Там мы позволили себе немножко посмеяться над испугом несчастной старухи. Конечно, было от чего прийти в ужас, обнаружив в зале ожидания две непонятные фигуры в белых балахонах. Затем мы для конспирации немного изменили себе прически и как ни в чем не бывало пошли обратно на станцию. На наших скамейках уже сидели люди, а из открытого окошечка кассы смело смотрела та самая старуха в сером платке, которая полчаса назад удирала от нас со скоростью звука.
- Два билета! — сказала я дискантом, будто старуха могла узнать нас по голосам. "Но куда?" — подумала я в испуге, и кассирша тотчас же задала этот вопрос.
- В Тарту, — сказала Стийна у меня за спиной.
- Думаешь, поедем в Тарту? — спросила я на перроне, когда билеты были уже в кармане.
- А куда же еще?
- Но…
- Я уже много раз туда ездила.
- Да, но…
- Там есть один человек. Чудесный парень.
Стийна сказала это с таким благоговением, что мне почудилось, будто весь город выстроен вокруг одного чудесного парня — он стоит посреди Тарту и любезно принимает знаки внимания. Ну что же, поедем и мы, засвидетельствуем свое почтение!
ГЛАВА 10
В поезде я попыталась выяснить у Стийны что-нибудь про ее таинственного человека, но она была по-прежнему несловоохотливой. Сначала я была ошарашена и даже немного обижена тем, что от меня до сих пор держали в тайне такую важную вещь. Но потом подумала: ведь я тоже не открывала Стийне, что у меня на сердце. Правда, иногда рассказывала про школьные дела, но о Мярте не очень-то говорила — только лишь иногда о том, что мы с ним ходили в кино или на Вышгород или что Мярт знает и рассказывает кое-какие интересные истории. Мне казалось, Стийна и сама понимает: ее присутствие в моей жизни важнее посвящения в мои сердечные тайны.
Конечно, нам со Стийной было не свойственно шептаться на переменах: "Знаешь, я познакомилась с одним парнем!" — хотя, по-моему, вообще-то это свойственно девчонкам. Например, Маарике из нашего класса. Все уже привыкли, что она каждую неделю исповедовалась нам: "Ох, девочки, если бы вы только знали, какого парня я встретила! Лембит Ульфсак[10] по сравнению с ним — урод. Аполлон!" Однажды Маарика встретила Магомаева, но блондина, в другой раз — рыжего Дина Рида. Но роковым для нее оказался чернобородый двойник Георга Отса, который работал водителем автобуса № 40 на линии Центр — Пельгулинн. Маарика каждое утро ездила в школу этим маршрутом и могла любоваться отражением в автобусном зеркале голубых ("Как майское небо!") глаз чернобородого псевдо-Отса. Ежеутренне, перед началом уроков, весь класс узнавал, как вел себя сегодня герой Маарики: улыбнулся, или смотрел хмуро, или скучающе глядел вдаль. Но вскоре псевдо-Отс исчез, видимо, перешел куда-то на другую работу. Тогда Маарика нарисовала десяток портретов (изображение напоминало одновременно филина и козла) и раздала их девочкам, живущим в разных районах города — так она надеялась напасть на след этого красавца. Мне тоже выпала честь носить один из них в кармане.
Обязанности частного детектива для Маарики никто из нас всерьез исполнять не собирался. Зато появилась возможность вышучивать Маарику. Май-Лийз объявила ей, что видела голубоглазого на задворках автовокзала копающимся в мусорном ящике. Тийю-большая утверждала, что видела его выходящим из ЗАГСа с блондинкой невестой. Я полагала, что если такое чудовище, каким нарисовала его Маарика, встречу в пустынном месте, залезу со страху на дерево…
Нет, какими бы мы со Стийной ни были, но такая игра была не для нас. Теперь я была даже довольна, что мы оставили в придорожном откосе шариковую ручку с клятвой.
Видимо почувствовав, что я обиделась и потому так долго молчу, Стийна решила объяснить, кто этот ее тартуский знакомый. Оказалось, "чудесный парень" пишет стихи. Удивительные, трудно воспринимаемые, необычные… Они познакомились на вечере молодых авторов, где все показывали свои вещи.
- Какие вещи? — не поняла я.
- Ну, стихотворения. — Стийна усмехнулась: — Понимаешь, теперь никто из пишущих людей не называет стихи стихами. Среди молодых принято говорить «вещи». Этого парня зовут Раулем, и его стихотворения совершенно особенные. Не каждый может их понять, да и не должен.
Стийна помнила наизусть только одно стихотворение Рауля. Я, видимо, относилась к числу тех, кто не может, да и не должен понимать такое. Мне нравится, когда стихотворение напоминает песню и когда в нем есть что-то умное и красивое. Стийна читала медленно, заунывным, однотонным голосом:
О-о, белая луна,
сияющая до боли,
перережь своим серпом
стебли уродливо пышных растений,
все это безвкусие клумб,
весь этот ужас садов.
О-о, белая луна,
посмеемся вместе
над теми мещанами,
которые сами себя сеют
и сами себя съедают…
Их гладкие мозги недостойны
мизинца ноги моей любимой.
А она грустна, молчалива,
все, кроме тебя, отвергла,
кроме тебя,
О-о, белая луна!
Я сказала Стийне, что, по-моему, ее собственные стихи лучше, Стийне мой комплимент не понравился.
- Я еще только начинаю и, может быть, никогда не достигну уровня Рауля! — возразила она.
Мне хотелось ответить, что, по-моему, так выть на луну может каждый. Особенно любят заниматься этим собаки, когда их хозяев нет дома. Но сочла за лучшее помолчать, потому что если Стийна уж заберет что-нибудь в голову, то спорить с нею бессмысленно. Вместо этого я тут же сочинила подобное лунное стенание, жаль только, что не насмелилась записать его на глазах у Стийны. «Вещь» начиналась так:
Полумесяц, твоя серебристая плесень
вызывает боль в моих глазах,
боль вызывает твое притяжение
и отлив в моем море мыслей.
Задумавшись о поэзии, мы чуть не проехали Тарту. Все же в последнюю секунду успели выскочить на перрон.
- В жизни еще не видела столь неудобно расположенного перрона! — проворчала я, увидев глубокое и широкое железнодорожное ущелье, отделявшее нас от здания вокзала.
Стийна пожала плечами.
- Нам-то еще ничего, — продолжала ворчать я, пролезая под платформой и протягивая Стийне руку помощи, — а как, например, старики карабкаются тут вверх-вниз?
Влезть на другую платформу оказалось не так-то легко: она была нам обеим по грудь. Я мысленно поблагодарила учителя физкультуры, который научил меня выжиматься на брусьях. Стийне пришлось гораздо труднее — она ведь была освобождена от уроков физкультуры, руки у нее были слабенькие. Я поднапряглась и втащила Стийну на перрон, но она уронила на рельсы свою сумку, пришлось мне снова соскочить вниз. Стоявшие возле станционного здания люди с интересом смотрели на нас, и это меня рассердило.
- Может быть, тартусцы проходят специальную вокзальную подготовку, а может быть, за месяц перед тем, как отправиться на вокзал, они тренируются в преодолении полосы препятствий, — сказала я Стийне. — Но я, во всяком случае, больше в Тарту поездом не поеду!
К нам подошла женщина в красной фуражке.
- Девушки принципиально не пользуются туннелем или как?
- Туннелем?!
Ах вот оно что! Та стеклянная беседка на покинутой нами платформе — вход в туннель! Тут еще подошел милиционер и с ходу прочел нам нотацию: дескать, мы создали аварийную обстановку — что было бы, если бы на первый путь как раз прибывал скорый поезд? За то, что мы якобы считали себя лучше других, пришлось уплатить штраф — три рубля. Никто не поверил, что мы и понятия не имели о существовании туннеля для пассажиров.
Я была крайне возмущена приемом, который оказали нам тартусцы, но Стийна только пожала плечами и ничего не сказала.
- Сколько у тебя денег? — спросила я.
- Три рубля.
Та самая трехрублевка, которую она получила от матери! У меня осталось четыре рубля с копейками, потому что за удовольствие ехать по железной дороге расплачивалась я.
- Если мы сейчас же купим билеты обратно в Таллин, то, пожалуй, можем позволить себе еще раз не воспользоваться туннелем!
Стийна засмеялась. "Ну да ладно, пустяки, — подумала я, — как-нибудь справимся".
В центре города мы нашли маленькое кафе и, подождав, пока освободились места, сели за столик в углу. Стийна пила черный кофе, и я не хотела отставать — дома тетя наливала мне в кофе обязательно полчашки молока или сливок. Стийна сказала, что это кафе старинное, прежде оно называлось «Вернер», а теперь — «Тарту». Сюда вроде бы любил ходить Туглас[11] — даже редактировал, сидя за столиком, принимал у сотрудников статьи. И вообще, нет ни одного тартуского писателя, который не ходил бы сюда. Я поглядела по сторонам — про сидевших тут людей не подумаешь, что кто-то из них может что-нибудь написать. Но поди знай!
В Тарту я была теперь во второй раз — впервые приезжала сюда после окончания седьмого класса на экскурсию. Мы тогда побывали в Музее природы, в Этнографическом музее и на Тоомемяги… Ночевали мы в спортзале какой-то школы, а есть ходили в столовую возле Ратуши. Но несмотря на это, я в Тарту совершенно не ориентировалась — казалось, будто здесь, в одном городе, несколько маленьких городков и каждый не похож на остальные.
После завтрака мы со Стийной решили отправиться на поиски странного Рауля. Стийна знала, что он живет в Новом Пялсоне. Я ужаснулась про себя: как найти человека в новом районе, не зная точного адреса? Однако оказалось, что речь идет об одном из двух студенческих общежитии, находящихся на улице Пялсона. Здания были такими одинаковыми, что я не смогла бы сказать, какое из них Новый Пялсон, какое — старый. Но Стийна, похоже, знала все точно, и я, напустив на себя неприступный вид, вошла следом за нею в дверь общежития, кинула, как и Стийна, небрежно "привет!" сидевшему за столом в вестибюле очкастому парню-дежурному и засеменила рядом с подругой по лестнице на третий этаж.