Отсюда можно сделать вывод, что Макартуру позволили продолжать свои операции главным образом с целью ввести японцев в заблуждение относительно того, что роль главного театра военных действий отводилась центральной части Тихого океана, откуда — с Марианских островов — Б-29 должны были наносить удары по Японии.
«Безусловно, начальники штабов считали операции в центральной части Тихого океана столь важными, что готовы были отложить бросок Макартура на Капненг и острова Адмиралтейства на период после 1 апреля 1944 года, чтобы ускорить наступление адмирала Нимица на Маршалловы острова. Практически это означало и отсрочку операций на побережье Новой Гвинеи в юго-западной части Тихого океана».
Другими словами, навязчивой идее Макартура — вторжению на Филиппины — придавалось чрезвычайно малое значение в общей картине действий, оно рассматривалось не более как отвлекающий маневр, блеф, камуфляж; к 1945 году вся его филиппинская кампания, все «Освобождение» имело разве что пропагандистское значение: американцы, мол, сдержали слово и вернулись на Филиппины. И точно так же, как кровавую бойню на Батаане допустили, чтобы возбудить ненависть и желание сражаться в остальном мире, так и опустошение Филиппин в 1945 году было допущено ради восстановления престижа белого человека в Азии, а заодно: и более практической ближайшей цели: сбить с толку противника и заставить его разделить свои силы. Агонии 1942 и 1945 годов служили исключительно пропагандистскому эффекту да отвлечению внимания.
Отдавая должное американцам, следует сказать, что немало их военных руководителей противились столь бессмысленному использованию Филиппин в ходе военных действий; но Макартур, который дирижировал опустошением нашей страны в 1942 году, жаждал командовать народом и при втором опустошении архипелага. Когда генерал Маршалл предложил обойти Филиппины, Макартур пришел в ярость.
«Тем самым, — заявил он, — мы вызовем тяжелейшую психологическую реакцию. Мы подтвердим пропагандистские заявления Японии, говорившей, что мы бросили Филиппины на произвол судьбы и не намерены проливать американскую кровь ради их свободы. Боюсь, в результате наш престиж среди народов Дальнего Востока падет так низко, что это на многие годы подорвет здесь позиции Соединенных Штатов».
Маршалл сухо заметил, что Макартуру следовало бы «быть осторожнее и не допускать, чтобы личные чувства и политика по отношению к Филиппинам» затмевали великую цель — покончить с войной; он также заметил, что «обойти» не значит «бросить на произвол судьбы».
Даже когда Лейте уже более или менее постоянно фигурировал во всех планах, судьба остальной части территории Филиппин оставалась под большим вопросом — настолько сильно было противодействие вторжению на Лусон. 26 июля 1944 года Макартура вызвали в Пёрл-Харбор на совещание с адмиралом Нпмицем. К своему удивлению он обнаружил, что на совещание, помимо адмирала Нимица, прибыли президент Рузвельт и адмирал Хэлси. Рузвельт ткнул пальцем в карту, в остров Лейте: «Ну, Дуглас, а отсюда куда?» Макартур начал вываливать свои аргументы в пользу кампании по освобождению Филиппин. Нимиц не давал вовлечь себя в спор. На второй день совещания «общая тенденция повернула в пользу Макартура: сочли, что ему следует обозначиться на Центральных Филиппинах».
Тенденция эта обязана своим появлением факторам более сильным, чем ораторское искусство Макартура. У Нимица просто-напросто не было войск, которые он мог бы использовать для прыжка от Лейте к Формозе (Формоза входила в его зону действий), между тем как Макартур уверял всех, что Лусон он возьмет теми же силами, что и Лейте. Помимо этого, австралийцам не нравилось, что их район обойдут, предпочтя ему центральную часть Тихого океана. В результате, поскольку Макартура некуда было больше пристроить, ему решили позволить «освобождать» Филиппины. Хотя об этом решении объявили значительно позже, наша судьба была решена во время июльского совещания в Пёрл-Харборе — там же, где нас вовлекли в войну.
В книгах по военной истории, описывающих битвы Освобождения, все происходит словно в вакууме — там страдают только участники боевых действий. К счастью, среди тех из них, кто уцелел, были люди, записывавшие пережитое. Одно из самых живых описаний такого рода — заметки (их хватит на целую книгу), сделанные неким жителем Багио. Его воспоминания о тяготах войны, особенно о двух с половиной месяцах, которые он с семьей провел в убежище, когда американцы сравнивали «город сосен» с землей, ранее не публиковались.
Автор — назовем его Франсиско X. — горный инженер по профессии, в декабре 1941 года вместе с семьей укрывался в доме монсиньора Билье, епископа Багио. За гостеприимство мистер X. уплатил с лихвой — он построил убежище возле кафедрального собора: большое укрытие в форме креста со стенами их сосновых бревен, со скамьями и флюоресцентными лампами. В этой землянке самые разные люди — священники и миряне, филиппинцы, испанцы, китайцы, бельгийцы, итальянцы и скандинавы — на себе испытали, какой ужас переживает человек, когда вокруг рушится город.
«Через много месяцев после возвращения американцев в Багио, — говорит мистер X., — люди все еще прашивали: «Зачем уничтожили Багио? Почему американская авиация разрушила Багио? Разве в Багио было много японцев?» Разрушение некогда прекрасного города всех повергло в ужас».
Уничтожение началось, как дар Трех Волхвов от американцев жителям гор, потому что в первый раз американские самолеты совершили налет на Багио и день Богоявления, 6 января 1945 года.
Первый налет привел обитателей убежища в восхищение. Было около десяти утра, день Трех Волхвов, когда семья господина X. услышала в небе шум моторов.
«Мы увидели двенадцать самолетов — они шли, выстроившись стрелой, с юга на север, на средней высоте. Шли строго заданным курсом. Но вдруг последний отвалил в сторону. Он отклонился к востоку, сделал широкий полукруг и начал пикировать Завывая, как тысяча дьяволов, он стремительно несся на город. И когда мы решили, что он неминуемо врежется в деревья и дома, он вдруг выровнялся. Одновременно послышалась пулеметная стрельба. Горя от возбуждения, напуганные стрельбой, мы бросились вниз и помчались в убежище, как суслики в норку, — и миряне, и священники. А потом вдруг раздался смех, начались разговоры. Кто-то сказал: «Ну, теперь уж недолго» — и все опять засмеялись».
Второй налет тоже не очень напугал ждавших освобождения людей. Казалось, в бомбардировке была и своя логика, и забота о гражданском населении. От партизан пришло предупреждение, что второй налет будет в десять утра 8 января.
«Ровно в 9.30 в небе появились самолеты. Шли три эскадрильи по двенадцать машин в каждой. Они сделали три круга над городом, а затем принялись за свое черное дело. С дьявольским воем один за другим стали пикировать на город. Сыпались бомбы, и скоро к небесам вознеслись столбы дыма где-то в районе Тринидад — там были склады снабжения и награбленного оборудования фирмы, «Мицуи», этого концерна-хищника. По черным клубам дыма мы поняли, что главная цель самолетов — склады горючего и смазочных материалов.
Тут нам впервые по-настоящему пришлось воспользоваться убежищем, и к этому отнеслись даже с воодушевлением. Флюоресцирующий свет создавал приятную атмосферу в мрачном туннеле. Когда со стороны Тринидад донеслись первые глухие взрывы, отец Франсис предложил читать литанию Всех Святых. В убежище монсиньора она стала ежедневным молебствием, но при последующих налетах американской авиации к ней добавили «Аве Мария» и «Патер ностер».
Почти два с половиной месяца после первой бомбардировки Тринидад мы практически не выходили из убежища. После того памятного дня число людей в усадьбе епископа увеличилось раз в десять. Убежище было рассчитано на тех, кто жил в доме, но уже через несколько дней в него набилось человек сто — как сардины в банке. Для семидесяти там место еще кое-как нашлось. Но приходили все новые и новые люди, оставшиеся без крова, моля пустить и и укрытие, и пришлось воззвать к силе и милосердно молодых семинаристов, чтобы они вырыли еще одну траншею для новых беженцев».
После первых бомбардировок Тринидад разнесся слух, что американцы прорвались на шоссе Кеннона и скоро захватят Багио.
«Однако прошла целая неделя, и ничего не изменилось. Только патрульные самолеты прилетали каждый день и кружили над городом — два часа утром и столько же после обеда. Мы все гадали, что же предпримут японцы, поскольку они не давали никакого отпора. Иногда самолеты летали очень низко, по ни одна зенитка не открыла огонь. Доморощенные стратеги потом утверждали, что если бы американцы сразу после первой бомбежки перешли в наступление, для взятия города им хватило бы менее пяти дней. Японцы были в Багио не так уж долго, чтобы успеть укрепиться. Оборонительных сооружений у них почти не было, кроме неглубоких окопов и стрелковых ячеек на перекрестках важных дорог. Даже партизаны — а их было полно в городе — могли бы малыми силами парализовать противника в городе. Однако наступление на Багио все затягивалось, и кемпейтай[37] за это время частично выловила, а частично распугала партизан. Какие-то личности, выдававшие себя за партизанских связных, распространяли всякого рода слухи, которые поначалу приводили людей и восторг; но по мере того, как дни складывались в недели, а недели в месяцы, люди просто переставали верить во что бы то ни было. Более того, поскольку американские самолеты все методичнее бомбили жилые районы, мы начали задумываться, не ведут ли эти связные двойную игру».
Японцы сосредоточивались на окраинах: в Лукбапе, в Кэмп Джон Хэй, учительском городке, в военных лагерях и в районе правительственных резиденций. Но когда американцы (а ведь их наверняка наводила разведка) начали бомбить Багио, они не трогали окраины, где сидели японцы, а засыпали бомбами центр города, где скопилось гражданское население.
«И поэтому мы были в ужасе, когда целая эскадрилья американских бомбардировщиков сбросила смертоносный груз на район между рынком и ратушей. Там погибли несколько человек — все сплошь филиппинцы. Перед ратушей было сложено несколько сот мешков с рисом — все это сгорело. Вообще-то нам было все равно — рис получали только японцы да коллаборационисты. Но сгорели и все регистрационные документы: записи рождений, смертей, браков, недвижимости и т. д., а восстановить их невозможно. Вот это потом обернулось большими неудобствами, когда требовалось документал