Четыре четверти страха — страница 13 из 40

В первый раз мне пришлось ее медленно и методично избивать, в основном для фотографий, которые мне были просто необходимы.

Второй раз она пыталась звать на помощь и, как могла, громко шумела, поэтому пришлось слегка придушить ее пластиковым пакетом. Но мне не удалось правильно рассчитать время, и Оксана чуть-чуть не скончалась. Я-то без кислорода могу протянуть намного больше, это факт. Себя не похвалишь…

В общем, во второй раз мне с трудом удалось вырвать ее из состояния, близкого к клинической смерти. Errare humanum est – человеку свойственно ошибаться.

И вот теперь она очнулась и снова увидела меня.

– Привет! – говорю я. – Как твое самочувствие?

– Пожалуйста, – снова начинает хныкать она, – отпустите меня. Я никому ничего не скажу. Что вы хотите?

– Ты знаешь, что такое совесть? – спрашиваю я, а голос мой из-под балаклавы звучит глухо, сдавленно и внушает только страх. Я хочу, чтобы он внушал страх.

– Что? – она делает вид, что не понимает, и снова затягивает ту же песню: – Отпустите, пожалуйста. Ну что вы хотите от меня?

– Совесть! – говорю я. – Ты знаешь, что такое совесть?

– Пожалуйста, я не хочу…

Не дослушав, я нажимаю на кнопку трансформатора. Оксану выгибает в спазмах и некоторое время трясет. Я отпускаю кнопку, и ее тело, обмякнув, расползается по стулу, как будто она устраивается поудобнее для просмотра фильма приятным вечером под бутылочку вина.

Оксана в сознании, хоть и не понимает, что только что произошло. Это значит, сила удара рассчитана верно.

– Я тебя спрашиваю, – медленно и глухо произношу я, – ты знаешь, что такое совесть?

– Ког… ког… – неуверенно заикается девушка, – когда тебе стыдно за какие-то поступки?

– Близко, – говорю я. – Но ты описала стыд – это эмоция, которая возникает у человека, когда он осознает несоответствие своих поступков или своего поведения ценностям и нормам, заведенным в определенном обществе. Совесть – это нечто иное.

– Я нез… нез…

– Не знаешь? – перебиваю ее я. – В том-то и проблема. Ты не знаешь, что такое совесть. Поэтому ты здесь. Поэтому я здесь. И поэтому сейчас мы поиграем в игру, которая называется «уколы совести». Правила просты. Я задаю тебе вопрос, и в зависимости от твоего ответа ты или получаешь, или не получаешь разряд. Спрашивать, готова ты или нет, я не буду. Совесть задает свои вопросы неожиданно.

Оксана заерзала на стуле, пытаясь поподробнее разглядеть конструкцию из тазика с водой, проводов и генератора.

– Ты часто изменяла тем, с кем встречалась? – спрашиваю я.

– Нет, я никогда…

Я нажимаю кнопку. Оксану снова выворачивает в живописном спазме и некоторое время трясет. Отпускаю кнопку, и тело девушки пытается съехать по стулу вниз, но не может из-за поддерживающих его веревок и множественных слоев липкой ленты.

– Ах да, – говорю я, – предупреждаю. Совесть знает абсолютно всю правду.

– Зачем вы спрашиваете такие…

– Ты часто изменяла тем, с кем встречалась? – снова спрашиваю я.

– Да, – тихо произнесла девушка, но тут же встрепенулась, – но это потому, что…

Разряд тока прервал ее никчемные оправдания.

– Я не спрашиваю, почему ты это делала, – произношу я. – Мне кажется, что ты давно нашла для себя тысячу причин и оправдала себя две тысячи раз. Я просто прошу отвечать на мои вопросы.

За последующие пятнадцать минут покаяния мне больше ни разу не пришлось нажимать на кнопку трансформатора. Оксана абсолютно честно созналась во всем, что совершала, и отрицала то, чего не делала. Мне это понравилось, и поэтому было принято решение, что она заслужила и мое честное отношение к ней.

В тот момент, когда она по моему настоянию начала рассказывать очередную противную мне историю, связанную со мной же, я медленно тяну за самый верх черной балаклавы и в итоге снимаю ее с головы.

Оксана замирает на полуслове. Она просто не может поверить в то, что перед ней нахожусь я.

Такое просто никогда не могло прийти ей в голову. Это все равно что милый смешной котенок вдруг бросился бы на человека, сбил его с ног, разорвал клыками горло и, ухватив поудобнее фонтанирующее кровью и еще трепыхающееся тело, потащил бы его в темный сырой подвал, где стал бы с утробным рыком пожирать.

– Мне тоже жаль, – говорю я, – но теперь у меня нет другого выхода.

Глядя в ее глаза, я вспоминал, как она называла меня единственным светлым, что было у нее в жизни. Потом говорила, что я – ее потраченное время. Она говорила, что любит меня, а потом кричала, что ненавидела меня каждой клеточкой тела. Я же это не выдумываю? Ведь так?

Так кто же я в итоге? Я добро и свет или ненависть и зло?

И тут на меня напал клубок из чувств жалости, ненависти и такого странного чувства, которое не передать словами.

Оно ощущается как будто кто-то мелкий, но злой и кровожадный из-под солнечного сплетения начинает прогрызать себе путь наверх, к сердцу. Вот он грызет и грызет, а от этого нестерпимо больно. И тут вдруг – раз! Его выворачивает от переедания, и становится тихо и хорошо. Мне стало хорошо!

Оксана сейчас настолько ошарашена тем, что под маской психопата-садиста оказалось мое лицо, а может быть, это начал действовать мой наркотик, что даже не сопротивляется, когда я обхожу ее сзади, надеваю на голову пластиковый мешок и туго затягиваю.

Биться она начинает, когда ей действительно становится нечем дышать.

Потом еще несколько минут конвульсий, и ее тело безжизненно повисает на привязанных к стулу веревках.

Глава XIV

Прошло уже больше суток, как Василиса вернулась из психиатрической лечебницы с двадцатью гигабайтами фотографий и странной запиской на желтом от времени тетрадном листе в клетку.

В записке некий Рэм Эрстман просил ее прислать на указанный имейл письмо с темой «Тотальная распродажа – 90%».

Первым же делом Василиса забила имя Рэма Эрстмана во все доступные поисковики, но это практически ничего не дало.

Всплыла пара сайтов по архитектуре, некоторые поисковики предложили заменить искомое на Рема Эртмана.

Почему-то появилось несколько сайтов по медицине, а дальше была вообще откровенная чушь о познании гармонии окружающего мира. Прямых совпадений не было.

Любопытство росло, и поэтому к концу вечера Василиса все же отправила письмо с указанной темой на адрес этого таинственного господина Эрстмана. Потом она практически до четырех часов утра обрабатывала фотографии, лепя из них то, что нужно было заказчику, и наконец в шесть утра отправила ссылку на архив из пяти получившихся шедевров на электронный адрес Тохи. После этого Василиса завалилась спать.

Сколько времени она провалялась в пустой темной коме без сновидений – сказать было сложно. Но то, что ей не дадут спокойно умереть, стало ясно, когда на всю комнату запиликал звонок Skype.

И вот сейчас она снова сидела перед своим MacBookом, на котором светился входящий вызов.

– Оно проснулось? – насмешливо произнес Тохин голос. – Я специально звоню ближе к вечеру, чтобы оно успело выспаться, утолить свой голод крови и не попасть под прямые лучи солнца.

– Иди в задницу, – ответила Василиса. – Заказчик что-то ответил?

– Он в полном восторге! – по голосу было понятно, что Тоха улыбается. – Ты еще и премию получишь за оперативность.

– А что он за книгу пишет? – спросила вдруг Василиса. – Что там за сюжет?

– Этого я не могу тебе сказать, – Тоха вдруг понизил голос до шепота. – Это страшная коммерческая тайна. Если ты узнаешь, то мне придется тебя… придется тебя… засудить.

– Дурак, – улыбнулась Василиса, – я серьезно.

– Если серьезно, – сказал Тоха, – то я не знаю, о чем книга. Мне это и не нужно. Я сейчас создаю ажиотаж. Название есть? Есть. «Сирены». Название интригующее. Тема есть? Есть. Психушка. Тема интригующая. Визуалы есть? Есть, твоими молитвами. Они вообще супер! Как говорил Абдулла: «Что еще нужно, чтобы достойно встретить старость?»

«Спроси еще раз».

– А если серьезно, – начала Василиса, – ты можешь ответить, что это за…

– Так, – перебил ее Тоха. – Тебе деньги куда переводить? Карта, кошельки, другие системы?

– Карта, – сказала Василиса, – та, что на сорок пять девяносто семь.

– На сорок пять девяносто семь, – повторил Тоха. – Понял. Все. Благодарю за службу. Позже наберу.

Тут же значок вызова программы погас, прежде чем Василиса успела еще хоть что-нибудь спросить.

«Дура».

Девушка еще несколько секунд смотрела по инерции смотрела в монитор, потом закрыла глаза и откинулась в кресле. Как все это странно! Да, она, конечно, понимала, что выбивается из ряда «нормальных» людей, но в последнее время тема психиатрической лечебницы просто заняла все ее мысли. Василиса постоянно думала о странной записке и, конечно же, о книге под названием «Сирены».

Внезапно индикатор оповестил Василису о новом входящем письме. С нетерпением открыв почтовую службу, девушка замерла от неожиданности.

С ящика господина Рэма Эрстмана ей пришло письмо с темой «Тотальная распродажа – 90%».

Просканировав его на всякий случай несколькими антивирусами и убедившись, что оно чистое, Василиса кликнула по нему указателем.

Тут же в развернувшемся поле появился текст:


«Большое спасибо, что поверили мне. Меня зовут Рэм Эрстман. Я бывший врач-психиатр, бывший профессор кафедры психологии, а теперь пациент данной клиники. Эта почта – единственная возможность связи с внешним миром. Я заперт здесь, пока настоящий монстр беснуется на свободе. Могу это доказать, если за территорией клиники найдется человек, который согласится мне помочь. Вы моя восьмая попытка. Прошу вас! Умоляю! Я не умалишенный! Дайте шанс доказать это! Напишите, что вы согласны протянуть руку помощи. Буду вечно вам благодарен.


Ваш Рэм Эрстман».


Василиса несколько раз перечитала письмо.

«Ну! Отвечай!»

Василиса тут же кликнула на кнопку «ответить» и опустила пальцы на клавиатуру.