азу вспомнил: высветилась эта ненавистная рожа на фоне костра, рука его, воровски потянувшаяся за наганом. Степак! Вот кто он. Верный холуй Митеньки Безобразова. Остров, костер, бородатые дезертиры, он, Сибирцев, только что принял у помиравшей роженицы ребенка, а теперь вот беседовали о жизни. О продналоге он говорил мужикам, сказал, чтоб шли к людям — пока крови на них нет, простят. Как раз объявили «прощенные недели». И этот рыжий Степак там был, все встревал, угрожал кровавой расправой. А потом за болотами была встреча и с самим Митенькой, короткая драка и этот безобразовский выстрел — в спину. Степак, значит, объявился. Не взяли его тогда. Ушел…
— Давай, давай, — грубо подогнал его Сибирцев, — дело говори. Живо!
Ах, черт, не вовремя эта встреча. Совсем не к месту. Наверняка стрелять придется. Уж этот-то действительно оголтелый враг. И рассуждениям тут не место.
Сибирцев машинально поднял лицо, чтоб отчетливее разглядеть Степака, и вдруг увидел, что глаза у рыжего враз округлились, а сам он стал медленно подвигаться к краю лавки. Неужели узнал? Ну?!
Рывком, с грохотом отбросил Сибирцев табурет и шинель, одновременно выхватил наган и, метнувшись к Степаку, упер дуло ему под скулу, так что голова у того запрокинулась, и коротким ударом ладони по лицу, как когда-то учил старый хунхуз там еще, в Харбине, лишил его сознания. Степак мешком завалился навзничь на лавку.
Второй мужик вскочил было, но не устоял — тесно было меж столом и лавкой — и осел оторопело.
— Руки! — грозно крикнул ему Сибирцев. — Одно движение — стреляю!
Мужик ошалело потянул руки кверху, стараясь одновременно сохранить равновесие.
— Выходи сюда!
Тот с трудом, глотая воздух и качаясь, выбрался.
— Кругом! — Послушно повернулся.
Сибирцев вдавил ему в шею наган и быстро охлопал карманы — пусто.
— Сапоги снимай! — Тот механически покорно стащил один сапог, другой. — А теперь ступай в тот угол и — мордой в стенку! Живо!
Сибирцев добавил огня в лампе и, не сводя глаз со стоящего, обыскал Степана. В его шинели нашел наган. Сдернув сапоги, уронил на пол нож. Поднял — хороший, жесткий, свиней колоть. Или людей. Выдернул из брюк Степана ремень и, перевернув его на живот, стянул запястья за спиной. Хорошо досталось рыжему Степаку, не рожа, а сплошной синяк. А как он кричал там, на острове? «Ах ты гад большевистский, комиссар! Я их за ребра вешал и всегда резать буду!..» Все, отыгрался, отвешался, сучья твоя харя!
Последнюю фразу Сибирцев произнес вслух и не сразу понял, отчего вздрогнул тот, второй, в углу. Покончив с одним, Сибирцев отхватил Степаковым ножом лямку от одного из мешков, подошел ко второму, стоящему с поднятыми руками.
— Руки за спину! — и тут же перехватил их крепкой лямкой, затянул узлом. — Все, голубчики. А теперь иди, садись, — он поднял опрокинутый табурет, — сюда! И все рассказывай. От кого, к кому. Да поживей! А то утро скоро, вернется Маркел Осипович, и, ей-богу, не завидую я вам, когда мы за вас вдвоем с полковником возьмемся. Ну? Живо соображай!..
А вот теперь уже все окончательно смешалось в голове гонца.
— Звать как?
— Иваном. Зеленовы мы.
— Братья, что ли?
— Да не, каки братья. Я к Степаку охраной приставлен. Ничаво и знать ня знаю.
— С каким делом шли? К кому?
— Так ета нам неизвестно, вы яво спроситя. Чаво со мной-та, я человек маленький…
— И с него спросим, — зловеще сказал Сибирцев. — И с тебя три шкуры спустим. Это я вам обоим обещаю. Вот из-за таких, как твой Степак, все наше благородное дело рушится, это за ваши зверства нас мужики ненавидят. Ох, не завидую я вам, когда придет полковник, нет, не завидую. Он и не таким языки развязывал.
Страх наливался в глаза Ивана Зеленова. Оттого, что никак не мог он взять в голову, к кому попали они — к чекистам или к своим, но каким-то странным: бьют, пугают, стращают, чего-то требуют, а чего — непонятно. И главное — за что?
— Кто вас послал? Ну, вспоминай!
Решил Зеленов, что лучше говорить правду. Уж больно ретивый да сердитый оказался их благородие. Ишь как Степака-то разделал, тот, бедняга, враз скукожился, и не хрюкнул даже. Кровавой соплей умылся. Нет, лучше правду. Тем более, что когда посылал гонцов ихнее благородие господин капитан Черкашин, тоже предупреждал, чтоб хозяину шибко не перечить. А кто он и как зовут — не сказал. Сказал только, что его приказ закон. А он, вишь ты, полковник, оказывается. И ежели у господина полковника такие вот на подмоге, то каков же сам-то!.. А велел господин Черкашин сказать, чтоб хозяин то оружие, что у него хранится, быстро, и к завтрему, перевез в Зимовский лес, там его ждать будут, а где, он знает сам.
— Еще что?
— Ета Степаку сказать велели вашему хозяину. Чаво — ня знаю.
— Ладно. Подождем, когда сам вернется.
Тупик. Дальше все будет зависеть только от Званицкого. Немного сказано, но и это важно. Где он, Зимовский лес, местные наверняка знают. Ну вот, будет им работенка. А теперь с этими.
Не давая возможности гостю опомниться и прийти в себя, Сибирцев распорядился быстро. С кухни вызвал перепуганного деда, поправил в его руках винтовку и сказал:
— Так держи, Егор Федосеевич, — при этом он грозно передернул затвор. — Ежели шевельнется, сразу стреляй. Я сейчас.
Он отодвинул в сенях бочку, убрал половик, выдернул доски и спустил в подвал Степака. Потом загнал туда же Зеленова.
— Смирно сидеть. Голос услышу — убью!
После этого закрыл лаз и сверху на доски накатил бочку. Все, не выберутся.
Дед по-прежнему держал винтовку наперевес, испуганно отстраняясь от нее всем телом.
— Давай сюда. Кончено. Отдыхай. И гляди мне, никому о гостях ни-ни. Понял?
Егор Федосеевич затряс бороденкой.
— Смотри-ка, день уже скоро… — Сибирцев покачал головой и взялся за мешки.
10
После полудня появился наконец хозяин. Был он сумрачен сверх меры, даже сильно растерян, будто от свалившейся на голову чрезвычайно неприятной неожиданности. Еле кивнул в ответ на приветствие Сибирцева, тут же, не сдержавшись, грубо отшвырнул табуретку, подвернувшуюся под ноги. Что-то, понял Сибирцев, крепко его расстроило, рассердило, если не сказать большего. Но не стал спрашивать. Продолжал по-прежнему сидеть на торце лавки, облокотившись о подоконник, и курил, поглядывая в окно. Сам расскажет, когда сочтет необходимым. Однако хозяин зол. Крепко зол.
— Ну, появились гости? — вопрос прозвучал резко, но как бы между прочим, вроде: «Какого черта вы тут?» — то есть вопрос, не требующий объяснений.
— А как же, — равнодушно ответил Сибирцев, не поворачивая головы. — Поговорили. Познакомились.
— И где они? — по-прежнему сухо кивнул хозяин.
Сибирцев молча показал в пол указательным пальцем и обернулся, привалившись спиной к окну.
Хозяин подошел к буфету, решительно раскрыл створки и начал что-то сосредоточенно там искать. Или вид делать. Похоже, он был в замешательстве.
— Как же вам это удалось?
Вот теперь, понял Сибирцев, ответ его на этот вопрос и станет главным для Марка Осиповича. Но задал хозяин его так, чтобы трудно было понять, что Сибирцеву удалось: загнать гонцов в подпол или этот подпол отыскать. Однако в любом случае в его словах сквозило, мягко говоря, мало уважительное: «А вы тут, вижу, даром времени не теряли…» Правильно, всякий истинно военный человек только так и должен относиться к шлейкам, жандармским мундирам, а по нынешним временам — к контрразведке. Интересный получается вариант, подумал Сибирцев. И ответил так, чтоб уж вовсе запутать полковника:
— Работа такая, — сказано было без всякой интонации. Понимай, мол, как хочешь. И, вздохнув, добавил: — Работа… Марк Осипович.
Слегка вздрогнули плечи хозяина. Он медленно повернул голову, пронзительно взглянул Сибирцеву в глаза и отвел взгляд.
— Значит, я угадал, — буркнул он равнодушно.
— Что именно?
— Ах, да бросьте вы… — хозяин едва не сорвался на крик, — как вас теперь прикажете? Все еще Михаил Александрович? Или господин Сибирцев? Или как-нибудь иначе?
— Вы же прекрасно знаете, Марк Осипович, Михаил Александрович Сибирцев к вашим услугам.
— Может, вы действительно полковник? — злая ирония так и перла из хозяина.
— Вы читали мой документ? Или там что-то неясно?
— Встать! — вдруг громко рявкнул хозяин хорошо поставленным командирским басом и резко дернулся к Сибирцеву всем корпусом.
Мягко, как от удара под коленку, качнулась нога, лежащая сверху, — удержался-таки Сибирцев на месте, не оконфузился. Через силу улыбнулся без всякой наглости.
— А вот это вы зря, полковник. Эти штучки мы вон еще когда научились проделывать. Чтоб выявлять самозванцев… А скажите-ка, я могу спросить вас об одной деликатной вещи? Впрочем, не настаиваю, ваше право — да или нет?
— Говорите, — Званицкий отвернулся с презрительной миной.
— Марк Осипович, зачем вы свой именной палаш на чердак-то закинули? Ведь это, как я понимаю, святой дар хорошему человеку, — Сибирцев с нажимом произнес последние слова, — и от хороших же людей. Не от государя — от нижних чинов. Вот что ценно. Как же так?
— А вот уж от вас этого вопроса, извините, никак не ожидал, — пробурчал хозяин.
— Почему же?
— Да вам-то теперь что за дело? И вообще, что вы понимаете? — безысходная горечь прозвучала в ответе Званицкого.
— Ну, предположим, кое-что мне, действительно, не понять. Предположим. Но вот вы, боевой офицер… Я ведь видел, как вы орден Святого Владимира давеча в руках держали. Неужели у русского офицера исчезли понятия чести, мужества, долга, родины, наконец, черт побери! С кем вы, полковник? С бандитами, убийцами? Не хотел бы верить… Прошу простить меня за столь нервический монолог. К тому же я считаю, что наш разговор нынче состоялся, увы, несколько преждевременно. И все из-за того, что один из ваших гонцов на свою беду узнал меня. Рыжий такой. Степак его зовут, не припоминаете?