Игорь ОболенскийЧетыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия
В поисках названия
Я долго не знал, как назвать эту книгу.
На ее страницах собраны записи встреч с великими людьми ушедшего века. Но это не сборник интервью, так как наши беседы, как правило, выходили из привычного формата «вопрос-ответ».
Кто-то из моих собеседников продолжает творить, а кто-то уже покинул этот мир.
Но я помню их всех, и не раз те или иные высказывания моих визави приходят в нужную минуту на помощь.
Есть среди героев этой книги и такие, с которыми я не мог быть знаком хотя бы в силу возраста. Но их судьбы столь ярки, а роль в истории столь значима, что не заинтересоваться ими я не мог.
На помощь пришли архивные документы, мемуарная литература, на основе которых и родились очерки о каждом из них.
По сути эта книга создавалась почти семнадцать лет — в 1996 году состоялась первая беседа с Игорем Моисеевым. Тогда я был совсем юным журналистом. И, понимая, что встреча с великим хореографом, да и просто выдающимся человеком не пройдет бесследно, все же не предполагал, что Игорь Моисеев когда-нибудь станет героем одной из моих книг.
Зато приехав в Тбилиси и познакомившись с Джарджи Баланчивадзе, сыном знаменитого грузинского композитора Андрея Баланчивадзе и единственным племянником великого хореографа Жоржа Баланчина, урожденного Георгия Баланчивадзе, наоборот, отдавал себе отчет, что эта встреча, как никакая другая, станет по меньшей мере главой книги.
Равно как и записи бесед с дочерью легендарного художника Кирилла Зданевича, первооткрывателя, друга и главного биографа Пиросмани. Тем более что ни Баланчин, ни Пиросмани, ни Зданевич воспоминаний о своей жизни не оставили.
Были встречи и с другими яркими и талантливыми людьми ушедшего века. Да и не только ушедшего. Одним из героев стал историк моды, писатель и телеведущий Александр Васильев, беседу с которым я записал уже в 2012 году.
Столь непохожие, порой противоречивые герои; такое разное время, изменившееся так стремительно, что мы сами иногда напоминаем себе эмигрантов, оказавшихся в другой стране.
Подумать только, я начинал работу, собирая материалы о своих героях в читальном зале театральной библиотеки, а уже заканчивал, просто вбивая их имена в поисковую систему интернет-ресурсов.
В течение этих лет что-то из записей наших бесед публиковалось в газетах и журналах, очерки тоже видели свет. Но идея объединить своих героев в одну книгу, дополнив публикации о встречах дневниковыми записями и архивными материалами, возникла совсем недавно.
И вот, работа закончена. Дело оставалось за малым — придумать название.
Как ярко озаглавил свои рассказы об удивительных встречах с легендами прошлого Василий Катанян — «Прикосновение к идолам», использовав высказывание Флобера «Не прикасайтесь к идолам — позолота остается на пальцах».
Хотя даже оставайся это название свободным, к книге, которую вы держите в руках, оно вряд ли подошло. После многочисленных встреч на моих руках никакой позолоты не оставалось. Что, впрочем, не означает, будто каждый раз у меня были одинаково восторженные впечатления…
Под одной обложкой оказалось двадцать четыре истории, двадцать четыре судьбы. Возникали даже сомнения: а правильно ли делать «соседями» столь противоположных, казалось бы, персонажей, как режиссер Юрий Любимов и маршал Дмитрий Язов, или, скажем, актер Михаил Ульянов и летчик Алексей Маресьев.
Но потом я решил, что как раз это и будет правильно. Да, они разные — по возрасту, профессиям и, главное, своим жизненным позициям. Но именно это в итоге и показалось мне самым интересным — время одно, а судьбы разные.
Мои собеседники были чрезвычайно открыты. Их откровения были столь пронзительны, порою неожиданны и даже провокационны, что я понимал — это книга.
Каждый из героев повлиял на меня, открыв собственный секрет отношения к жизни и понимания ее смысла. И возможно, знакомство с их историями окажется любопытным и для других.
А может, даже и в чем-то полезным. В конце концов, не мною открыто, что лучший способ понять жизнь — сделать это на опыте других. Тем более столь значительных и знаковых персонажей, оказавших влияние не только на свой круг, но и на всю эпоху. Потому, собственно, в итоге и родилось название — «Мемуары героев эпохи».
Часть первая. Эпоха живых легенд
Как Кант. Основатель Театра на Таганке режиссер Юрий Любимов
30 сентября 2012 года Юрий Любимов встретил свой 95-й день рождения. Аплодисменты он принимал со сцены Театра имени Вахтангова — после конфликта с труппой созданного им Театра на Таганке в родных стенах он не появляется.
А через несколько дней после юбилея Любимов попал в больницу. Газеты наперебой сообщали, что легендарный режиссер впал в кому и никаких гарантий его выздоровления врачи не дают. Кто-то даже произнес: «Началась кода».
А Любимов и здесь вышел победителем. Во всех смыслах вышел — из комы и больницы, а затем, весной 2013 года, — на сцену Большого театра, где возобновил репетиции оперы «Князь Игорь».
В первый день репетиций его встречал полный зал — не только артисты и руководство Большого, но и десятки журналистов. Подступающий к 96-му дню рождения, Любимов появился на сцене, явив прекрасную форму. Много рассказывал о своем видении оперы, как обычно, активно жестикулируя. Руки у него красивые, музыкальные, словно дирижерские.
А зал внимал, обращая внимание конечно же и на весьма элегантный наряд режиссера — кремовый пиджак, яркий шарф. Репетиции шли каждый день, продолжаясь по шесть часов. Но артисты были готовы работать и больше. Все же понимали, что перед ними Любимов. Тот самый.
Я наблюдал за Юрием Петровичем и вспоминал наши с ним встречи, которые проходили в его знаменитом кабинете Театра на Таганке. Пусть все это уже и осталось в прошлом.
Любимов-то по-прежнему находился на сцене. А значит, наши беседы — не такие уж «преданья старины глубокой», а просто факты биографии, о которых мне и хочется вспомнить.
Как я гордился знакомством с Любимовым! Свои рассказы о беседах с этим уникальным человеком я предварял фактом: художественный руководитель Московского театра на Таганке Юрий Любимов на один месяц старше (!!!) Октябрьской революции 1917 года…
На стенах тоже вошедшего в историю кабинета Любимова расписались все самые великие люди прошлого столетия, начиная от Юрия Гагарина и Фиделя Кастро и заканчивая Марчелло Мастрояни и Александром Солженицыным. Мне довелось побывать там. И не один раз.
Когда я впервые переступил порог этого заповедного места, то настолько увлекся изучением настенных росписей, что даже не сразу заметил хозяина кабинета, очутившегося за моей спиной.
— Изучайте-изучайте, — произнес после приветствия Юрий Петрович. — Знаете, кто первым расписался на этих стенах? Андрей Андреевич Вознесенский. Видите, чуть ли не на четверть стены начертал: «Все богини — как поганки перед бабами Таганки». Истинный поэт. А вот автограф Александра Исаевича Солженицына — он скромно поставил свою подпись, и все.
Помню, как в этот кабинет пришел первый секретарь Московского горкома партии Гришин, мрачный, как всегда. Посмотрел на подписи, увидел японские иероглифы и спросил: «Китайцы?» Нет, отвечаю, японцы. «Сделать переводы», — отдал он распоряжение и ушел. Мы, естественно, ничего менять не стали.
Я тогда сказал, что пока этот кабинет мой, все будет так, как есть. А если уволят, то я за свой счет покрашу стены белой краской. Сейчас, конечно, об этом речь не идет. Хотя, глядя на автограф того же Бориса Березовского, думаю порой: заклеить, что ли?
Но о месте нужно судить не по кабинету начальника, как у нас привыкли.
— А по чему, Юрий Петрович?
— По туалету! Вы были в нашем туалете? Зайдите-зайдите. Полный порядок и чистота. А знаете историю, как приехали к нам в Думу сенаторы американские? Открыли дверцу сортира, а там бумаги нет. И тут же ее и закрыли. Ну кто они тогда такие, наши депутаты, если у них бумаги в туалете нет? Что они, газетой подтираются? Все сразу становится ясно. Вы сортир вначале наладьте, а потом вякайте!
Я как-то в Кремль попал, опять-таки в качестве гарнира. Там же любят, чтоб артисты рядом были. Пошел в туалет, смотрю — валяется розовое мыло на рукомойнике, пополам рукой разломанное, неровно так. Я стал ржать. А стоит какой-то охранник: «Чего вы?» Я его спрашиваю, зачем мыло ломают, что, целого куска жалко? И он мне без юмора, прямо отвечает: «Воруют!» В Кремле!
— Вы думаете, там знают, как народ живет?
— Нет. Статистику, может, знают. Но ведь и ее часто искажают. Как раньше — плохому гонцу голову отрубали. Дело, видимо, в действительной свободе личности. Если личность свободна, она скажет то, что думает. А у нас никто не говорит. Хотя умному правителю выгодно иметь в своей стране именно такую личность. Хватит только о себе думать. Как Гете говорил: «Правитель умный недоспит, чтоб был народ одет и сыт».
Обо всем этом мы говорили стоя. «Давайте, может, чаю выпьем?» — предложил Юрий Петрович. И приглашающе указал на стул рядом со своим рабочим столом. Меня очень удивил размер стола — совсем не начальнический, а маленький, какой-то узенький, так что на нем едва помещались бумаги и чашка с чаем. «Вы какой чай будете? Я — зеленый.
Часто бываю в Японии и привык уже».
Сделав пару глотков, Любимов характерным жестом — раскрытой ладонью с отведенным в сторону большим пальцем — указал на бюст китайца, почему-то облаченного в буденовку. «А вот это — что вас ждет. Меня-то уже нет.
А вас — точно. Как говорят американцы, это — следующий этап мира».
— Мы договорились встретиться с вами в два часа. Вы как часы, Юрий Петрович.
— Нет, я как Кант. По этому великому философу можно было проверять время. Если на улице появлялся Кант, значит, на часах было девять утра.
— Интересно.
— Да никому это не надо. Сейчас витает вирус глупости и многие им заражены. Это болезнь мира. Происходит такое оглупление людское. Во всем мире налицо странное давление техники на человека и одновременное одичание. Появился Интернет — и тут же болезненная зависимость от него.