Взглянув себе за спину, я убедился, что и «наш» монитор тоже исчез в неизвестном направлении — вместе со стулом, на котором только что восседал полковник — и в этот момент до меня дошло:
— Вале… Валера, где выход?! Наверх, быстро!
Полковник оказался молодцом — мысль мою понял сразу:
— В коридор, скорее. Налево. Лестница там.
В отличие от него, я знал, что «там» — непроходимый завал:
— Другой выход, где другой выход?! — увернувшись от грохнувшейся с потолка коридора лампы дневного света, я развернул полковника в противоположную сторону. Как раз в ту, откуда мы совсем недавно и пришли. — Там обвал был, нет хода!
— Туда, — не спрашивая, откуда мне это известно, коротко буркнул он, — метров пятьдесят. Поднимемся через лабораторный корпус. Только лифт, наверное, не работает.
Сожалеть о нефункционирующем лифте я не стал — ситуация, знаете ли, не располагала: в коридоре происходило то же самое, что и в лаборатории — все исчезало, рушилось или истлевало на глазах. Причем скорость этого, гм, процесса явно нарастала с каждой секундой!
Полсотни уже однажды пройденных метров преодолели с похвальным результатом — не только мы с полковником поняли, что именно происходит. По-крайней мере, не опоздали: лестница еще не исчезла. Где-то на середине пути мимо нас прогрохотал в свободном падении служебный лифт — подъемные тросы, как я понимаю, были произведены позже самой кабины. Все, никогда больше не сяду в лифт. Ну его нафиг, лучше уж ножками!
Но, как бы то ни было, наверх мы выбраться все-таки успели.
Грохотнула об бетон очередная сорванная с петель дверь, ребристые подошвы наших берцев протопали по проваливающемуся под ногами полу первого этажа (а вниз лететь ой как далеко, ага!) — и раскрывшийся навстречу дверной проем, плеснув в глаза позабыто-ярким дневным светом, беспрепятственно выпустил нас наружу….
Глава 10
Щуря отвыкшие от нормального освещения глаза, мы столпились у выхода. Здесь, за порогом, был день. Ослепительный летний день, зеленая трава, затянувшие почти всю территорию заросли, добравшиеся почти до самых стен здания, уносящиеся ввысь склоны ущелья — и яркое, но не голубое, а словно выгоревшее до стального блеска, небо. Шестеро обалдевших мужиков пытались — нет, не понять — хотя бы просто осознать все происшедшие изменения. Пытались — и не могли.
Хотя кое-что все-таки можно было сказать со всей уверенностью: девятикилометровой темной стены вокруг больше не было и в помине. Изменилось только превратившееся в светящийся купол небо. Остальное, за исключением, конечно, обильно разросшихся кустарника и деревьев, осталось без изменений. Или почти без изменений, поскольку все это — и трава, и заросли, и горные склоны — казалось каким-то нерезким, слегка размазанным, словно изображение на сделанной с неподходящей выдержкой цветной фотографии.
И еще было очень тихо.
Я медленно обернулся. Мы стояли под стеной знакомого пятиэтажного здания. Целого, неразрушенного, и в то же время — с ума сойти можно! — прямо сейчас разрушающегося и исчезающего в никуда. Но на сей раз «картинка» была вполне контрастной и верно сфокусированной…
Кажется, нет никаких «песочных часов» и «воображаемых плоскостей». Мы остались там же, где и были… где и должны были быть… просто что-то случилось со Временем…
Ладно, пойдем-ка отсюда. Если все так, как я думаю, стоять здесь сейчас, мягко говоря, неумно. Того и гляди, чем-нибудь тяжелым по башке ударит.
Отойдя метров на двадцать, мы остановились и, уже не торопясь, огляделись. Ничего, в общем-то, интересного — все вполне в рамках еще не до конца сформировавшейся в наших головах очередной ненаучной теории: раздираемое разнонаправленным потоком Времени здание дряхлело, разрушаясь и приходя в уже знакомое по картинкам из «серого мира» состояние, — и молодело одновременно. Последнее выглядело особенно эффектно, напоминая с огромной скоростью отматываемый назад фильм, показывающий все этапы строительства. Или действие невидимого исполинского ластика, с завидным упорством стирающего из этого временного слоя все следы человеческой деятельности. Так что появлению из ниоткуда новенького башенного крана и исчезновению доброй половины верхнего этажа (вторая его половина, разрушаясь, постепенно проваливаясь все ниже и ниже) никто уже даже не удивился. Было похоже на то, будто причина внезапно поменялась местами со следствием; с тем, что мы уже видели раньше.
— Еще подальше отойти бы надо, — негромко сообщил стоящий рядом Турист. — Если сейчас дело до строительства подземных коммуникаций дойдет, как бы куда-нибудь вниз не спикировать. Кстати, командир, наблюденьице тут одно имеется…
— Пошли! — мысль была дельная: об этом ни я, ни полковник как-то не подумали. Конечно, заглубленные на десятки метров коридоры и тоннели пробивали прямо под землей или в толще скалы, но вот провалиться в какой-нибудь котлован или траншею для прокладки трубопроводов или кабелей мы вполне могли. Правда, придется в заросли лезть.
— Так что там за наблюденьице?
— Да насчет гор, — смущенно ответил Турист, кивая на поросшие лесом склоны ущелья. — Короче, склоны другие стали.
— Это в каком еще смысле другие? — не понял я.
Жора вздохнул, задумчиво почесав небритую щеку:
— Как же объяснить-то? Ну, одинаковые они, что справа, что слева — одни и те же горы, понимаешь? Два правых склона — или два левых. Зеркальные отражения. Я тут не раз бывал — не в самой «Нейтринке», конечно — но все равно ошибиться невозможно. Сам вспомни, они же совершенно непохожи. Тот, что выше — это гора Андырчи, второй — тот, где поселок — один из отрогов Губасанты. Разве их спутаешь? А сейчас, глянь — Андырчи вроде как вообще нет! И с небом что-то не так.
— Он прав, — неожиданно подтвердил и полковник. — Я ведь здесь тоже не в первый раз. Подконтрольный объект, сам понимаешь. Сейчас склоны полностью идентичны, даже растительность — странно, что я сам сразу не заметил. А насчет неба… ты разве сам не понял? Здесь же солнца вообще нет, и теней мы не отбрасываем.
Я машинально поднял голову — да уж, с небом и на самом деле какая-то непонятка. Поскольку назвать именно «небом» нависающее над головой нечто, более всего напоминающее идеально отполированный матовый стальной купол, отражающий непонятно откуда падающий свет, я бы, пожалуй, не решился. Хотя никаких неудобств последнее не доставляло — разве что ни у кого из нас и на самом деле не было тени — так, какое-то маловразумительное темное пятно под ногами. Впрочем, последние события уже отучили меня чему-либо удивляться.
— Угу, выцвело нафиг. Большая такая озоновая дыра над головой. И мы под ней, как прыщи на заднице, — бросив взгляд на ставшее ниже уже на целых два этажа здание, я без паузы скомандовал:
— Смерч, Иракец, осмотреться. И никаких боестолкновений: вдруг что — трусливо отступили — и все. Встречае…
Земля под ногами вздрогнула — сильно, страшно, словно во время мощного, перевалившего за середину рихтеровской шкалы, землетрясения. Раз, другой — и, с небольшим перерывом — третий.
Вылетели последние ещё уцелевшие стеклопакеты в окнах и без того полуразрушенного здания, и там, где на многометровой глубине залегало кольцо ускорителя (и, к счастью, достаточно далеко от нас), вздыбилась, исторгая наружу обломки бетона и искореженных металлических конструкций, земля. И — все. Больше не было ничего — ни ударной волны, ни вспышек пламени, ни рвущего барабанные перепонки звука — только эти три удара, в абсолютной тишине сотрясшие землю под ногами.
— Похоже, у них там уже все сроки прошли, — припомнив свое давнее предположение о неодинаковом течении времени внутри и снаружи девятикилометрового цилиндра, мрачно прокомментировал я, пытаясь избавиться от накатившего неудержимой океанской волной ощущения «дежа-вю». Что-то было не так… или как раз так? Но вот, что именно? ЧТО?!
— У кого? — не врубился Валера.
Пришлось объяснить:
— Помнишь, ты говорил, что времени у нас двое суток? Похоже, песок у них в часиках закончился. Обсерваторию разбомбили.
— Невозможно, — сам по себе факт ускорения времени полковника как-то совсем не удивил, — коллайдер слишком глубоко под землей.
— Ты отстал от жизни, коллега. Противобункерные проникающие ракеты, крылатые, например, или тот же наземный «Искандер» с объемно-детонирущей боевой частью, уже давно приняты на вооружение. Странно только, что самих взрывов не видно.
Мы замолчали, не в силах оторвать взгляда от удивительного и совершенно ирреального зрелища: на наших глазах рождалось небо. Настоящее, привычное, земное небо! Зрелище было настолько неповторимым, что я мгновенно позабыл о своих ощущениях… и очень зря. Впрочем, тогда это всё равно ничего не могло бы изменить.
Сначала поблек, словно теряя свою способность излучать непонятно откуда берущийся свет и за несколько секунд становясь из именно стального каким-то неуверенно-сереньким, светящийся купол над головой. Затем серый цвет тоже стал таять, размываться, приобретая всё большую и большую прозрачность. Это было похоже на работу исполинских «дворников», слой за слоем возвращающих запыленному небесному стеклу былую чистоту. Секунда — и купол над нами уже не серый, а молочно-матовый; еще одна — и сквозь туманную дымку начинают просвечивать наиболее яркие звезды; еще миг — и купол исчезает, становится невидимым, как, впрочем, и подобает хорошо вымытому стеклу. И мы, едва ли не раскрыв рты, уже стоим под девственно-черным ночным небом, утыканным мириадами сплетающихся привычной вязью созвездий звезд…
Впрочем, поводом раскрыть рты была даже не сама эта молниеносно наступившая ночь, а то, что вокруг по-прежнему было светло, а над головой — точнее, над восточным склоном ущелья — пылало уже позабытое нами Солнце. Вполне привычное Солнце — боковым зрением я отметил собственную удлинившуюся тень.
А метаморфоза продолжалась: излишне четкие контуры созвездий расплылись, и бархатная тьма космоса подернулась полупрозрачной кисеей зарождающейся атмосферы. Спустя пару секунд над нами уже было по-рассветному прозрачное небо, с каждым мигом все больше наливающееся синью. Потом появились и облака — размазанные белесые полоски, с огромной скоростью пересекающие небосвод и прямо в движении обретающие объем и привычный цвет. Еще секундой позже они замедлили свое движение, словно неведомый видеооператор одним нажатием клавиши «play» умерил, наконец, излишне быструю перемотку пленки…