— Давайте, наверное, вначале закажем ужин, — предложил Виктор Георгиевич, — а уж потом поговорим.
— А ужин уже заказан, — улыбнулся Игорь Сергеевич. И, поймав удивлённо-вопросительный взгляд своего собеседника, пояснил: — Сегодня вы мой гость, и я заранее обо всём позаботился. Учёл даже и то, что вы не любите коньяк. Хотя я, признаться, не понимаю, как можно водку предпочитать коньяку?
— Это объясняется просто: достаток ко мне пришёл слишком поздно, а потом я уже не захотел менять свои привычки. И потом, мне кажется, безразлично, чем туманить себе мозги. Но вы можете не обращать на меня внимания и пить то, что вам больше по душе.
— Да нет, — возразил Игорь Сергеевич, — надо уважать вкусы гостя. Тем более, что и жертва с моей стороны не так уж велика.
Мишка-пингвин, очевидно, заметил какой-то поданный ему знак, и за два приёма уставил столик закусками.
— Одна из немногих вещей, которые на Руси умеют делать на уровне мировых стандартов, — ядовито заметил Игорь Сергеевич, разливая водку в рюмки.
Выпили молча, без тостов, каждый за своё.
— Меня обложили со всех сторон, — начал жаловаться Виктор Георгиевич, принимаясь за закуску. — Всё парализовано, и думать сейчас о какой-то мебели...
— А кто обложил? — живо заинтересовался собеседник. — Мои люди в последнее время вас не тревожили.
— Обложили следователи. Причём не очень-то и скрывают это. Очевидно, специально так делают, чтобы оказать психологическое давление. Приятного мало. И мешает.
— Расскажите подробней, если можно, — попросил Игорь Сергеевич. — Вот, например, сегодня, когда ехали сюда, вы заметили что-нибудь?
— Конечно! Но добрался я без помех, и то лишь потому, что заранее продумал всё до мелочей. Они, наверное, до сих пор мотаются по городу за моей машиной. А вот прошлый раз уйти удалось с трудом. Но это не основное. Главное — парализован Шуртов.
Игорь Сергеевич слушал своего собеседника очень внимательно, стараясь не пропустить в рассказе ни одной мелочи и не забывая изредка подливать в рюмки. Выслушав, помолчал, то ли обдумывая, что посоветовать, то ли ожидая дополнений к рассказу. Затем, приняв какое-то решение, сказал:
— А что если мы поступим так...
И в этом «мы поступим», Виктор Георгиевич уловил не только готовность помочь ему, но и явное желание собеседника после устранения всех временных трудностей взять на себя часть забот по дальнейшему ведению дел, включив в них своих людей, финансы и опыт.
— Как? — с надеждой спросил Виктор Георгиевич.
— Прежде всего надо выключить из дела следователей.
— Вы... имеете в виду...
— Нет, нет... Совсем не то, что вы подумали, — успокоил Патова собеседник.
Лицензия на убийство
Азией Жогин пресытился быстро: от жирного плова и бараньей шурпы постоянно мучила изжога, в ушах стоял неумолчный рёв бесчисленных ишаков и перезвон бубенцов верблюжьих караванов, а по ночам снились купола древних мечетей, с чьих минаретов несколько раз в день раздавался заунывный голос муэдзина, призывающий верующих совершить молитву. И ко всему этому изматывающая, сухая жара днём и плотная — почти осязаемая на ощупь — духота ночью. Облегчение наступало только под утро, когда от протекавшей через город бурной горной реки начинало веять прохладой, а в садах, окутанных предрассветной туманной дымкой, затихали страстные призывы перепелов.
Но эти часы, наполненные утренней свежестью и первозданной тишиной, были слишком коротки, и для того, чтобы полностью отдохнуть и почувствовать себя свежим, Жогину их явно не хватало. День начинался с томного воркования горлинок, облюбовавших почему-то для своих объяснений перила балкона, на котором спал Жогин. Деревянный балкон проходил по всему фасаду дома на уровне второго этажа, и горлинок, разбившихся на влюблённые пары, усаживалось на отполированные перила не менее дюжины. Затем откуда-то из поднебесья доносился протяжный крик, напоминающий мусульманам об их долге. В такие минуты Жогин едва сдерживал себя от того, чтобы не достать из-под подушки пистолет и перестрелять как можно больше горлинок. Но приходилось терпеть.
После такой своеобразной побудки он уже не мог уснуть и, свесив ноги с широкой деревянной тахты, выкуривал натощак несколько сигарет, обдумывая, что ему предпринять, чтобы поскорей избавиться от этой дремотной скуки. Окурки и обгоревшие спички он с каким-то непонятным злорадством швырял прямо вниз, в гущу цветущих петуний, мяты и еще каких-то неизвестных ему цветов, пахнувших тревожно и остро.
Вскоре из лабиринта многочисленных комнат появлялся заспанный хозяин дома, присаживался рядом со своим гостем на тахте и, блаженно почесывая через вырез белой рубахи могучую волосатую грудь, произносил ритуальную фразу:
— Сейчас будем чай пить... Зелёный.
Откашлявшись после сна, хозяин плевал через перила в собственный цветник и знакомил гостя с планами на день:
— Потом манты покушаем и поедем к одному мастеру. Покажу тебе, как медные кувшины делают.
«Чтоб ты провалился вместе со своими мантами и кувшинами! — мысленно желал ему Жогин. — На хрена мне это знать? То к ковровщикам возил, то какие-то брёвна ореховые показывал...»
— А может, просто чаю с фруктами выпьем? — предлагал Жогин, у которого после обильного ужина только под утро утихла изжога.
— Э-э-э... — шутливо грозил толстым пальцем хозяин, — а потом поедешь к Виктору и будешь жаловаться, что голодным был? — И, вспомнив своего многолетнего друга, благодаря которому он и гуляет-то до сих пор на свободе, восхищённо добавлял: — Вот военный мужик! Такому своего ребёнка можно отдать воспитывать.
По-русски Расул-ака разговаривал почти без акцента, только иногда прерывал свою речь в самом неожиданном месте, подыскивая в памяти необходимое слово, или, в крайнем случае, подходящую замену ему. Был невысок, чёрен, любил хорошо и много поесть, но своё полное тело носил легко и на жару не жаловался.
«Привык, дикарь! — неприязненно думал о нём Жогин. — Живёт в этой духовке всю жизнь, и другой ему не надо...»
— Мне, Расул-ака, каким-то делом заняться надо, — намекнул он как-то утром хозяину дома. — А то я только целыми днями виноград ем да на экскурсии хожу по мастерским. Жиреть уже начал, — похлопал он себя для большей убедительности по тугому животу.
— Какую я тебе работу дам? — сердился Расул-ака. — Виктор передал, чтобы ты отдыхал. Вот и отдыхай. А работа... Людей наших не знаешь, город тебе незнаком. Если тебя и пошлёшь куда-нибудь, на каком языке разговаривать будешь?
Всё сказанное хозяином дома было правдой: и местного языка он не знал, и с городом был незнаком. О людях — и говорить нечего. И получалось, что Патов, отправляя его сюда, заранее обрекал его на бездействие.
«Действительно, военный мужик, — думал он, валяясь на широкой тахте после сытного обеда. — Продумал всё. Уехал человек, и ищите, кому нужно. Дел за мной никаких не числится, а подозрения... Их ещё обосновать надо и свидетелей найти! А они все в раю уже! Он бы меня, наверное, убрал и там, да не хотел лишний раз внимание к больнице привлекать. Интересно, вызовет он меня назад, или мне тут и доживать придётся на окраине этого Вавилона? Хотя, кому я тут нужен? Своих забот хватает. Трахнут когда-нибудь ночью, вывезут за город и поминок справлять не будут. Рвануть отсюда, что ли, пока не поздно? Деньги на первый случай есть... А куда? Жить где? Э-эх!»
Этих полуденных часов раздумий Жогин особенно не любил. Деревянный навес над балконом хоть и защищал от солнца, но прохлады не давал. Воздух был раскалён настолько, что вершины далёких гор колебались в знойном мареве, шумный город обессиленно затихал на некоторое время, погружаясь в полуденную дремоту, и лишь неутомимые коршуны выписывали неторопливые круги в белесом, выжженном солнцем небе. И мысли у Жогина в эти часы были ленивые, липкие и неохотно уступали место одна другой.
Как-то за ужином хозяин дома, неторопливо прожевав кусок баранины, спросил:
— На охоту хочешь поехать? В заповедник. Мои люди нашли такое место, где ирбис живет.
— Логово? — догадался Жогин.
— Да, — важно кивнул Расул-ака. — Охота опасная, надо высоко в горы лезть. Зато денег много можно получить. Одна шкура ирбиса больше стоит, чем сотня каракулевых.
— А разве в заповеднике можно охотиться?
— У моих людей бумага будет. Разрешение на охоту.
— Лицензия, — подсказал Жогин.
— Да, лицензия. Только в ней будет написано, что можно горного барана бить. Поедешь?
— Мне один чёрт кого бить, барана или ирбиса. Конечно, поеду, — согласился Жогин.
Дуплет часто задумывался, зачем он понадобился Игорю Сергеевичу? То, что он делал сейчас, нельзя было назвать работой. К трём часам дня он приезжал к загородному ресторану «Уют» и торчал там до его закрытия, слоняясь без дела по многочисленным подсобным помещениям, А в полночь его и ещё нескольких человек какая-нибудь машина развозила по домам. Иногда кто-то неизвестный, распоряжавшийся этими перевозками, забывал прислать машину, или её у него под рукой не оказывалось. В таких случаях вся компания оставалась ночевать в ресторане, не поднимая лишнего шума и никому на это не жалуясь. Но такое случалось очень редко. Едой и выпивкой его не обижали, иногда Фомич привозил сотню-другую на карманные расходы, и Дуплет посапывал в две дырочки, понимая, что его держат для каких-то будущих дел. А с недавнего времени ему приказали неотлучно находиться возле швейцара и запоминать всех приезжающих в ресторан.
— Вы что, совсем уже надломились? — выразительно повертел Дуплет пальцем у виска, выслушав эту новость от Фомича. — Там народа каждый день сотни две бывает! А иной раз сразу на двух автобусах приезжают... И в каждом — иностранцы.
— Иностранцами без тебя есть кому заниматься, — спокойно сказал Фомич, переждав вспышку раздражения своего приятеля. — Нам с тобой эти дяди не по зубам. Там надо все валюты знать, что почем. И болтать по-ихнему уметь. А мы и по-русски толком не выучились. Да и рожей не вышли, — добавил Фомич. — А у тебя, кроме того, еще и кракли с метками. Только подойдёшь к иностранцам, сразу «караул!» кричать начнут.