— Та-а-ак... Теперь ты, значит, решил возложить на меня ещё и обязанности сторожа? Недурно придумано! И из какого расчёта: полставки или тридцать процентов за совместительство? Или просто — благодарность в приказе?
— Лариса! Я тебя прошу, только без шутовства, — поморщился Патов. — Ты же знаешь, в каком положении я сейчас...
— А я в каком? Держал как наложницу несколько лет, столько абортов из-за тебя сделала, а теперь не нужна?
— Ну зачем ты так? Кто тебе сказал, что ты не нужна?
— А зачем мне говорить? Я не девочка и сама всё прекрасно понимаю. Ты уже второй месяц не приходишь ко мне, на работе стараешься не оставаться наедине со мной и не отвечаешь на телефонные звонки.
— Сейчас же мы вдвоём, — попробовал отшутиться Патов. — А если откровенно, замотался я в последнее время — дальше некуда. Да и не хочу тебя ни во что вмешивать. На всякий случай.
— Скажите, какая забота! — язвительно заметила Лариса. — Виктор! Тебе с ней будет хуже, чем со мной, — неожиданно заплакала она.
— С кем?
— С той проституткой, которую ты берёшь с собой на курорт. Это — временно. Она не будет терпеть от тебя всё то, что терпела я. И если ты попадёшь в беду, она сразу тебя бросит.
— Ни с кем я не еду, и перестань плакать. Люди могут войти.
— Люди... А кого ты здесь считаешь за людей? Тех, что сидят в палатах, или тех, кто за ними присматривает? Я же знаю: для тебя они все одинаковы.
— Перестань! Я же сказал, что еду один. Мне надо отдохнуть от этого бедлама. Одному...
— Не ври... зачем унижать себя? Ты едешь с проституткой из ресторана. С певицей... Я знаю.
— Кто тебе это сказал?
— Какая тебе разница? — устало ответила Лариса, вытирая слёзы. — Не думай, что только один ты всё знаешь про окружающих. Ты уже до того зарвался, что потерял всякую осторожность.
— Лариса! — мягко сказал Виктор Георгиевич, встав со стула. — Давай поговорим, как умные люди, не оскорбляя друг друга и не устраивая сцен.
— Давай, — согласилась она.
— Прежде всего разберёмся в наших отношениях, — прошёлся по кабинету Патов. — Все эти годы я делал для тебя только хорошее. Мы упустили время, а теперь, мне кажется, я для тебя несколько стар.
— В сорок лет — стар? А для неё, значит, — нет? Лучше уж скажи прямо, что я старуха!
Тёмные глаза её опять стали наполняться слезами обиды отвергнутой женщины, модная чёлочка, спускающаяся на лоб, едва заметно подрагивала, а синеватая жилка на шее пульсировала часто и тревожно.
— Так мы ни о чём не договоримся, — раздражённо сказал Патов, возвращаясь к своему месту. Но садиться не стал, а опёрся о спинку стула и о чём-то задумался.
— Я и не пришла договариваться, — покусывая губы, сказала Лариса, — я пришла требовать!
— Требовать? — удивился Патов. — Что? Если тебе нужны деньги, ты могла об этом сказать без скандала. Я тебе дам... Помогу купить дачу, если нужно — машину. Обеспечу полностью. Я же понимаю: ты уже не девочка, и для того, чтобы начать новую жизнь, тебе нужно достаточное обеспечение. Всё у тебя будет...
— Я пришла требовать тебя! Одного тебя! Если ты уедешь с той певицей, то вернёшься уже не сюда! — встала Лариса со стула. — Я об этом позабочусь!
— А о себе ты подумала? — с наигранным спокойствием спросил Виктор Георгиевич.
— А-а-а, мне всё равно, — беспечно махнула она рукой. — Не нужны мне ни деньги, ни твоя дача, ни машина... Катись оно всё к чертям! — пошла она к двери. — Я ещё зайду к тебе к концу дня, — пообещала она, — а ты подумай, с кем тебе будет лучше. И спокойнее...
Патов принял решение гораздо раньше назначенного срока. Над чем тут было так долго думать? Жаль, конечно, Ларису, но ничего не поделаешь... Уступить её желаниям он не мог: это значило бы попасть к ней в вечную зависимость, жить под угрозой постоянного шантажа. Да и не пара она ему... Красива, конечно, ничего не скажешь, но этого мало. Нет той раскованности, что у Клавы, умения держать себя в обществе независимо, с какой-то колдовской загадкой в глазах. К тому же он не испытывал к Ларисе чувства любви. Был просто чисто физиологический интерес здорового мужчины к красивой, влекущей к себе женщине. Да и тот уже со временем стал не таким жгучим. Было и ещё одно соображение: договорённость с Игорем Сергеевичем о их дальнейших совместных действиях. Он просто обязан забрать с собой Клаву на курорт, играя роль влюблённого. Как уж там дальше будут развиваться между ними отношения — неизвестно, но ехать нужно с ней. Это для окружающих объяснит его частые посещения ресторана «Уют». А с Ларисой... Угроза с её стороны не пустой звук, она знает, если и не всё, то многое, и без долгих раздумий выложит это, где нужно. А сама на свободе останется, скажет, что делала всё по принуждению. Под страхом. Ну, в крайнем случае, получит год-два условно. Больше Патов не колебался и нажал кнопку вызова дежурных санитаров.
Явившиеся подручные выслушали приказ своего шефа молча и без всякого удивления. Один из них только коротко спросил:
— А где она?
— У себя должна быть. Если нет, найдите и попросите что-нибудь такое... ну... чтоб она к себе в кабинет вошла.
— Понятно, — угрюмо буркнул санитар. И тяжело вздохнув, добавил: — Жалко... Всё-таки свой человек.
— Ты себя жалей! — зло бросил Патов и, открыв сейф, стал наполнять шприц из ампулы. Наполнив, подал его одному из санитаров и достал ещё одну ампулу. — А это — внутривенно! — приказал он.
— А потом её куда? — подавленно спросил санитар. — В общую палату?
— Нет... Не надо... Отведите её пока в изолятор.
После ухода санитаров Патов выпил чистого спирта, отдышался и обессиленно сел за стол.
— Вик-то-ор! — донёсся из конца коридора женский крик.
Было в нем столько ужаса, мольбы и надежды, что Патов обхватил голову руками, зажав уши. Но крик не повторился. Посидел так некоторое время, затем, опустив руки, прислушался. Привычную больничную тишину нарушало только жужжание осы, бившейся между двойными рамами окна. Виктор Георгиевич набрал номер и, дождавшись ответа, спокойно сказал:
— Андрей Васильевич! У меня неприятность: старшая медсестра... словом, я вынужден был поместить её в изолятор. Да... Конечно, могу и сам установить, но свой сотрудник всё-таки. Непривычно как-то. Будет лучше, если диагноз установит кто-нибудь, не связанный с больницей. Да, я очень прошу... Завтра с утра. Пустая формальность... Я позвоню ещё Сыртову.
Виктор Георгиевич облегчённо вздохнул, закурил сигарету и набрал очередной номер:
— Коллега! Это Патов... У меня неприятность: старшая медсестра...
На охоту почему-то выехали глубокой ночью, когда на смену липкой духоте вот-вот должна была прийти предрассветная прохлада, а вместе с ней несколько часов освежающего сна. Жогин, мысленно проклиная тот день и час, когда он согласился приехать в этот край диких обычаев и традиций, быстро собрался и, позёвывая, спустился с веранды в тёмный колодец двора. В переулке, у задних ворот, тихонько позвякивали удилами лошади.
Хозяин дома за ворота выходить не стал, попрощался со своим гостем во дворе. Крепко пожав руку Жогину, покровительственно похлопал его по спине и пожелал счастливой охоты.
— Тоже хочется поехать, — признался Расул-ака. — Давно в горах не был. — И, сожалеюще вздохнув, добавил: — Нельзя. Дела. Всю жизнь как верблюд работаю.
«Оно и видно! — с иронией подумал Жогин, глядя на пухлые щёки хозяина дома и выпирающий из-под халата живот. — Заработался, бедняга... Тебе, если на охоту ехать, медведя нужно взнуздывать — лошадь такую тушу долго не пронесет.»
— А где же ружья? — недоумённо спросил своих спутников Жогин, когда низкорослые, мохнатые лошади вынесли их из тесного переулка на широкую грунтовую дорогу, ведущую за город.
— Уже там, — успокоил его один из спутников. — Наш товарищ вперёд поехал. В заповеднике охотиться нельзя. Это так... по знакомству мы едем. Сейчас люди, знаешь, какие? Увидят, что с ружьями поехали, сразу разговоры пойдут. Кому это надо?
«Какой дурак сейчас будет следить, с чем мы едем? — подумал Жогин. — И если прятаться — зачем тогда лицензия? А если они боятся, что нас кто-то сейчас увидит с ружьями, то как же их товарищ вёз днем сразу несколько штук? Они, наверное, меня за придурка считают... Ладно, посмотрим, кто кого вокруг пальца обведёт.»
Спутников было двое. Оба молодые, крепкие, в сёдлах сидели, как влитые. Ехали всё время рядом с Жогиным, сжав его с двух сторон. Выехав в степь, пустили лошадей лёгкой рысью.
— Ночью хорошо ехать, не жарко, — рассуждал один из сопровождающих. — К утру уже в горах будем, а там всегда прохладно. Хоть бы ирбиса удалось убить, — мечтательно сказал он. — Расул много денег дал бы за шкуру...
— Убьёшь! — заверил его второй. — Куда он денется?
Жогин ехал молча, не поддерживая разговора. Возникшие у него в начале поездки подозрения крепли и, наконец, перешли в уверенность — едут они к той незримой черте, за которой для него наступит небытие. Это нужно было предвидеть с того дня, когда он поселился в просторном доме у Расула. Его и поселили-то на краю города затем, чтобы поменьше бывал на людях, а возможная слежка за ним легко бы обнаружилась. Жогин оглянулся назад: огни города были видны далёкой мелкой россыпью, зато по сторонам начали смутно вырисовываться очертания холмов. Рассвет был недалёк. «До вечера они со мной цацкаться не будут, — подумал Жогин. — Не в их интересах... За день меня могут в их компании чёрт-те сколько людей увидеть.»
Сунув руку во внутренний карман пиджака, Жогин снял пистолет с предохранителя и натянул поводья. Не ожидавшие этого спутники проскочили мимо него и остановили своих лошадей в нескольких метрах впереди. Выстрелы были не очень гулкими: наступавший с гор предрассветный туман приглушил звуки.
«Я вам покажу ирбисов, сволочи! — мысленно выругался Жогин, разворачивая лошадь. — Подбирай вот их теперь! Надо стороной выехать к вокзалу, — подумал он. — А там сесть на любой ближайший поезд и катить... Можно сначала в сторону Сибири двинуть, а потом где-нибудь пересесть. Пока кинутся, то да сё... А вообще-то бояться нечего, Расул не скажет, кто его людей уложил. А вот Виктору обязательно сообщит. Ну, там я как-нибудь управлюсь, только бы целым добраться. Растрясу, гада, на тройку миллионов, а то и больше, и документы заставлю выписать на чужую фамилию, будто я в психушке лечился. Вот тогда можно будет и нору искать...»