете положиться на моих людей. Бывалые солдаты. Они будут рады такому приказу. А как насчет деревьев?

— Простите, не понял.

— Деревья, Куин, деревья? В их кронах можно много чего спрятать!

— А, — серьезным тоном произнес Эллери. — Деревья. Обязательно обыщите их!

— Предоставьте это мне, — с яростью в голосе проговорил генерал, и удалился, изрыгая огонь.

Эллери направился к бассейну, где вода буквально кипела от всплесков и движения пловцов, присел на скамейку и стал наблюдать. Миссис Никсон подняла над водой точеную руку, нырнула, преследуемая бронзовым гигантом, который, когда на поверхности появилась его голова с прилипшими кудрявыми волосами, оказался Харкнессом. Стройная тонкая фигурка выпрыгнула из воды почти у самых ног Эллери и тем же движением взобралась на край бассейна.

— Я все проделала, — прошептала Лиони, улыбаясь и прихорашиваясь, будто ожидая одобрения Эллери.

— Проделали что? — спросил Эллери, улыбаясь в ответ.

— Обыскала их.

— Обыскали… Не понимаю.

— О, неужели все мужчины так тупы! — Лиони откинула голову и встряхнула волосами. — Почему, думаете, я позвала их всех в бассейн? Для того, чтобы все они разделись. Мне оставалось только забежать в одну-две спальни до того, как я сама спущусь вниз. Я осмотрела всю одежду. Ведь, возможно, вор запрятал жемчуг в какой-нибудь потайной карман. Но… ничего не нашла.

Эллери посмотрел на нее.

— Милая моя юная леди, пораскинув мозгами, я, возможно, подыграл бы вам, но уж до купальных костюмов я бы не додумался.

Лиони покраснела. Потом она твердо сказала:

— Это ожерелье состоит из шести рядов длинных ниток жемчуга. Если вы думаете, что оно сейчас на Дороти Никсон в этом ее костюме…

Эллери посмотрел на миссис Никсон.

— Не могу сказать, — заметил он с ухмылкой, — что хоть один из вас в этих костюмах может спрятать что-нибудь большего размера, чем мушиное крылышко… А, вот и лейтенант. Ну как вода?

— Ничего хорошего, — ответил лейтенант, поднимая голову над краем бассейна.

— Как это, Дик! Я считала, ты любишь…

— Ваш жених, мисс Барретт, только что сообщил мне, что в бассейне вашего ожерелья нет.

Миссис Никсон легонько стукнула Харкнесса по щеке, подняла из воды голую ногу, толкнула розовой пяткой широкий подбородок охотника и нырнула. Харкнесс рассмеялся и последовал за ней.

— Нахал, — беззлобно сказала миссис Никсон, вылезая из бассейна.

— Сами виноваты, — заметила Лиони, — говорила я вам, не надевайте такой костюм.

— Кто бы говорил, — туманно прокомментировал лейтенант Фиск.

— Если вы приглашаете на уик-энд Тарзана… — начала миссис Никсон и замолчала. — Что делают там эти люди? Они ползают.

Все обернулись. Эллери вздохнул.

— Наверно, генерал устал от нашего общества и устроил для своих ветеранов какую-то военную игру. С ним это часто случается, мисс Барретт?

— Маневры пехоты, — быстро вмешался лейтенант Фиск.

— Глупейшее занятие, — с чувством заявила миссис Никсон, снимая купальную шапочку. — Какие у нас планы на сегодня, Лиони? Давайте придумаем что-нибудь увлекательное.

— Я готов, — сказал Харкнесс, вылезая из бассейна, как большая обезьяна, — играть в любую увлекательную игру, если только вы будете в ней участвовать. — Его мокрое тело блестело на солнце.

— Грубое животное, — ответила миссис Никсон. — Так чем же займемся? Придумайте что-нибудь, мистер Куин.

— О Боже! Право не знаю. Может быть, сыграем в охоту за сокровищем? Игра немного устарела, но зато не требует слишком большого напряжения ума.

— Похоже, эту обидную сентенцию вы придумали, не сходя с места, — сказала Лиони, — но, по-моему, идея очень хороша. Какие будут правила игры, мистер Куин?

— Охота за сокровищем? — повторила миссис Никсон, обдумывая предложение. — Звучит привлекательно. Но пусть сокровищем будет что-нибудь стоящее, а то я совершенно разорена.

Эллери молча раскуривал сигарету, потом он отбросил спичку.

— Если меня избирают распорядителем… Когда начнем игру? После ленча?.. — Он рассмеялся. — Надо подготовиться наилучшим образом. Я все организую, подготовлю наводящие улики, а вы все оставайтесь в доме, чтоб никто не шпионил за мной. Согласны?

— Мы в ваших руках, — весело откликнулась миссис Никсон.

— Счастливчик, — вздохнул Харкнесс.

— Итак, до встречи, — сказал Эллери и направился к реке. Он услышал звонкий голос Лиони, приглашавшей гостей поторопиться и переодеться к ленчу.

Генерал-майор Барретт обнаружил Эллери в полдень у парапета. Тот с отсутствующим видом глядел на противоположный берег реки в полумиле от усадьбы. Щеки старого солдата пылали, он обливался потом и казался усталым и очень сердитым.

— Черт побери всех воров, злодеев и других негодяев, — выкрикнул он, утирая лысину платком. Затем добавил без всякой связи: — Я начинаю думать, что Лиони запрятала куда-то ожерелье и забыла куда.

— Вы ничего не нашли?

— Никаких следов.

— Тогда куда же она могла его запрятать?

— О, силы небесные, вы, наверно, правы. Вся эта треклятая история действует мне на нервы. Подумать только, что кто-то из моих гостей…

— А кто сказал, что виновен кто-то из гостей, генерал? — со вздохом ответил Эллери.

Старик побагровел.

— Что такое? Что это значит? Что вы хотите этим сказать?

— Ничего не хочу сказать. Просто вы ничего не знаете, да и я ничего не знаю. Никто ничего не знает, кроме самого вора. Не стоит делать поспешных выводов, сэр. Скажите мне лучше, поиски были проведены тщательно? — Генерал-майор тяжело вздохнул. — И коттедж Магрудера тоже обыскали?

— Конечно.

— А конюшни?

— Дорогой мой…

— И деревья?

— И деревья тоже, — отрезал генерал. — Лазили буквально в каждую щель.

— Хорошо.

— Что в этом хорошего?

Эллери посмотрел на генерала с удивлением.

— Дорогой сор. Это замечательно. Я был к этому готов, более того, я это предвидел, потому что мы имеем дело с очень умным и хитрым человеком.

— Значит, вы знаете? — задыхаясь от волнения, спросил генерал.

— Конкретно, мне известно очень мало, но я вижу просвет. А теперь, не стоит ли вам вернуться в дом и передохнуть. Вы кажетесь мне очень усталым, а вам сегодня после полудня понадобится вся ваша энергия. Мы будем все вместе играть в интересную игру.

— О Боже! — сказал генерал и буквально потащился к дому, качая головой. Эллери смотрел ему вслед, пока старик не исчез из виду. Затем он присел на парапет и погрузился в раздумье.

— Теперь, дамы и господа… — начал Эллери, когда все они собрались на веранде в два часа. — Последние пару часов я много потрудился — эту жертву я с радостью приношу на алтарь доброго настроения народов и в обмен прошу только вашего горячего сотрудничества.

— Слушайте! Слушайте, — мрачно откликнулся генерал.

— Ну, ну, генерал, не противопоставляйте себя общественности. Разумеется, всем вам известны правила игры. — Эллери закурил. — Я где-то запрятал «сокровище» и оставил следы, к нему ведущие. Не прямые следы, конечно, а запутанные, и вы должны идти по этим следам, обнаруживая их один за другим. На каждом этапе я оставлял какую-нибудь «улику», которая, если вы ее правильно истолкуете, должна привести вас к следующему следу. Это соревнование, конечно, рассчитано на сообразительных, выигрывает тот, у кого лучше работают мозги.

— Эти условия, — уныло сказала миссис Никсон, — исключают мое участие в игре. — Она была одета в туго обтягивающий ее свитер и еще более тугие слаксы; волосы перевязаны голубой лентой.

— Бедняга Дик, — простонала Лиони. — Боюсь, мне придется действовать с ним в паре. Сам он не доберется даже до первой «базы».

Фиск усмехнулся, а Харкнесс протянул:

— Поскольку мы делимся на пары, я выбираю миссис II. Похоже, вам придется действовать в одиночку, генерал.

— Может быть, — с надеждой ответил старик, — вы, молодежь, предпочтете вообще обойтись без меня…

— Между прочим, — сказал Эллери, — все указания, которые вы будете находить, зашифрованы в цитатах.

— О Господи, — вздохнула миссис Никсон, — вы имеете в виду нечто вроде «один за всех, все за одного»?

— А, да, да. Не старайтесь вспомнить источник, вас касаются только сами слова. Итак, все готовы?

— Минутку, — прервал его Харкнесс, — а какое сокровище мы ищем?

Эллери выбросил догоревшую сигарету в пепельницу и сказал:

— По правилам, вы знать этого не должны. Итак, вперед! Сейчас я назову вам первую цитату. Она сошла с колючего пера нашего старого друга Свифта, но это можете не принимать во внимание. Вот такая цитата. Эллери помолчал, и все напряженно ждали продолжения: — «Во-первых, (рыба) должна плавать в море».

Генерал сказал: «Гм. Ужасная глупость», — и остался сидеть на стуле. Но янтарные глаза миссис Никсон загорелись, и она вскочила с места.

— И все? — крикнула она. — Но это вовсе нетрудно, мистер Куин. Пошли, Тарзан, — и она побежала по лужайке, сопровождаемая улыбающимся Харкнессом. Они направлялись к парапету.

— Бедняжка Дороти, — вздохнула Лиони. — Она хочет поступать, как лучше, но Бог не дал ей достаточно мозгов. Она взяла неправильный курс.

— Вам было бы непросто заставить ее свернуть с пути, — заметил Эллери.

— Мистер Куин. Вы, по-видимому, не собирались заставить нас обыскивать всю реку Гудзон, следовательно, вы имели в виду какое-то более ограниченное водное пространство. — Она спрыгнула с веранды на землю.

— Бассейн! — крикнул лейтенант Фиск, устремляясь за Лиони.

— Умнейшая женщина ваша дочь, генерал, — сказал Эллери, провожая глазами эту пару. — Я прихожу к мысли, что Дику Фиску здорово повезло.

— Унаследовала мозги от матери, — расплываясь в улыбке, сказал генерал. — Честное слово, мне становится интересно. — И он вразвалку пошел прочь от дома.

Они обнаружили Лиони, старательно выпускающую воздух из резиновой рыбы, с которой после пребывания в бассейне все еще стекала вода.

— Вот она, — сказала девушка, — иди сюда, Дик, посмотри, что это. Да не трогай ты меня, мистер Куин смотрит на нас. Что бы это значило, интересно? «Теперь оно должно плавать в масле»… Масло… Масло… Ах, конечно это про буфетную, — и Лиони, будто подхваченная ветром, помчалась в сторону дома, преследуемая лейтенантом.

Эллери положил записку в резиновую рыбу, надул ее, заткнул пробкой и бросил игрушку обратно в бассейн.

— Сейчас сюда прибегут остальные. А, вот и они! Наверно уже сообразили, о чем речь. Пошли отсюда, генерал.

Лиони стояла в буфетной на коленях перед большим холодильником, пытаясь извлечь полоску бумаги из кадушки с маслом.

— Боже, — сказала она, — зачем нужно было засовывать это в масло? Читай, Дик, я вся измазалась.

«И, наконец, сударь, — продекламировал лейтенант, — оно должно плавать в хорошем кларете».

— Мистер Куин, как вам не стыдно! Это же очень просто.

— Станет посложнее по мере продвижения к цели, — сухо ответил Эллери. Он подождал, пока молодые люди не побежали в погреб, и снова положил записку в кадушку с маслом. Когда они с генералом закрыли за собой дверь погреба, в буфетной послышался стук каблучков миссис Никсон.

— Будь я проклят, если Лиони не забыла о своей пропаже, — пробормотал генерал, глядя на происходящее на лестнице. — Так похоже на женщин!

— Очень сомневаюсь, что она о ней забыла, — негромко ответил Эллери.

— Вот она! — крикнула Лиони. — Что это такое, это из Шекспира? — Она вытащила листок, зажатый между двумя пыльными бутылками и, нахмурясь, стала читать.

— Ну что там, Лиони? — спросил лейтенант.

— «Под зеленым деревом». Что это за зеленое дерево? — Лиони медленно вернула листок на место. — Действительно становится сложнее. Есть у нас в усадьбе зеленые деревья, папа?

— Бог его знает, — устало ответил генерал. — Никогда не слышал такого названия. А вы, Ричард? — Лицо лейтенанта выразило сомнение.

— Все, что я знаю насчет зеленых деревьев, — хмурясь, сказала Лиони, — это кажется, у Шекспира в «Как вам это поправится» и еще в романе Томаса Харди.

— Идите сюда, Тарзан! — крикнула миссис Никсон где-то у них над головой. — Они все еще здесь. С дороги, вы двое. Нечестно устраивать помехи.

Лиони нахмурилась. Миссис Никсон бегом спускалась с лестницы, за ней спешил все еще улыбающийся Харкнесс. Она выхватила у Лиони листок и лицо ее померкло. — Какая-то китайская грамота!

— Дайте-ка я погляжу. — Харкнесс пробежал глазами записку и громко рассмеялся. — Молодчага, Куин. Chlorosplenium acruginosum. Надо немного разбираться в ботанике, когда работаешь в джунглях. Не один раз видел это дерево здесь в усадьбе. — Он взбежал вверх по лестнице, еще раз улыбнулся Эллери и генералу и исчез из виду.

— Проклятье! — крикнула Лиони и вместе с остальными поспешила за Харкнессом.

Когда они его догнали, охотник стоял, прислонившись к стволу очень старого огромного дерева, бросавшего вокруг густую тень. Харкнесс читал листочек бумаги и недоуменно потирал свой красивый подбородок. Кора дерева была ярко-зеленой, очевидно, из-за покрывавшей ее грибковой плесени.

— Зеленое дерево! — воскликнула миссис Никсон. — Это вы очень умно придумали.

Лиони явно огорчилась: подумать только, лавры достались мужчине.

— Никогда не подумала бы, что вы на такое способны, мистер Харкнесс. Что там написано?

Харкнесс прочитал вслух: «И ищет то, что недавно выбросил».

— То, что кто недавно выбросил? — растерянно спросил Фиск. — Это как-то двусмысленно.

— Совершенно очевидно, что местоимение не может относиться к тому, кто найдет записку, — сказал Харкнесс. — Куин не мог заранее знать, кто именно ее отыщет первым. Следовательно… Ну конечно! — И он сорвался с места и бросился в сторону дома, потирая нос.

— Мне не нравится этот человек, — сказала Лиони. — Дикки, что, у тебя вовсе нет мозгов? А теперь мы снова должны гнаться за ним. Вы плохой человек, мистер Куин!

— Я предоставляю решить вопрос вам, генерал, — сказал Эллери. — Разве я предложил играть в эту игру? — Но все уже потянулись за Харкнессом во главе с миссис Никсон, чьи блестящие медью волосы развевались, точно вымпел.

Когда Эллери вместе с пыхтящим от одышки генералом добрался до веранды, Харкнесс держал нечто, высоко подняв над головой, вне досягаемости протянутых рук миссис Никсон. — Нет, не дам. Это принадлежит победителю.

— Но как вы догадались, скверный вы человек? — крикнула Лиони.

Харкнесс опустил руку. В ней оказалась наполовину выкуренная сигарета.

— Рассуждал логично. Текст в записке должен был иметь в виду самого Куина, а единственное, что он перед началом нашей игры на моих глазах выбросил, это окурок. — Харкнесс разнял сигарету и достал из самого ее конца туго свернутый в трубочку клочок бумаги. Он разгладил его и прочитал нацарапанные там слова. Потом еще раз медленно их перечитал.

— Ну что там, Боже правый? — крикнула миссис Никсон. — Что за свинство, Тарзан. Если вы не можете понять, в чем дело, дайте возможность попробовать и нам. — Она выхватила бумажку из рук Харкнесса и прочитала вслух: «Ищите даже в дуле пушки».

— В дуле пушки, — повторил генерал, — но почему?

— А потому! — рассмеялась рыжеволосая женщина и убежала.

Когда они догнали ее, она с возмущенным видом сидела верхом на стволе пушки лицом к реке.

— Милое дело, — пожаловалась она. — Как, черт возьми, можно заглянуть в дуло пушки, если это дуло висит в воздухе в семидесяти футах над рекой Гудзон? Отодвиньте эту чертову штуку немного назад, лейтенант.

Лиони задыхалась от смеха.

— Недоумок вы этакий! Как, по-вашему, Магрудер заряжает эту пушку, через дуло? Там сзади есть камора.

Лейтенант Фиск со знанием дела повозился с механизмом в казенной части пушечки, отвел назад маленькую дверцу затвора, похожую на дверь сейфа, и открылось круглое отверстие. Фиск сунул руку вовнутрь, и у него буквально отвалилась челюсть.

— Вот сокровище! — крикнул он. — Дороти, вы выиграли.

Миссис Никсон соскользнула с пушки, повторяя: «Дайте мне, дайте же мне». Она была сейчас похожа на озорного мальчишку. Оттолкнув Фиска, она вытащила пропитанный маслом ватный пыж.

— Что это?! — крикнула Лиони, протискиваясь вперед.

— Я… Лиони, дорогая! — Улыбка сошла с лица миссис Никсон. — Я знала, что все идет слишком гладко, чтобы быть просто игрой. Сокровище! Да уж, что и говорить!

— Мое ожерелье! — крикнула Лиони. Она вырвала белоснежные нити жемчуга из рук миссис Никсон, прижала их к груди и обернулась к Эллери в величайшем недоумении.

— Черт меня побери, — слабым голосом проговорил генерал. — Это вы их взяли и спрятали, Куин?

— Не совсем, — ответил Эллери. — Оставайтесь, пожалуйста, на месте. Это относится ко всем! Возможно миссис Никсон и мистер Харкнесс окажутся в затруднительном положении. Дело в том, что жемчуга мисс Барретт сегодня утром были украдены.

— Украдены? — удивленно спросил Харкнесс.

— Украдены! — ахнула миссис Никсон. — Значит, вот почему…

— Да, — ответил Эллери. — Давайте разберемся. Кто-то стащил драгоценное ожерелье. Проблема — как его вынести отсюда. Находится ли ожерелье здесь, в усадьбе? Да, должно находиться. Существуют только две возможности выбраться отсюда — по дороге в скалах, у начала которой стоит коттедж Магрудера, и по реке внизу. Повсюду вокруг — отвесные скалы, взобраться на которые невозможно. И вершины их так далеки, что едва ли возможно, чтобы, скажем, сообщник мог спустить оттуда веревку и вытащить добычу… Пойдем дальше. Еще до шести утра выход через горы находился под наблюдением Магрудера, а путь через реку — перед глазами Брауна и никто из них не видел ни души; к тому же Браун утверждает, что ничего не было выброшено через парапет на берег или в воду, иначе он бы услышал стук или всплеск. Значит, поскольку вор не сделал попытки избавиться от ожерелья единственно возможными путями, стало ясно, что оно все еще находится здесь, в усадьбе.

Лиони побледнела и с напряженным вниманием следила за Эллери. Генерал был совершенно сбит с толку.

— Но вор, — продолжал Эллери, — должен был заранее продумать план, как обойти все эти сложности и трудности. Зная, что пропажа сможет быть обнаружена немедленно, он мог ожидать быстрого прибытия полиции и учел это в своих планах. Без борьбы никто не смиряется с потерей ожерелья стоимостью в двадцать пять тысяч долларов. Раз вор ожидал вызова полиции, он ожидал и обыска, и в этом случае не мог прятать свою добычу в обычном месте — на себе, в своих вещах, где-нибудь в доме или на территории усадьбы. Он мог, конечно, закопать это ожерелье, но я подумал, что это вряд ли возможно, так как в таком случае останется нерешенной проблема выноса украденного с территории усадьбы, которая хорошо охраняется. Я лично тщательно обыскал весь дом, а служащие генерала прочесали буквально каждую пядь земли и все служебные постройки, просто на всякий случай. Мы не вызывали полицию, но проделали всю полицейскую работу и ничего не нашли.

— Но… — озадаченно заговорил лейтенант Фиск.

— Минутку, лейтенант. Таким образом, стало очевидно, что вор, каков бы ни был его план, отказался от обычного использования и дороги через горы, и водного пути, чтобы вынести ожерелье из усадьбы. Возможно, он собирался взять его с собой, уезжая, или передать сообщнику. Однако вряд ли это так, поскольку он предполагал возможность полицейского расследования и слежки. Кроме того не забывайте, он спланировал и совершил кражу, зная, что в доме находится детектив. И хотя я не претендую на особую квалификацию, вы все же должны признать, что для совершения кражи в этих условиях требовался смелый и умный человек. Я счел, что имею все основания полагать, что каков бы ни был план этого человека, это не обычный и не глупый, а смелый и хитроумный план.

Но если он отказался от всех обычных способов выноса украденного, он должен был придумать нечто весьма необычное, при том используя все же один из существующих двух путей. И тогда я вспомнил, что существует возможность использовать реку, причем этот путь будет выглядеть столь невинно, что операция пройдет успешно, даже если на охрану усадьбы будет поставлен целый полк. И я пришел к выводу, что нашел правильный ответ.

— Пушка для церемонии спуска флага, — тихо сказала Лиони.

— Именно так, мисс Барретт. Церемониальная пушка. Положив жемчуга в пакет, открыв затвор пушки, засунув пакет в камору и оставив его там, вор очень просто решил трудную проблему выноса своей добычи из усадьбы. Всякий, кто знаком с артиллерийскими орудиями и баллистикой, знает, что эта пушка, как любая пушка, используемая для салюта, стреляет холостыми зарядами. Это значит, что в ней нет снаряда, а только пороховой заряд, который взрывается с шумом и дымом. Хотя этот порох нужен главным образом для шума, он обладает и некоторыми метательными свойствами, но очень сильными, но достаточными для целей вора. В результате Магрудер сегодня на заходе солнца заложил бы в пушку пороховой заряд, потянул бы за шнур и… бах!.. под прикрытием клуба дыма улетели бы наши жемчуга примерно на какие-нибудь двадцать футов или около того, чтобы миновать полоску берега и упасть в воду.

— Но как? — пролепетал генерал, багровый как свекла.

— Очевидно, маленькая коробка должна держаться на плаву. Тут нужен алюминий или что-нибудь столь же прочное и легкое. Затем план должен предусматривать сообщника, кого-нибудь, кто будет не спеша плыть по реке, на закате подберет коробку и бодро уплывет прочь. В это время Браун, как он мне сказал, уже по на посту. Но даже будь он на месте, он вряд ли заметил бы что-нибудь в грохоте пушки и в пороховом дыму.

— Сообщник, говорите!.. — крикнул генерал. — Я немедленно позвоню…

— Уже сделано, генерал, — вздохнул Эллери. — Я позвонил в полицию в час дня, чтобы они были настороже. Наш сообщник будет ждать на закате, и если вы салютуете заходящему солнцу вовремя, полиция захватит этого человека на месте преступления.

— Но где же эта коробка или жестянка? — спросил лейтенант.

— О, спрятана в безопасном месте, очень надежно спрятана, — сухо ответил Эллери.

— Вы спрятали ее, но зачем?

Эллери некоторое время молча курил.

— Дело в том, что есть такой толстопузый божок, который охраняет таких как я. Вчера вечером мы играли в раскрытие убийства. Для того, чтобы все было похоже на настоящее расследование и чтобы показать вам, как это делается, я снял у всех вас отпечатки пальцев с помощью небольшого приспособления, которое всегда ношу с собой. Я позабыл уничтожить эти отпечатки. Сегодня днем до начала нашей игры в охоту за сокровищем я нашел жестяную коробку здесь, в пушке. Я направился сюда, предварительно вычислив, где могут находиться спрятанные жемчуга, чтобы подтвердить свои расчеты. И что, вы думаете, я обнаружил на коробке? Отпечатки пальцев! — Эллери усмехнулся. — Весьма неприятно для вора, верно? Но наш умный похититель был настолько уверен в себе, что и в мыслях не имел, что кто-то обнаружит его тайник до выстрела пушки. Поэтому он был неосторожен. Разумеется, сравнить отпечатки на коробке с теми, что я снял вчера — пустяшное дело. — Он помолчал. — Ну вот…

Воцарилось молчание, слушатели буквально не дышали и в тишине слышался только шелест флага на ветру у них над головами.

И тут, разжав кулаки, Харкнесс легким тоном сказал:

— Что ж, вы прижали меня, приятель.

— А, — откликнулся Эллери, — очень любезно с вашей стороны, мистер Харкнесс.

Все собрались на закате у пушки, старик Магрудер дернул за шнур, флаг стал медленно опускаться и пушка прогремела, салютуя ему. Генерал Барретт и лейтенант застыли в стойке «смирно». Эхо все повторяло звук выстрела и заполняло воздух глухими раскатами грома.

— Посмотрите-ка на это существо внизу, — чуть позже сказала миссис Никсон, перегибаясь через парапет и глядя на реку. — Он похож на водяного жука, бегающего кругами по воде.

Все присоединились к миссис Никсон. Гудзон казался стальным зеркалом, отражающим последние медно-красные лучи солнца. На реке не было ни одного судна, кроме лодки с подвесным мотором. Человек в лодке озадаченно направлял ее то туда, то сюда, напряженно обыскивая поверхность воды. Внезапно он поднял голову, увидел наблюдавших за ним людей и с нелепой поспешностью развернулся и устремился к противоположному берегу.

— Я все же не понимаю, мистер Куин, — сказала Дороти Никсон, — почему вы не передали этого человека в руки закона. Он ведь преступник, верно?

Эллери вздохнул.

— Только в намерениях. И потом, это была не моя идея, а мисс Барретт. Не могу сказать, что это ее решение меня огорчило. Хотя я вовсе не намерен защищать Харкнесса и его сообщника, какого-то беднягу, соблазненного нашим воинственным другом помочь ему вывезти ожерелье из усадьбы, я чувствую облегчение от того, что мисс Барретт не захотела мстить. Харкнесса испортила жизнь, которую он ведет. Когда живешь наполовину в джунглях, моральные нормы цивилизованного общества как-то отходят на задний план. Ему были нужны деньги, и он взял ожерелье мисс Барретт.

— Он достаточно наказан, — мягко сказала Лиони, — так наказан, будто мы передали его полиции, а не просто послали собирать свои вещи и отправляться прочь отсюда. В обществе он теперь изгой. А потом, мое ожерелье вернулось ко мне…

— Интересная проблема, — задумчиво протянул Эллери. — Надеюсь, вы все убедились, как полезно играть в охоту за сокровищем?

Лейтенант Фиск не выразил никаких чувств.

— Наверно, я тупица, но я лично ни в чем не убедился.

— Когда я предложил эту игру, у меня не было никакой задней мысли, но когда появились первые результаты поисков, и я сделал вывод, что жемчуга — в пушке, я увидел, что игру можно использовать, чтобы поймать вора в западню. — Он улыбнулся Лиони и она ответила ему улыбкой. — Мисс Барретт была моей сообщницей. Я попросил ее начать игру очень успешно, чтобы усыпить возможные подозрения, а потом замедлить темп по мере продвижения от улики к улике. Само использование пушки заставило меня взять под подозрение Харкнесса, который знаком с ее устройством. Я хотел проверить его. Харкнесс повел себя, как я и ожидал: по мере того, как отставала мисс Барретт, он стал лидировать. Он проявил сообразительность, разгадав улику «зеленое дерево», наблюдательность, найдя улику «сигарета». Причем, учтите, это довольно непростые улики. И вдруг в самом простом случае он оказывается озадаченным. Он «не понимает», что подразумевается под дулом пушки. Даже миссис Никсон, прошу прощения, сразу догадалась, о чем идет речь. Почему же Харкнесс не решался подойти к пушке? Этому может быть только одно объяснение — он знал, что в ней спрятано.

— Но во всем этом не было необходимости, — возразил лейтенант. — Раз вы имели отпечатки пальцев, дело было решено. Зачем же все это представление?

Эллери выбросил окурок через парапет.

— Вы когда-нибудь играли в покер, лейтенант?

— Конечно.

— Ах вы хитрый лис, не говорите мне… — крикнула Лиони.

— Блеф, — грустно сказал Эллери, — чистый блеф. На коробке не было никаких отпечатков.

Перевод с английского И. М. Кулаковской-Ершовой

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.