Да и сейчас есть недоброжелатели. Всем нравиться нельзя. Несколько лет назад одна газета написала, что я сделал программу о гастролях Большого театра и Юрия Григоровича в Австралии за то, что меня «на халяву» взяли в поездку, так и было написано. Не разобравшись при этом, что меня в Австралию послал Влад Листьев, бывший страстным поклонником Грига.
Поэтому я особо ценю отношение зрителей. Чувствую их любовь, когда выступаю. Недавно был в Питере, выступал в 1300-местном зале мюзик-холла. Не было ни одного свободного места.
Много чего было в моей жизни. Были периоды ужасного одиночества, которые я переламывал в себе. Особенно после смерти мамы. Я с ней сдружился в последние годы ее жизни. Когда был мальчиком, больше любил отца и теток, которые баловали меня. А мама заставляла заниматься.
Как перебарывал? Есть один способ — работа. Но только та, которая доставляет тебе радость. Тогда ты сможешь выйти из любого кризиса.
Прожита большая жизнь. Что я накопил? У меня хорошая квартира, которую оформила Альбина Листьева, вдова Влада. Придумала интерьер, сделала все. Есть машина, которую меняю каждые четыре года. За руль, кстати, впервые сел в 50 лет. Видишь, получается, у меня был долгий старт.
Зачем обсуждать, что бы я делал, если бы. У моего друга есть внучка, и я неожиданно почувствовал нежность, когда возился с ней. Жалею, пожалуй, только об одном — что у меня нет детей. Я был бы, наверное, сумасшедший отец. Но жалеть о чем-то. Сейчас это нелепо.
Я очень люблю Марину Цветаеву. В мои годы по-особому понимаешь и ценишь ее стихи.
Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться.
Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.
О чем — поэты, любовники, полководцы?
Уж ветер стелется, уже земля в росе,
Уж скоро звездная в небе, застынет вьюга,
И под землею скоро уснем мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу.
О том, что у Вульфа проблемы со здоровьем, я знал. Сам Виталий Яковлевич рассказывал об этом совершенно спокойно, даже пытался шутить. «Врач, когда увидел, что я приезжаю на процедуры за рулем, едва с ума не сошел, — говорил он. — И чуть ли не приказал, чтобы меня привозил водитель».
Он боролся с недугом много лет. И несмотря на то, что прекрасно осознавал всю опасность своего диагноза, об уходе не думал.
Последний раз мы виделись с ним в декабре 2011 года. Меня долго не было в Москве, и в тот приезд мне хотелось непременно увидеть Вульфа. Когда до назначенной встречи оставалось чуть больше часа, Виталий Яковлевич позвонил: «Знаешь, у меня тут дело важное появилось, давай часа через три ты придешь ко мне на канал „Культура”?» Но через три часа он позвонил снова: «Нет, я плохо себя чувствую. Давай не сегодня».
В ответ я задал глупый вопрос: «Вы тоже простудились, да? Вся Москва сейчас гриппует». Вульф помолчал и ответил: «Нет, все гораздо серьезнее. Знаешь, набери меня вечером, и, может, я смогу тебя принять».
Мы действительно все-таки встретились в этот день. Часов в десять вечера Виталий Яковлевич предложил зайти к нему, в ту самую квартиру в районе Арбата. В доме чувствовалось, что хозяин очень серьезно болен. Он уже не вставал, и я, глядя на него, не мог поверить, что всего несколько дней назад Вульф записывал очередную программу и даже в этот день собирался идти на работу.
Но наш разговор ничем не отличался от предыдущих встреч. Я подарил ему свою новую книгу, он показал мне очередное издание своих работ.
Мы говорили о жене Сергея Прокофьева Лине, о которой он собирался делать новую программу, о Святославе Рихтере, Елене Булгаковой. Обсудили даже вопрос воспитания детей. Виталий Яковлевич снова признался, что единственное, о чем сожалеет, — что не стал отцом. И почти строго сказал мне: «Не бойся баловать сына. Излишняя строгость не нужна никому. Меня отец баловал нещадно, исполнял любой каприз. И ничего, кажется, не самый плохой у него сын вырос».
Лишь когда я поднялся уходить, Виталий Яковлевич спросил: «А я сильно сдал, да?» Разумеется, я принялся убеждать его, что все совсем не так, он в прекрасной форме, надо просто как следует отдохнуть. Но он лишь махнул рукой: «Ладно, это все неважно».
На другой день я улетал из Москвы. Зимой 2012-го несколько раз звонил Виталию Яковлевичу из-за границы, поздравлял с праздниками, выслушивал от него приятные слова о своих книгах, которые он успел прочесть.
А потом Вульф попал в реанимацию, и 13 марта 2012 года его не стало.
Уход Виталия Вульфа был ожидаем, он был серьезно болен. Но все равно стал полной неожиданностью. Я был за много тысяч километров от Москвы и не мог прийти проститься с Виталием Яковлевичем. По телевидению в этот день показывали его программы, а я решил прослушать запись нашего последнего разговора.
Виталий Вульф был юристом по образованию и телеведущим по профессии. Но в душе он был артистом.
Как артиста его и проводили в последний путь — аплодисментами.
Свидетель. Актер Федор Чеханков
Он был ведущим актером Театра Российской армии.
В кино снимался не так много. А его все равно узнавали на улицах и улыбались при встрече. Было в Федоре Чеханкове какое-то обаяние, которое не давало ему затеряться среди, говоря языком сегодняшним, более «:медийных» лиц.
Что сделаешь, если пребывание каждого из нас в этом мире ограничено строгими рамками. У кого-то они широки, у кого-то не очень.
Многих из моих собеседников уже нет в живых. И мне очень дорого, что я успел записать их рассказы, щедрые на детали, о которых могли знать только они. Чеханков имел звание народного артиста России, довольно часто появлялся на телевидении. И все равно, как мне казалось, испытывал чувство обиды от недостаточной востребованности. Ну артист, как иначе.
За несколько лет до его ухода я оказался у Чеханкова в гостях. Все стены квартиры были завешаны картинами на балетную тему: портрет Мариса Лиепы в гримерной, набросок Майи Плисецкой в роли Кармен, работы Владимира Васильева. Возникало впечатление, что попадаешь не в жилище ведущего актера Театра Российской армии, а в дом танцовщика Большого театра. С этого, собственно, и начался наш разговор.
— Федор Яковлевич, может, вам надо было в хореографическое училище идти? Вы только что не живете в Большом театре — бываете на всех премьерах, дружите со многими балеринами, даив балете вряд ли кто разбирается лучше вас.
— А я недавно предложил одному из танцовщиков Большого выйти со мной в программе «К барьеру» — я бы его через пять минут уделал в пух и прах. Но это все шутки. А в хореографическое поступить я не мог, так как приехал в Москву из Орла. Там никакого училища не было. А поскольку в столицу я приехал в 17 лет, то поступать здесь было поздно. Хотя всегда мечтал именно об этом.
— А я думал, вы драматическим артистом хотели быть. Как мама.
— Мама была ведущей актрисой Орловского театра, и ее слава не раз выручала меня в детстве. А в школу ее из-за меня вызывали часто. Помню, во время одного из уроков черчения преподаватель начал меня стыдить: «Чеханков! Что ты о себе думаешь? Ты же двух прямых провести не можешь! Что из тебя выйдет в будущем? Пожалей мать!» А я ему (теперь и не представляю, как мне это могло прийти в голову) ответил:
«А вы за меня не волнуйтесь! Я поеду в Москву и женюсь на Александре Александровне Яблочкиной. И жизнь моя будет обеспечена!»
Яблочкиной, к слову сказать, тогда было 90 лет. В школе, разумеется, все слышали, что она — великая «старуха» Малого театра. Маму вызывают в школу: «Ваш сын растет альфонсом. Он хочет жить за счет старых женщин». Из-за этого даже педсовет собирали, как же — учащийся Чеханков намерен себя продавать! Только благодаря маминой популярности меня удалось отстоять. А я, видимо, уже тогда интуитивно метил в училище Малого театра. Куда, к слову сказать, впоследствии и поступил.
— А при чем здесь в таком случае балет?
— Ну как же, балет стал самым ярким потрясением моего детства. Когда совсем мальчишкой увидел в орловском кинотеатре фильм «Мастера русского балета» и открыл для себя, что существует такое искусство, то уговорил маму написать письмо Галине Улановой. Тогда ведь именно с ее именем олицетворялось само слово «балет». Мне было лет 14. Мама написала, но Галина Сергеевна, разумеется, не ответила — мало ли таких писем она получала.
— А о чем ваша мама писала Улановой?
— О том, чтобы Галина Сергеевна рассказала, что нужно для того, чтобы стать артистом балета. Помню, как сидел в полупустом зале кинотеатра и смотрел, как она танцевала на киноэкране. «Кто эти люди, что у них за жесты», — думал я. Перед зеркалом дома, конечно, кривлялся, ставил, когда мама уходила, на патефон пластинку Шульженко и танцевал. Удивительное дело, но я даже не ходил в танцевальный кружок. Я вообще никакие кружки не посещал. Хотя маленьким уже выходил на драматическую сцену, играл Сережу Каренина, например.
Уланова мне не ответила. А Ольга Васильевна Лепешинская — другая знаменитейшая балерина той эпохи — ответила. Дело в том, что каждый год на зимние каникулы я ездил в Москву. Мама волновалась, но отпускала. Никогда не забуду, как по двенадцать часов ехал на автобусе из Орла, в районе Тулы мне всегда становилось плохо, укачивало. За 11 дней каникул успевал посетить 13 спектаклей. А потом возвращался домой и с трепетом перебирал собранные театральные программки.
Году в 56-м я во время очередных зимних каникул увидел в филиале Большого театра спектакль с участием Лепешинской.
Я вел торжественный вечер, посвященный ее 90-летнему юбилею. И сказал, что ровно 50 лет назад посмотрел ее спектакль. Ничего тогда не понимал — что такое подъем, верчение, фуэте (это сейчас я могу диссертацию написать), но был потрясен. Естественно, отправился после спектакля к служебному входу. И вместе с двумя сотнями человек дождался ее выхода. Тогда народные артисты СССР ездили на больших черных лимузинах «ЗиС». До сих пор перед глазами стоит картина, как Ольга Васильевна вышла из подъезда и села в такую машину.