- Наш секрет состоит в том, что мы изо всех сил старались петь правильно!
Я полагала, что это была просто удачная шутка, но Мярт позже признался мне, что у него в самом деле нет слуха. По-моему, это ужасное несчастье! Одиннадцатый «а» стал и абсолютным победителем: они написали на заданные рифмы самое гениальное стихотворение, танцевали "быстрее, выше и дальше" всех, находчивее всех использовали выданные им три метра креповой бумаги: Мярт был тореадором — в руках указка и кусок лилового крепа, а остальные — самые высокие в классе парни — быками с черными рожками и хвостами из брючных ремней.
Когда я в качестве "богини Победы" увенчала капитана команды-победительницы венком, сплетенным из перьев зеленого лука, и вручила ему "ценный приз" — торт, Мярт вытянул шею и подставил мне свою щеку, будто для поцелуя. Потом на фотографии все это выглядело так, словно я действительно целую Мярта. "На глазах у всей школы!" — сказала Меэритс. Да, особых благодарностей наш класс и не ожидал, но никто и предположить не мог, что трое из нас — Тийт, Рейно и я — от Меэритс получим устный выговор и предупреждение на классном часе!
Класс был похож на растревоженный улей.
"И почему у нас не такая классная руководительница, как у других?" — думала я. Хорошо еще, что Меэритс не записала свое замечание мне в дневник. Будь здесь мать и отец, они бы меня поняли, но тетя!.. Ка-ак, поцелуй на глазах у всей школы!.. Меэритс без конца твердит одно и то же, напоминает нам про наш долг и обязанности, но разве нам нельзя повеселиться? Наша ошибка могла быть в том, что мы посвятили весь праздник первоапрельским шуткам, но, составляя программу, мы старались избежать всего, что хоть как-то могло бы задеть учителей… И все-таки наша классная руководительница нашла, к чему придраться! Кто еще, кроме Меэритс, смог бы придумать, будто мы специально подстроили, чтобы яйцо, которое тот неуклюжий десятиклассник уронил на пол, было тухлое!
Меэритс была первым в моей жизни человеком, рядом с которым я испытывала судорожную скованность, не могла ни попросить прощения, ни сказать что-либо в свое оправдание и вообще не могла ничего сказать. У меня холодели руки и ноги, когда она смотрела мне в глаза. Если сравнить ее с нашей классной руководительницей в сельской школе, которая к каждому школьному празднику писала для нас сценарии, в конце учебного года дарила отличникам по книге, а беседуя с глазу на глаз, успокаивающе клала тебе на плечо руку, то было от чего прийти в отчаяние. Я представила руку Меэритс у себя на плече, и от ужаса у меня пошли мурашки по телу.
- Пярл, что вы можете сказать в свое оправдание? — сказала Меэритс.
Опять я! И в чем мне надо оправдываться?
К моему изумлению, вдруг встал Рейно и сказал:
- Учительница Меэритс, оставьте Маарью в покое. Ведь это она придумала и подготовила половину всех номеров — и не надо к ней придираться!
- Ах так? — усмехнулась Меэритс. — Думаю, что на одном из ближайших классных часов мы должны будем побеседовать на тему: "Моральная чистота современной девушки". Лекция врача предусмотрена для абитуриентов, но мне теперь кажется, что следует пригласить лектора и в девятый "а".
Я растерянно молчала.
- Я вижу, Пярл, что вы начинаете понимать свою вину, — снисходительно улыбнулась Меэритс. — Садитесь.
Но я не села. Меня всю охватил жар, казалось, что ни руки, ни ноги, ни губы не принадлежат мне.
- Учительница Меэритс, за что вы нас ненавидите? — спросил мой ставший мне чужим рот.
- Как? Я? Ненавижу? — Меэритс сама села. — С чего вы это взяли?
- Видно же, как вы нас терпеть не можете.
Звонок пронзил тишину. И в тот же миг Меэритс объявила:
- Классный час окончен! Запомните, я желаю вам только добра. Только добра. Когда-нибудь вы оцените это, но будет уже поздно.
В ответ застучали крышки парт.
В тот день мне хотелось рассказать обо всем Стийне. Да, пожалуй, только Стийне — даже дома отец и мать, наверное, не поняли бы меня до конца. А может, я просто опасалась, что они не поймут всего…
Стийны, как и других восьмиклассников, на нашем вечере не было, но уж она бы поняла… Увы, Стийна уже ушла домой Зато Тийт навязался мне в провожатые и утешители.
- Ты не обращай на Меэритс внимания, — поучал Тийт. — У нее действительно на тебя какой-то зуб. Даже не представляю, отчего. Ну, да ладно, надоест и отстанет.
Мы шли некоторое время молча. Хотя Тийт жил, кажется, совсем в другой стороне.
- А люди вообще-то хорошие, — сказал наконец Тийт.
- О-о, Меэритс очень даже хорошая! — воскликнула я. — Помнишь, как у нас было то собрание отцов?
- Мхм!
- Тогда Меэритс сказала моему отцу, что в начале учебного года я была еще такая непосредственная и по-детски наивная, от меня, дескать, даже еще пахло ландышами… А, мол, теперь не узнаёт меня… Ну это было после той несчастной истории с прической. Но подумай, как красиво она умеет говорить, если хочет, — запах ландышей! Разве твой отец об этом не рассказывал?
- Мой отец ушел от нас, когда мне был всего год. Откуда я могла это знать!
- Извини!..
- Ах, да что там! — засмеялся Тийт. — Но, по-моему, ты и теперь благоухаешь довольно сильно. И если не ландышем, то уж валерьяной наверняка!
- Болван! Я не пользуюсь ни духами, ни валерьянкой!
- Маарья! — Это окликнул Мярт, он стоял на другой стороне улицы. — Очень хорошо, я как раз шел, чтобы тебя встретить!
Мярт словно и не видел Тийта.
- Можно пойти в кино, — сказал Мярт. — Или тебе надо зайти сперва домой?
- "Последняя реликвия"? А что? Это идея, и впрямь можно было бы посмотреть, — считал Тийт.
- Я говорю с Маарьей, — холодно заметил Мярт.
- А я говорю с тобой.
- Я сегодня не могу, — соврала я: тетя как раз была в вечерней смене, и мне даже не требовалось спрашивать разрешения, чтобы пойти в кино. Мне было неловко стоять между двумя хмурыми парнями.
- Да? Тогда я провожу тебя домой. Надо кое-что обсудить, — сказал Мярт.
Но Тийт даже и не пошевелился.
- У нас разговор не закончен, — сказал он.
Будто молодые петухи.
- Ну пошли все вместе, если вам по дороге, — попыталась я примирить их.
- Я сказал, что мне надо поговорить с тобой, — объяснил Мярт.
- А я сказал… — начал было Тийт, но Мярт не дал ему закончить:
- Будь добр, иди своей дорогой.
- Иди сам! — задирался Тийт.
- Ох, господи! Уж не собираетесь ли вы затеять драку на улице?
Искра раздора тлела с вечера «Кафе-клуб», когда Тийт танцевал со мной последний вальс (для моих ног в новых туфлях сплошное мучение!), но Мярт посреди танца похлопал возле нас в ладоши и сказал, что "богиня Победы" должна завершать вечер с победителем…
Такая стычка может быть красивой и захватывающей в фильме или в книге, а на улице возникает лишь неловкость. Да, не хватало только Меэритс появиться в этой живой картине. Как ни странно, на сей раз она не появилась…
- Ты, видно, плохо слышишь? — Мярт шагнул к Тийту.
И тут наконец мне все это надоело.
- Может быть, вам эта ситуация кажется ужасно романтической, — сказала я. — Но мне доводилось видать подобное уже и раньше. В лесу, на тетеревином току, если хотите знать. Тетерева точно так же сперва вытягивают шеи и угрожающе кричат: "Чуххуу!" — и это довольно забавно. Но когда они начинают бой, становится уже не до смеха. А кончается все это тем, что каким бы ободранным и жалким ни выглядел тетерев-победитель, тетерка, воркуя, выбирает его.
Мярт усмехнулся.
- Во! Но если вы тетерева, то я никакая не тетерка! Успеха вам!
Я ни разу не обернулась, но отдала бы полцарства за зеркало. Наверное, эти петухи все-таки успокоились, потому что погони не последовало. Правда, душа болела: а вдруг Мярт теперь подумает, что я отношусь к Тийту и к нему одинаково? Конечно, Тийт был болваном, но доброжелательным, и как отправишь — иди своей дорогой — того, кто только что сказал тебе, что вырос без отца? Однако же что собирался сообщить мне Мярт с глазу на глаз?
Весь вечер я читала "Войну и мир", но на душе у меня мира, покоя не было — время от времени возникало искушение пойти посмотреть "Последнюю реликвию", но, во-первых, я не знала, пошел ли Мярт в кино после того, что случилось, а во-вторых, было совершенно ясно, что сидеть в кинотеатре три сеанса подряд он не будет.
На следующее утро Мярт поджидал меня у двери класса, чтобы сказать, что я поступила правильно. А Тийт ни в тот день, ни позже ни разу не напомнил об этом инциденте.
- Можешь принять мои слова как извинение, — добавил Мярт и опять пригласил в кино.
Стало быть, и он вчера не ходил смотреть фильм!
Да, но я была упрямой! Прямо-таки чувствую, как краснею, когда думаю о своем противном упрямстве: не могла сказать Мярту, что это его личное дело — сажать ли в школьном парке можжевельник, дуб да хоть саксаул! И пробормотать при этом: "Можешь принять мои слова как извинение!"
Странно было вот так лежать в незнакомом месте без сна и раздумывать. И вдруг я испугалась, что сюда в любую минуту могут прийти люди — пассажиры, а мы со Стийной как ненормальные в ночных рубашках поверх джинсов разлеглись на лавках!
- Стийна! Стийна! Слышишь, вставай. Поезд может прийти!
Стийна открыла один глаз.
- Какой еще поезд?
- Обычный, пассажирский. Ну! Вставай же!
Я уже начала понимать ежеутреннее тетино отчаяние, когда она будит меня.
- Слышишь, Стийна! «Фантом» идет!
Стийна улыбнулась и потянулась сладко.
- Ах, фантом? — переспросила она равнодушно. — Фантомов не существует!
Наконец она все-таки села.
- Начинается производственная гимнастика! — объявила я. — Ноги вверх — за шею! Ноги вверх — за шею!
Я попыталась согнуть Стийну, но она увернулась и поставила скамью для ожидания торчком. В тот же миг приоткрылась дверь, в зал просунулась голова женщины в сером платке — и тут же раздался пронзительнейший вопль, какой мне когда-либо доводилось слышать. Дверь захлопнулась, и за окном послышался топот бегущих ног. Теперь уж Стийна окончательно проснулась. Мы быстро стянули с себя ночные рубашки, кинули их в сумки и удрали в кустарник за станцией.