Руслан аккуратно сложил большое махровое полотенце и убрал на полку, да заглянул во внутренность шкафа, где теперь царил полный порядок, а все вещи лежали и висели в строгом своем назначении, и осознал, что теперь и в душе у него появился тот же порядок, та же стройность, наверно не отделимая от чистоты тела и жилища. А в голове сами собой возникли строки песни, и секундой позже комната снова наполнилась быстрой, легкой, современной и в тоже время той старой, русской мелодией, играемой на сопелке, жалейке, свирели, а может быть на домре или скрыпке. И послышалось Руслану, как сначала тихо, потом звонче… насыщеннее запела давно уже почившая бабка Люба, жена деда Владимира, точно из далекого детства, из младенчества прилетела та песня. И другой голос еще более старый, голос который он слышал много раз, но обладателя, коего не видел, начал подпевать, а мгновение спустя этим двум, старым голосам его предков, стала вторить и его светлеющая душа:
«Кострома, Кострома, государыня моя, Кострома…
А у Костромушки кисель с молоком, молоком,
А у Костромушки блины с творогом…»
И всколыхнулись в мужчине воспоминания, давно слышимой и позабытой песни, а после вспомнил он мифы славянские и имя не города, а дочери Бога Огня — Костромы. И когда возникшая музыка потонула, в тихо текущих воспоминаниях и мыслях человека, сам себе начал сказывать Руслан ту легенду: «У Бога Огня великого Семаргла, что стоит на страже и не пускает на нашу землю зло, которое кружится, вертится в смертоносном вихре кругом планеты, — он затих и на миг ему показалось, что такой сказ можно рассказывать не про Бога, а про планету гиганта Юпитер, который витает по Солнечной системе и охраняет Землю от опасностей, захватывая в плен мелкие частицы и астероиды, грозящие своими каменистыми боками и летящими на нашу голубую красавицу планету, мечтая ее задеть или уничтожить. Так вот, — продолжил Руслан свое повествование, и, намочив половую тряпку в воде, что наполнила ведро, принялся мыть линолеум в прихожке. — У Бога Семаргла от Богини ночи Купальницы родилось двое детей, близнецы: Купала и Кострома, судьба которых разлучила в детстве, а после злобно посмеялась над ними, и, встретившись, взрослые брат и сестра, не узнав друг друга, нареклись мужем и женой, но после свадьбы проведав правду о себе, покончили с собой, утопившись в реке. Боги, сжалившись над несчастными близнецами, обратили их в цветок Купала-да-Мавка или Иван-да-Марья. Потому наверно, на Руси 24 июня (6 июля по новому стилю) праздновался праздник Ивана Купалы, праздник посвященный Богу Огня Семарглу и его детям Купале и Костроме. Позже праздник Ивана Купалы, прикарии назвали днем рождения Иоанна Предтечи…. хотя полностью уничтожить обряды и традиции празднования этого дня не удалось. На Руси всегда было принято широко праздновать праздник Ивана Купалы, в ночь разжигался купальский костер, где употреблялся „живой огонь“ добытый стариками трением дерева, люди пели, веселились, водили хороводы…»
Руслан помыв пол в прихожке, подошел к полке с книгами и сняв томик Карамзина, хотел было его открыть, как внезапно изображенный на обложке книги Николай Михайлович ожил, подмигнул ему правым глазом, затем приоткрыв свой нарисованный и тонко подведённый по краю серый рот, показал не менее серый, длинный язык. Да широко разевая рот, морща свой высокий лоб сказал: «А, еще и пятидесятница… да, да, да, никакая она не пятидесятница, а Семик день и знаменует этот праздник окончание весны и встречу лета. Издавна он считался женским праздником и совмещал в себе обряды проводов русалок (духов воды) и поминовения усопших. На Семик, который начинали праздновать во вторник (именно в этот день поминали усопших предков), а веселья и гулянья продолжались до воскресенья, готовили караваи, яичницы, сочни, сырники. Семецкий четверг отмечался девичьими гуляньями: хороводами около берез в роще, кумлением, плетением венков и гаданием на них о женихах».
Руслан онемел и такой безмолвно-неподвижный, наблюдал за двигающимися губами Карамзина, его глаза расширились, упавшая вниз челюсть широко открыла рот. Когда же Николай Михайлович замолчал, напоследок блеснув красными бликами своих серых глаз, и злобно показав язык, Руслан очнулся, избавившись и от онемения и от неподвижности. Он негромко вскрикнул, почувствовав как внутри груди, быстро застучало его сердце и тяжело вздохнула душа и размахнувшись, гневно швырнул книгу к открытой двери лоджии. Еще какое-то время он стоял, и порывисто дышал, глядя вслед улетевшей и стукнувшейся о дверь книге в темном коричневом переплете, которая улеглась на паласе, распластав в разные стороны свои листья и обложку. Затем медленно поднял руку и утер заструившийся по лицу пот, подумав, что верный слуга Чернобога, Босоркун, так некстати умудрившийся залезть в нарисованный портрет Карамзина, все же хороший парень, так много открывший ему бесценных знаний, даровавший столько неоценимых сведений, пробудивший и его душу, и тело к жизни… Вот только одного так и не понял Руслан — зачем понадобилось демону его пробуждать? Если он один воин, каков тогда смысл в этом пробуждении, или быть может демон лжи, как всегда врет… и людей Света, людей несущих в себе ведическую веру много больше… Ведь кто-то же пишет эти статьи в Интернете, размещает свои мысли, сохраняет, перерабатывает мифы и легенды… А значит есть… непременно есть те люди, которые смогут организоваться и пойти против этого Исшу, против прикариев и властей, навязывающих эту религию…
Или не смогут они организоваться, может у них нет вождя? Ульянова? А пробужденный, очнувшийся от спячки Руслан, может он и будет тем вождем, тем бойцом… каковой их поведет… И если Босоркун, отвел ему эту роль, хватит ли сил у него вести этот бой?…
«Непременно хватит!» — громким голосом заявил Руслан, обращаясь к демону, Чернобогу и всему пекельному царству разом. И бросив раздраженный взгляд на распластанного и будто прибитого к паласу Карамзина, решив, что там ему самое и место лежать, бодрым шагом, ощущая в себе силы вести бой и храбрость свойственную всякому русичу, пошел на битву с грязной ванной и туалетом, поверхности которых несли на себе толстые слои серого налета и давно не оттираемой ржавчины.
А в голове Руслана уже летали новые мысли, многие из них шли, словно быстрые кони вскачь и мгновенно проскакивали внутри, другие подолгу задерживались и вызывали мучительные думы. И вспоминались ему легенды, а в них он видел великого Бога Велеса, одного из самых почитаемых славянами, одного из самых близких душам русских. Еще бы ведь он, как и сами русичи был рожден Коровой Земун, а отцом его был сам Род. Велес учил людей земледелию, звездной мудрости, грамоте, он подарил людям буквы, календарь, законы, был покровителем скота, духов, волшебных племен и животных. Этот Бог, также как и люди, много раз перерождался и имел разные имена и ипостаси, а потому на Руси звали Велеса: Волосом, Тавром Бусичем, духом реки Доном, Гвидоном…
«Погоди, погоди», — утирая тыльной стороной руки капающий с кончика носа пот в покрытую зеленоватым порошком ванну, прервал свои думы Руслан, и, открыв блистающий серебром кран, обмыл руки, наскоро вытер их об штанины и поспешил в комнату. Он шел торопливо, вроде опасаясь, что мелькнувшая догадка может испариться, направившись прямо к полке с книгами и протянув руку, взял оттуда сборник сказок Пушкина. Опустившись на кресло, присев лишь на его краешек так, чтобы не потревожить стоявшую там и опирающуюся о спинку кресла, гитару мужчина принялся торопливо листать книгу, а когда нашел искомое, громогласно хмыкнул, бросил гневный взгляд на замершего и не подающего никаких признаков жизни Карамзина, лежащего на паласе, и звонко зачитал:
«В колымагах золотых
Пышный двор встречает их;
Все их громко величают
И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой
Возглашают над собой —
И среди своей столицы,
С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он
И нарекся: князь Гвидон.»
Слыхал, Николай Михайлович… князь Гвидон — а ведь это имя принадлежит Богу Велесу, и упоминание лебедя, которую спас в «Сказке о царе Салтане…» Гвидон…? Понимаешь, ты это или нет, ведь, на самом деле это история из жизни Бога Велеса, ведь это он спас царевну Лебедь, дух Азовского моря, Азовушку от коршуна, а потом они поженились и построили на острове Буян волшебную обитель и лежал тот остров в Азовском и Черном море…. Охо…хо! так-то горе историк…, — обращаясь к обложке книги, где был изображен, не слышащий Руслана Карамзин, веки которого, однако, все же взволнованно и еле заметно вздрагивали. — Выходит, — дополнил мужчина, — наш великий поэт, наше достояние, наш Пушкин, слышал поверья о Богах славянских… Наверно от своей няни, простой русской женщины Арины Родионовны и сохранял их красоту так, чтобы не могли до них докопаться служители Исшу, и окончательно все извратить и уничтожить, — и в подтверждение своих слов прочитал:
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит,
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана…
Руслан услышал, как призывно запищала стиральная машинка, сообщив хозяину, что кухонные занавеси постирались, прополоскались и отжались. Однако прежде чем, успокоить призывно кричащую машинку, он положил на кресло томик Пушкина, поднялся и подошел к Николаю Михайловичу, лежащему на паласе и теперь, это было очень хорошо видно, испуганно моргающему и даже пытающемуся отодвинуться на задний план изображения, стараясь вжаться в сам коричневый переплет книги. Руслан некоторое время постоял над книгой, а когда изображение Карамзина вновь потеряло всякую живость и стало опять серым мертвым рисунком, присел на корточки, протянул руку и поднял томик, да посмотрел в лицо этого человека, вроде бы и русского на вид, на глубокие морщины прорезавшие высокий лоб, прямой нос, небольшие глаза и выпирающие вперед губы: «Всемилостивейший Государь! — писал Карамзин в предисловии, обращаясь к императору Александру I Паловичу. — С благоговением представляю Вашему Императорскому Величеству плод усердных, двенадцатилетних трудов. Не хвалюся ревностию и постоянством: ободренный Вами, мог ли я не иметь их?…»