он?
Дрожащими от волнения руками Василиса вынула из фотоаппарата карту памяти и воткнула ее в карт-ридер. На экране, словно звезды в ночном летнем небе, стали вспыхивать иконки фотографий. Не то… Не то… Чуть позже… О-па, слегка перескочили… Назад… Вот-вот… Попался!
Василиса выделила из списка несколько квадратов и парой нажатий кнопок перекинула их на рабочий стол ноутбука.
С экрана на нее смотрел мужчина около тридцати лет. Темноволосый, с карими глазами, нос с горбинкой.
«Все же какое-то знакомое лицо», – подумала Василиса.
Мужчина был одет в белую рубашку с коротким рукавом, на шее – серый шелковый галстук. Весь его вид говорил о крайней аккуратности и чистоплотности. Если верить стереотипам из детективных фильмов, именно такие аккуратные, следящие за чистотой своих ботинок и ногтей люди чаще всего вечером, непринужденно насвистывая детскую песенку, после выматывающей и монотонной работы в офисе топором рубят человеческие тела, как мясник тушу.
Василиса сбросила фотографию в редактор, откадрировала необходимую часть и загрузила в специальный интернет-сервис по поиску изображений.
Шансов, конечно, было не много, но кто берется сказать точно?
На несколько секунд программа задумалась, сортируя десятки и сотни тысяч изображений, потом выдала страницу с тем, что, по ее мнению, могло подходить к загруженному образцу.
Как обычно, пришлось просмотреть много всякого мусора, попалась даже парочка изображений порнографического контента, но в конце концов Василиса наткнулась на необходимое ей изображение.
Это была неимоверная удача! Фотография, которую выдал поиск, была аватаркой на странице в одной из социальных сетей.
Перейдя на страницу этого человека, Василиса принялась изучать своего подозреваемого.
Самойлов Эдуард Владимирович. Не женат и, судя по всему, не был. Большой активности в сети не ведет. Максимум менял фото на аватарке, лайкал посты немногочисленных своих друзей и делал репосты. Ни игр, ни сообществ, ни групп, ни подписок, ни музыки, ни фильмов. В общем, информации по минимуму.
«И что? У тебя самой, что ли, тысячи друзей?»
Это была чистая правда. Деятельность Василисы в социальных сетях была едва ли не меньше, чем у Эдуарда.
Ее внутренний оппонент был прав.
Ее внутренний оппонент…
Он появился после того случая с сестрой.
Как она иногда ненавидела эту непостижимую сущность, вечно подстрекающую ее на всякие безрассудные действия! Ненавидела, как ей казалось, ее собственный голос, звучащий у нее в голове, но говорящий совершенно не то, на что Василиса была нацелена в данный момент.
Родители, а особенно доктора, к которым водили Василису после так называемого исчезновения сестры, считали такие беседы самой с собой не совсем нормальными.
Дескать, голоса в голове – это повод ложиться в психушку. Причем немедленно.
Поэтому после нескольких посещений различных специалистов про голос в голове Василиса никому больше не рассказывала. Ведь, по сути, это был не чужой голос, это был просто диалог с внутренним «я».
Это была абсолютно естественная вещь, за исключением одного: голос в большинстве случаев спорил с Василисой, постоянно занимал противоположную позицию да к тому же провоцировал и подбивал ее на всякие неадекватные поступки.
Когда Василиса гостила в деревне у своей тетки, к которой ее отправили в очередную годовщину «исчезновения» сестры, так как мама к этому времени укладывалась в больницу с нервным истощением, бледная, с запавшими глазами и худая, словно скелет, а отец отправлялся на дно бутылки…
Так вот, когда Василиса гостила в деревне у своей тетки, в ее обязанности входило готовить корм для поросенка, которого откармливали до осени для последующего убоя.
Готовка происходила следующим образом. В большой чугун на половину его объема вываливалась вареная в мундире картошка и всяческие дополнительные ингредиенты в виде отрубей, объедков со стола, очистков овощей и продуктов с истекшим сроком годности. Все это давилось большой деревянной толкушкой до более или менее однородного состояния и вываливалось в корыто поросю.
Какое же отвращение вызывало у Василисы это занятие!
Городская девочка, которая до определенного времени считала очистки и объедки мусором, к которому противно даже прикасаться после того, как они попали в мусорное ведро, теперь вываливала эту биомассу из специального контейнера в чугунок и толкла все это вместе с картошкой, с которой даже не сняли кожуру.
И вот одним дождливым серым утром, когда она, подавляя позывы рвоты, вытащила деревянную толкушку из хлюпающего чугуна, что-то вдруг с ней произошло. Кто-то внутри, и, как показалось в тот момент, это была не сама Василиса, этот кто-то заставил девочку встать на колени перед чаном с отвратительной биомассой и практически по локоть засунуть руку в теплое, вязкое, пахнущее всем по чуть-чуть пюре.
«А теперь ешь», – услышала Василиса.
Нет! Пока это был даже не голос, а скорее мысль.
И тут, поражаясь самой себе, Василиса вытянула руку из чугуна, зажав в кулаке столько месива, сколько могла зачерпнуть, поднесла к губам, со слезами на глазах отправила все это в рот и погрузила руку в чугун за следующей пригоршней варева.
Таким образом Василиса опустошила треть чугуна, остановившись только тогда, когда запихивать в себя поросячье месиво больше не было никакой возможности, не навредив целостности своего желудка.
Поросенок в тот день по правилам какой-то забытой диеты остался слегка голодным и весь день укоризненно повизгивал до самого ужина, пока не получил полную порцию.
Василиса тряхнула головой, сбрасывая с себя пелену воспоминаний.
Самойлов Эдуард Владимирович… Может ли этот человек быть тем, кто написал сообщение с телефона убитого профессора Эрстмана? Может ли он быть как-то связанным с теми психами, о которых говорил Рэм Константинович? Зачем он был в клинике? Почему мне кажется, что я встречалась с ним когда-то? Кто он вообще?
– Ну, Эдуард, – проговорила девушка, вглядываясь в фотографии на экране, – займемся тобой подробнее.
«Давай сначала пробей его по друзьям в соцсетях».
Глава XXX
Боже, какой бардак!
Ей все же удалось вывести меня из себя!
Ей, как обычно, удалось это сделать, и поэтому в моем фотоаппарате только половина тех изображений, что мне были нужны, а к стулу привязан просто человекоподобный кусок кровоточащего мяса.
Брызги крови разлетались, словно полчища мух с потревоженного трупа, но теперь, когда они уселись по стенам гаража, это больше напоминало звездное небо на негативе фотографии – тысячи тысяч разнообразных темных точек, причудливо толкущихся на светлой поверхности. Невероятно красиво и завораживающе.
Однако теперь придется все это отмывать, заливать перекисью водорода и парочкой специальных средств, чтобы невозможно было определить эти пятна при экспертизе. А может быть, и снова перекрашивать гараж. Линолеум теперь нужно куда-то увозить!
Ну что же, вот так постоянно! Ну почему с тобой так трудно, Ева?
Мы с Евой были знакомы давно, и, как это ни иронично звучит, она у меня была первой настоящей женщиной. Конечно, не в том плане, что до нее у меня никого не было… Были, конечно, но таких ярких, выворачивающих наизнанку ощущений мне испытывать еще не приходилось.
Ева была моим мифическим животным, моим единорогом, моим грифоном, моим белым китом. И хотя долго охотиться за ней не пришлось, я рассматриваю случай с Евой как самый неудачный из всего множества случаев моей охоты.
Мне не нужно было ничего придумывать, ничего разыгрывать, ничего подготавливать. Немного самой обыкновенной слежки, и вот мы как бы случайно столкнулись на автобусной остановке недалеко от выхода из метро.
Она шла к себе домой, а в моих руках были пакеты из «Магнита» и предложение подбросить ее по старой памяти до дома, так как «все равно по пути».
После небольшого неловкого разговора, который длился около пяти минут, нескольких хороших шуток с моей стороны, пары милых улыбок с ее, и застарелая кровяная короста, покрывавшая рану наших отношений, с трудом, но все же отвалилась. Под ней, конечно, был виден шрам, который никоим образом не украшал нас обоих, но все же боли уже не было, и, возможно, через некоторое время мы бы уже с юмором рассказывали о том, как и где умудрились получить эту душевную рану, как иногда некоторые «храбрецы» рассказывают, как они каким-нибудь необычным образом заработали перелом или пару серьезных шишек.
Мы сели в мой Ford Galaxy, который до этого был приведен в идеальный вид. Он был вымыт изнутри и снаружи, по салону несколько раз прошлись пылесосом и тряпкой, на заднем сиденье для отвлечения внимания был брошен розовый детский рюкзачок, на панели оставлена пара веселых плюшевых игрушек. Все говорило о простом счастье, семье и добром достатке.
– У тебя есть дети? – спрашивает Ева.
– Да, – отвечаю я, вскользь бросая взгляд на ее левую мочку уха с изумрудной сережкой, небольшую прядь волос, упавшую на шею, белую ароматную кожу, от которой тянет свежим цветочным запахом и под которой бьется сонная артерия. – А у тебя?
– Нет, – отвечает Ева.
Я завожу двигатель и тянусь к рычагу коробки передач, что находится прямо у самых колен Евы.
Шокер в прошлый раз меня подвел, потому теперь более предпочтительный способ – быстрым ударом вколоть наркотик в соблазнительное бедро, выглядывающее из-под черной, слегка задравшейся юбки, потом окунуться на пять-десять секунд в шок и непонимание в ее глазах и пережить секунд тридцать отчаянного сопротивления и попыток выбраться из машины.
В итоге ее тело обмякло, голова упала мне на колени, и все опять банально свелось к гаражу и стулу, прикрученному к полу.
Ева была старше меня. Не знаю, почему какая-то сила свела ее со мной, но знаю только одно – мне хотелось, чтобы ее улыбка со слегка искривленным боковым зубом справа; чтобы ее вьющиеся русые волосы, выкрашенные ближе к концам в платиновый блонд; чтобы ее маленькие веснушки, проявляющиеся ближе к июню; чтобы ее небольшая чувственная грудь; чтобы ее раскрашенные природой, словно пятнистая шкура ягуара (но в оттенки зеленого и синего) глаза с черным адовым углем зрачка в середине; чтобы ее хрупкая фигура, впопыхах одетая в абсолютно не подходящие друг другу трусики и лифчик; чтобы ее дыхание, когда мы целовались; чтобы ее мелкая дрожь по всему телу, когда она подходила к финалу; чтобы мой кофе ей по утрам; чтобы ее решение остаться у меня еще на одну ночь – мне хотелось, чтобы все это никогда не покидало меня.