Вот тут Федька и задумался.
— Мачеху уважаю — она научила меня никогда не забывать второй магазин. Это трижды спасло мне жизнь.
— Хм, — приободрил товарища Клим. — Но ведь не только её… то есть мачеху, ты уважаешь. Давай, вспоминай.
— Тётку ещё. Сама никогда не врала и мне не давала. Теперь из-за этого я постоянно нарываюсь на всякие затруднения.
— Фью-ить! — присвистнул Фуга. — С такими привычками — жить тебе ярко и нескучно.
— И не дол… — начал было Цанга, но тут же получил от Зыри по затылку и захлопнулся. — Ты дальше рассказывай. Кого ещё уважаешь? — продолжил подзуживать Цикута.
— Нинку уважаю. Она за всю войну ни одного бойца не потеряла, а уничтожила её группа больше десятка врагов.
— Это ты неправильно выразился. Нинку ты любишь, а уважение тут ни при чём.
— Ну, не знаю. У меня к ней много разных чувств. В том числе даже животные. Но если кто её обижает — с катушек слетаю.
— Ты Феденька нас от темы-то не отвлекай. Мелкая — она вообще неповторимая вселенная, но базар не про неё, а про то, как ты уважаешь людей. Вот отца своего ты уважаешь?
Нах-Нах призадумался.
— Нет. Не уважаю. Я хочу быть таким же, как он. Смелым, сильным, уметь красиво танцевать и чтобы самая лучшая женщина меня любила.
— Интересно, чего из перечисленного у тебя нет? — тихонько спросил Воробышек.
— Да! — спохватился Федька. — Действительно. Чего это я тут пузыри пускаю?! Так, Цикута! Научишь ты меня правильно людей уважать, или будешь разными вопросами уводить от основной темы?
— Да, ты бы не тянул резину, — поддержал Нах-Наха Колобок. — Давай, объясняй, за что надо правильно уважать?
— Ну… это… за дела, конечно? В смысле, уважать людей нужно за то, чего они делают.
— Так-так, — приободрил «выступающего» Зыря. — А за что такое, за что Федька людей уважает, он не должен их уважать?
— За слова, разумеется.
— Вот, свинтус ты наш бестолковый, — разулыбался Воробушек. Мачеха тебе про второй магазин словами напоминала — за это её уважать неправильно.
— Так она мне его прямо в руку каждый раз совала, — подскочил Федька.
— А вот за это ты мачеху свою уважать вполне даже можешь, — добродушно пробасил Колобок. — Мы тебя правильно поняли, Цикута?
— Реального чувака реально уважают за реальные результаты, — заключил Колобок длительную разборку, в результате которой Цикута и его приспешники были окончательно запутаны в понятиях «уважение» и «уважительность». Клим с Воробушком время от времени подкидывали в топку дискуссии какое-нибудь новое положение, выковыривая из словарей определения терминов «респектабельность» или «статус»… сасакачеваны один за другим вспоминали о неотложных делах и покидали кубрик — снайперы, дружно жонглируя понятиями, плющили их интеллектом.
— Цикута, мне не очень важно правильно думает мужик, или неправильно. Тем более — всем вокруг глубоко до лампочки любые, даже самые трепетные его чувства. И верно это до тех пор, пока поступает он как мужик, — добавил Колобок вслед предводителю дружественного племени, скрывающемуся за дверью кубрика. — Но ты, Нах-Нах, действительно какой-то не такой, как мы. Есть в тебе городская безалаберность, есть. Так что не подумай, будто мы тут и взаправду на твоей стороне. Просто своих в обиду не дают, даже, если они неправы.
— Лёш! Саскачеваны нам тоже не чужие, — встрял Клим.
— Зыря! — взревел Колобок. — Ты только ещё и меня, пожалуйста, не путай. Развели тут, понимаешь, антимонии!
Вопрос о том, где сделать своего будущего малыша, Федька с Ниночкой обсуждали довольно тщательно. Дело в том, что судно миновало нефтяные равнины крайнего юга, оставило по правому борту устья рек Эолка и Ярновка и теперь шло мимо просторов прерии, заросших жухлой травой — остановки не предвиделось до завтра, до самой Лесопилки. С одной стороны, занять на несколько часов одну из пустующих кают никаких проблем не составит. С другой — Нинке хотелось, чтобы свидетелем этому великому событию стали сами звёзды. А их ночью должно было появиться на небе видимо-невидимо, потому что ни луны, ни облаков — не предвиделось.
По всему выходило — лучшее место для первого совместного грехопадения — шлюпочная палуба. Тем более — там и не ходит никто. Правда, набегающий встречный поток воздуха создаёт изрядное давление на не ограждённом пространстве, но от него несложно укрыться, если залезть в шлюпку и спрятаться за её бортами. Но тогда сверху оказывается чехол, который вид на звёзды перекрывает, отчего затея сразу теряет всю привлекательность.
Если, скажем, покрытие убрать — так это сразу становится видно на обзорном экране, что в течение считанных минут неминуемо приведёт к визиту боцмана. С другой стороны, обманывать системы видеонаблюдения Федька умеет. Ну, не самые навороченные, но здешнюю определённо сможет. В общем — эта ночь для ребят должна стать очень важной. Можно сказать — решающей.
Ну вот, наконец-то на монитор обзорной системы выведен стоп-кадр. Тент со второй шлюпки правого борта аккуратно скатан и уложен в кокпите поверх банок. Мягко. Не жарко и не холодно. А над головами бездонное небо Прерии, полное ярких звёзд, доброжелательно поглядывающих вниз.
Федька осторожно скользнул рукой по нежному плечу выжидательно поглядывающей на него подруги, заглянул в дорогие глаза и увидел в них…
— Фагор, уходи отсюда.
Огромный собачий язык слюняво прошелся по Федькиному затылку и Нинкиной щеке. Шлюпка заметно качнулась под лапами шестипудового пса, и твёрдые собачьи когти застучали по настилу палубы. Ребята проводили взглядами обиженно трусящего кобеля, переглянулись и хихикнули.
— Сбил с настроения, собака, — пробормотала Мелкая. — Обними, поцелуй, и я снова начну таять.
— Ничего, — Федька снова осторожно скользнул рукой по нежному плечу, заглянул в дорогие глаза, увидел в них одобрение и призыв продолжать. Значит — пуговички…
…добрался уже до пояска, когда Нина вдруг задрожала и прижалась к мальчику всем телом:
— Это он…
Чуть шею себе не сломал, чтобы развернуть голову почти в зенит и разглядеть забравшегося на шлюпбалку здоровенного членистоногого. Гребень на голове, большие ячеистые глаза. И ведь, совсем рядом, буквально в считанных метрах, гад такой, сидит и пялится. Ног-рук толком не видать — он ими держится. А вот как этого насекомого прогнать? Оно же с собаку размером. Нет, помельче Фагора, но бросаться на него с метлой или воплем: «брысь», как-то боязно.
Толком еще не раздетая Нинка выглядывает из-за плеча и ни о каком делании ребёнка даже не помышляет. Дрожит и постукивает зубами.
— Он что, угрожающую мысль думает? — первейший вопрос.
— Ничего он не думает. Он ждёт, когда мы приступим.
— А мы не приступим, пока он на нас пялится, — продолжил Нах-Нах развивать и без того понятную мысль.
— И не подумаем, — ответила Мелкая.
Забурлюмкали отложенные в сторонку визоры.
— Он не нападёт, — произнёс суховатый бесстрастный голос.
— Так мы и не боимся нападения, — ответил Федька. — Но он нас смущает, этот ваш таракан.
— Смущает — это означает, что в его присутствии вы не можете выполнять запланированные действия, хотя фактически он ничем вам не мешает. Так называемое таинство соития, почему-то столь важное для самок мягкотелых. Искренне жаль. Наблюдение за вашими брачными танцами значительно обогатило наши познания о млекопитающих, как вы себя называете.
Пока длилась эта тирада, таракан уполз.
— Нифига себе. Нас, оказывается, изучали Альдебаранские тараканы, — нервно хихикнула Мелкая. — Надеюсь, ты убедил их больше не делать этого. А то, знаешь, как-то отвлекают от главного.
На этот раз девушка долго вела себя скованно и, хотя откровенно не отбивалась, но в ответ на прикосновения будто замерзала. Пришлось чуть не час рассказывать, как она чудесно хороша, прежде чем прикосновение к пуговкам перестало вызывать у неё ступор.
— Не, ну вы что, не могли места себе поспокойней найти? — боцман, не задумываясь, шлепнул парня ладонью по заднице. А ладонь у него — ого-го!
— Тут звёзды, Сергей Петрович, — пискнула Мелкая, прячась под Нах-Наха.
— Ага. Тебе звёзды, а кавалеру твоему пущай ветром в задницу ревматизьм надувает. Ох и придумщица ты, Нинка, ох и фантазёрка! Впрочем, сёдни тут несильно сквозит. Ладно, радуйтесь. А камеру я, так и быть, отключу.
Проводив глазами крупную фигуру хозяина верхней палубы, ребята снова приступили… было видно, что Нинка держится на одном упрямстве и подыгрывает Федьке исключительно ради выполнения ранее запланированного мероприятия. Только начала оттаивать…
— Вот, держите одеяло! Боцман велел принести, пока у парня задница на ветру не отмёрзла. Успеха вам, ребята! — и Анка-Пулемётчица, весело хмыкнув, скрылась за углом надстройки.
После этой, четвёртой по счёту интермедии, Мелкая тихонько дрожала и на прикосновения к пуговкам реагировала невнятным ворчанием. Нах-Нах притянул её поплотнее к себе, укутал роскошным одеялом и успокаивающе поглаживал по макушке, пока они оба не задремали.
Проснулись рано утром прекрасно выспавшиеся, взглянули друг на друга с улыбкой и отправились по своим кубрикам. У девочек оказалось пусто, зато у мальчиков сразу на нескольких экранах рассматривались, анализировались и комментировались вчерашние действия Нинки и Федьки.
— Не, ну кто так расстёгивает, — возмущалась Стебелёк. — Это же сдохнуть можно от нетерпения, пока он хоть до чего-нибудь доберётся.
— Ох, Феклуша, и не говори! Вот ведь с этого ракурса отчётливо видно, как этот ваш ни на что не годный Нах-Нах беспомощно, словно слепой сосунок, теребит поясок, который застёгивается совсем в другом месте, — вторил ей Цанга.
— Да не, вы чо, не поняли. Они же ведут себя, словно пара старых супругов, решивших понадсмехаться над нами, распустившими сопли и слюни девственниками и девственницами, — взвился Клим: — Вдумайтесь в эти слова: «Хочу, чтобы свидетелем этому были звёзды!» — вот и всё, что Мелкая сказала. А Галка сразу: «Ах, у них сегодня будет любовь! Ах, и конечно на шлюпочной палубе!». А они пошептались чуток, поёрзали капельку, пока устроились, да и задрыхли в своё удовольствие, посмеиваясь про себя оттого, что чуть не два десятка идиотов и идиоток не отрываясь будут всю ночь пялиться на экраны, дожидаясь от них исполнения этого самого!