Миранда:
Я вашу матушку не осужу:
Злодеев носит и благое чрево.
Просперо:
Итак, каков же был позорный торг?
Король Неаполя, мой враг заклятый,
С Антонио о том договорился,
Чтобы в обмен на денежную дань,
На подчиненье герцогства короне
Отдать изменнику мои права
И титул герцогский, изгнав меня
И весь мой род навеки из Милана.
Так и сбылось: в условленную ночь
Открыл мой брат ворота городские,
Своих пособников впустил в Милан,
И в ту же ночь нас увезли в изгнанье
Его клевреты. Ты рыдала горько…
Миранда:
Но почему же нас не умертвили?
Просперо:
Законен твой вопрос. Они не смели!
Народ меня любил. Они боялись
Запачкаться в крови; сокрыть хотели
Под светлой краской черные дела.
Итак, поспешно вывезя на судне,
В открытом море нас пересадили
На полусгнивший остов корабля
Без мачты, без снастей, без парусов,
С которого давно бежали крысы,
И там покинули, чтоб, нашим стонам
Печально вторя, рокотали волны.
А вздохи ветра, вторя нашим вздохам,
Нас отдаляли от земли…
Миранда:
Но как спаслись мы?
Просперо:
Волей провиденья…
Невена
Меня зовут Невена.
Что я вспоминаю, оставаясь в одиночестве?
Моя жизнь началась в десять лет, и первый слайд в луче проектора показывает на стене серый блочный дом в Новом Белграде посреди песков и сухого кустарника. А за ними стрелы подъемных кранов и мутная синева неба.
Ничего более.
Перед этим немая картина. Только история.
«И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины».
История, повествующая о жизни в маленьком городе на реке, в доме, обставленном драгоценной мебелью, наполненном картинами и другими произведениями искусства. В тишине, которая время от времени наполнялась запахом лип и высокой речной воды. В этом рассказе о ранней жизни есть фрагменты, рассказывающие о церемонии крещения в местной церкви, о первых неуверенных шагах, обрадовавших родственников и вычеркнувших из инвентарного списка несколько драгоценных ваз, бокалов и пепельниц, о новогодних подарках, оставленных во дворе на пестром одеяле, расстеленном на снегу, о серебряных лентах, гирляндах, разноцветных украшениях и конфетах, висящих на елке.
Ей рассказывали, что мама была красивой женщиной. Девушкой она пела в гимназическом хоре и занималась гимнастикой, вечерами она была королевой на прогулках по бульвару. Отец, рассказывали ей, тоже был отличным учеником, лучшим студентом, молодым юристом с блестящим будущим. Идеальная пара.
Все это Невена не помнит.
Потому что в обойме слайдов есть только портрет ее рано состарившейся матери, да еще выцветшее фото отца. Она помнит их мучительные ночные споры, ругань, прерывистый женский плач, хлопанье дверью, звон разбитых чашек…
Все это занимало пространство ее воспоминаний, там не было места для фотографий, которые напомнили бы шевелюру отца, его глаза, фигуру…
Взлет. Признание. Перевод в большой город на более престижное место работы, вселение в просторную квартиру в новостройках Нового Белграда – все это было, собственно, переворотом и крахом идиллии, завершением гармоничной семейной жизни. Высокое положение в политической иерархии предполагало массу привилегий и минимум времени для общения с семьей и отдыха.
Ничто более не казалось важным.
Жизнь шла вперед.
Первый косячок в четырнадцать. Первая несчастная любовь годом позже.
Развод родителей в шестнадцать.
Она помнит только чемоданы отца и дом, опустевший без матери ранним декабрьским утром. Разбитое окно на кухне. Осколки, острые стеклянные зубы выглядывали из деревянной рамы. Приходили соседи, произносили слова утешения и сочувствия и тихо говорили – опять буквы, слова, истории, без образов – о том, что сначала было слышно, как разбилось стекло, а потом глухой удар о землю. Она вылетела сквозь это, теперь разбитое, окно.
Невена не могла оставаться в той квартире. Она обменяла ее на меньшую, однокомнатную, на Косанчичевом венце. Запах лип и высокой речной воды вернул ей запахи детства. Однажды летом, устав от скитаний по вечеринкам, от безделья и алкоголя, обкуренная экзотическими травами, она вернулась туда. В город на реке, запах которой она хотела открыть вновь, вспомнить его улицы. Она стала искать ключ от дома. Отец передал его со своим водителем. Не захотел встретиться с ней.
Их последняя встреча стала катастрофой в стиле голливудской социальной продукции: отец и красивая дочь в прекрасном эксклюзивном ресторане, два мира, сдержанная беседа после многолетней кровавой войны, разбитые мечты о новой совместной жизни, и, конечно же, фужеры.
– Никогда больше! – воскликнули оба, одновременно, решительно, подчеркивая первое слово.
Конец.
Когда она приехала, дом в городе на реке был в идеальном состоянии. Только застоявшийся воздух указывал на то, что в нем никто не живет. От госпожи Киселички, первой соседки и последней ветви некогда богатой семьи, она узнала, что отец регулярно оплачивал все расходы по поддержанию дома, уборке, скашиванию травы, подрезанию розовых и других кустов…
Она пробыла там три месяца.
Возвращение в Белград стало шоком. Общество бездельников, квазилитераторов, псевдофилософов и бомжей жило как прежде – ночные гулянки, алкоголь, похмелье. Единственным новшеством стал переход от легких наркотиков на тяжелые, на шприц и иглу.
Она сдала три экзамена и вернулась в город на реке. Было начало зимы.
Новогодняя ночь.
Тишина старого дома, построенного в начале века на деньги, заработанные торговлей зерном. Этот бизнес начал ее прадед, дед продолжил, а отец своей лояльностью, знаниями и ловкостью спас дом, несколько десятин земли и один трактир в городе. Все прочее, как и у многих, унесли волны нового времени. Все вода унесла – вниз по течению…
Дом стал их храмом.
Она поняла это новогодней ночью, да и позже – в Рождество. Был прекрасный вечер. Город дремал, засыпанный снегом. Только время от времени, пробиваясь сквозь порывы и танец ветра, звучал веселый смех и звон колокольчиков, вплетенных в гривы влекущих сани коней. Звон колоколов и мерцающие огни костров и факелов врывались в окна ее комнат, украшенных зелеными гирляндами и пучками свечей. Они освещали все комнаты. На столе вино и рыба. Она приготовила карпа по рецепту прабабки Лизы.
Той ночью она была одна в огромном доме, но ей казалось, что это здание, полное произведений искусства и голосов, рассказывающих древние прекрасные истории, именно то место, где ей следовало быть в это мгновение. В этот час.
Ровно в полночь в дом вошла бабка Анастасия в сопровождении улыбающегося Артемия, ее вечной любви «в жизни и в смерти», молодого и красивого, «упакованного» в черный смокинг и белую рубашку, в фиолетовом галстуке-бабочке на шее. Невена не удивилась. Дух Анастасии регулярно посещал эти комнаты. Они часто встречались в те дни – в ванной, на веранде, в гардеробной…
Однажды им захотелось одеться одинаково. В черный муслин. И надеть черную шляпку с кружевными полями. А другой раз – в меховую шубу и фетровые варежки.
Она угостила их шампанским.
– Не спеши, дитя мое, – сказала Анастасия, – не переживай и не усердствуй, потому что любовь – игра, крадущая душу, а ты еще молода. Время у тебя есть.
Бокалы они бросили в камин.
Следующим утром она уехала к Белград, а вечером уже была в Афинах. Приехав той ночью в Патру, она уже знала, что весной вернется в город на реке, когда ее воды поднимутся, разольется аромат лип, а лица людей окрасятся радостью.
– Приеду, чтобы влюбиться.
Но этого не случилось ни той весной, ни следующей, ни третьей…
Однако это не лишило ее мужества.
– Любовь – игра, крадущая душу, – повторяла Невена мудрость бабки Анастасии.
Со временем она привыкла жить в балканском треугольнике, проводя весну – лучший период в Паннонии – в городе на реке, наслаждаясь молочными рассветами равнинных городков, долгими солнечными полуднями, что так легко поддаются скрытой меланхолии и подталкивают к согрешению, преступлению или самоубийству, после чего тонут в тишине румяных сумерек.
Паннония весной…
– Любовь – игра… – громко произнесла она, когда той весной автобус в сумерках въехал в город. Слово, может быть, мудрость, изреченная привидением бабушки, пока что не осуществилась. То ли сглаз, то ли воспоминания, а может, одиночество, долгие вечера медового цвета, которые гнетут одинокую душу…
– Любовь – это…
Мечта Сталина
– Коммунисты к моменту краха наилучшей модели социализма – СССР, не были готовы. Сейчас они консолидировали свои ряды, и потому представляют значительную силу во всех восточноевропейских странах, в которых вынужденно потеряли власть из-за предательства Горбачева, организованного силами Запада. Рабочий класс, задавленный проблемами переходного периода, поймет, что только коммунистическое движение может дать ответ на все их вопросы. Это будет третий раунд борьбы капитализма с коммунизмом. И победу одержит наше движение. В нее верит каждый коммунист, – кричал Петрович, товарищ Сталин, стоя на столе в центре Портовой столовки. Так когда-то Милутин Петрович, ныне для всех просто Сталин, весной и летом 1946 года говорил на митингах рабочих и крестьян в городках и селах по берегам Тисы, остро и бескомпромиссно, веруя, что погасить пламя победы пролетариата не сможет никто.