ни без цели и успеха. Каждый раз, как начнешь подниматься на ноги, кто-нибудь подставит тебе подножку. Так всегда происходит. Много лет меня все отталкивали. Никто и никогда не давал мне шанс. И тебе не даст.
Я пытаюсь не слушать ее, но это сложно. Слишком сложно. Мне словно снова десять лет. Раньше я боялся ее, когда она уходила в запой, проклинала нас с Фэйбл и того, кому случалось стать парнем месяца. Всегда находился неудачник, который некоторое время жил с нами и использовал мать лишь как возможность бесплатного ночлега.
Мы наблюдали эту картину снова и снова, пока Фэйбл не сбежала тем летом, когда ей исполнилось пятнадцать.
Мы никогда не говорим об этом, как и о многом другом. Такие воспоминания лучше забыть.
– И если ты думаешь, что сможешь найти любовь, то глубоко заблуждаешься.
И только я собрался ей возразить, как она снова рассмеялась.
– Я видела, как ты пришел домой с этой глупой девчонкой, которая висла на тебе и смотрела как на своего героя. Но ты не герой. Твоя глупышка знает, что ты покуриваешь с мамой травку, что ты всего лишь никчемный наркоман? Всегда даешь мне наркоту и деньги, когда я в них нуждаюсь. Скрываешь меня от всех своих друзей и сестры, потому что стыдишься меня. Тебе должно быть стыдно за себя. Меня от тебя тошнит.
– Понятия не имею, о чем ты. – Слова сами срываются с языка. А голос звучит как чужой. – У меня нет девушки, – говорю я, потому что не хочу, чтобы мать о ней узнала. Она обязательно использует это против меня и, возможно… господи… может поговорить с Челси.
Нельзя этого допустить.
– Не ври. Я видела ее.
– Да это так, ничего особенного. Просто друг. – Мне больно даже произносить это. Она больше чем друг.
Челси для меня… весь мир.
– Оуэн!
Я поворачиваюсь и вижу Челси, стоящую в дверном проеме. На ней джинсы и черный свитер, воплощающий все мои мечты, влажные волосы убраны в пучок, лицо умыто, и кожа буквально светится. Но очевидно, что она просто в шоке. Смотрит на меня и на маму в полнейшем недоумении.
Меня окутывает липкий страх. Она, должно быть, слышала все, что сказала мать и что сказал я. Теперь она знает. Все знает.
И она возненавидит меня за то, что я сделал.
Глава 19
«Как только приведешь в порядок мозги, все в жизни встанет на свои места».
Челси
– Челси. – Он зовет меня по имени, но я едва слышу. Слова, которые сказала эта женщина, его мать, еще звенят в ушах. Суровые и страшные. Их звучание в голове становится все громче и громче, заслоняя все прочие звуки. Сейчас я могу думать только них.
Твоя глупышка знает, что ты покуриваешь с мамой травку? Что ты всего лишь никчемный наркоман?
И уничтожающий, ужасный ответ Оуэна.
У меня нет девушки. Да это так, ничего особенного. Просто друг.
– Ой, кто это у нас тут?! Да это же твой просто друг. Какая же ты дурнушка! – Его мама насмехается надо мной, скривив тонкие губы. Ее лицо измученное и усталое, но при этом ужасно злое. Испугавшись, я отступаю назад, удивленная тем, что весь свой гнев она направляет на меня. – Ты действительно считаешь, что мой красивый мальчик захочет быть с тобой? Посмотри на себя. Ты ничтожество.
– Закрой рот, – раздраженно говорит Оуэн. Он тоже зол. Сжатые кулаки, напряженная челюсть. Он выглядит так, словно готов порвать любого голыми руками. – Не разговаривай с ней. Она тут ни при чем.
– Сам заткнись, – отвечает она; лицо становится уродливой гримасой, щеки краснеют, и она снова поворачивается ко мне. – Еще как при чем. Она пытается встать между нами. Ты мой мальчик, Оуэн. Ты нужен мне. Ты не можешь оставить меня. Мальчик всегда нуждается в маме и любит ее.
Боже, что она говорит? Она ненавидит меня. Такого со мной еще не было. Я всегда всем нравлюсь. Я очень стараюсь нравиться людям: преподавателям, начальству, друзьям.
Эта женщина даже не знает меня, но уже ненавидит.
– Мне… мне нужно идти. – Я отступаю, практически врезаясь в Уэйда, который стоит прямо позади меня, затем поворачиваюсь и мчусь по коридору в спальню Оуэна. Влетаю внутрь, хватаю свою косметичку, набрасываю на плечо сумочку, и вот я готова к побегу.
Не могу здесь оставаться. Оуэн сказал матери, что у него нет подруги. Меня не существует. Я ничто. Так кем же я была? Его вещью? Какая-то глупышка, которую он просто… трахал, а сейчас готов бросить и отправиться на новые поиски?
Сама мысль мучительна, не могу больше об этом думать. Почти вслепую иду по дому, замечая, что входная дверь так же широко открыта, и у меня только один выход: уйти, как пришла. Уэйда нет в гостиной. Вообще нигде нет. Оуэна с мамой тоже не видно.
Боже. Если бы Фэйбл знала, что Оуэн общается с матерью, она, вероятно, сошла бы с ума.
Я выхожу на крыльцо и вижу Фэйбл, которая смотрит на свою мать так, словно хочет придушить на месте, а Оуэн пытается удержать сестру за плечи.
– Убирайся! – почти рычит Фэйбл, и от звука ее голоса меня пробивает дрожь.
– За что она ненавидит меня, Оуэн? – мать всхлипывает перед тем, как уткнуться Оуэну в грудь и разрыдаться. Он привычным жестом обнимает ее за плечи, но видно, что ему неудобно.
– Я тебя умоляю! Что за жалкий спектакль?! – бормочет Фэйбл. – Хватит ломать комедию, отойди от него. Прекрати портить ему жизнь.
Они словно не замечают меня, и я бегу, проскользнув мимо них, по невысоким ступеням, прямо по тротуару, не оборачиваясь. Ноги чеканят быстрые шаги, дыхание сбилось, в груди нарастает паника. Не могу забыть, как Оуэн отрицал, что у него есть девушка, и те ужасные слова, которые его мать сказала обо мне. Она ведь даже не знает меня. Как она может так сильно меня ненавидеть? Что я ей сделала? И почему Оуэн меня не защитил?
– Челси!
Я слышу, что он зовет меня, и бегу еще быстрее.
Слезы текут по лицу, но мне все равно. Хотя из-за них я едва вижу дорогу и потому не замечаю трещину на тротуаре, спотыкаюсь и лечу вперед, вытягивая руки, почти готовая удариться об асфальт.
Но Оуэн подхватывает меня, и я оказываюсь в его руках, крепко прижатой головой к его груди. Чувствую знакомый запах: яблоки, хвоя, осень, сам Оуэн.
– Господи, какая ты быстрая, Челс. Слава богу, я тебя поймал.
– Не называй меня так. – Я вырываюсь из объятий и отступаю, снова спотыкаясь на том же месте, но держусь на ногах. Он разговаривает со мной так, словно ничего не произошло. Как он может? Ведь все уже случилось. Это… это конец. – Оставь меня.
Он хмурится, пытаясь подойти, но я отталкиваю его.
– Дай мне объяснить. Моя мама… она не в себе. У нее большие проблемы.
– Ясно, – цежу сквозь зубы. Я начинаю замерзать. На улице холодно, а мои волосы еще толком не высохли. – Это правда?
Оуэн хмурится.
– Что именно?
– Что ты куришь травку с мамой? Что ты даешь ей наркотики и деньги?
Он вздыхает, опускает голову и проводит рукой по волосам. Я почти осязаю его отчаяние. Вижу, как оно обволакивает его словно дымом, обвивает тело, душит его. Мне хочется успокоить его, обнять покрепче и сказать, что все будет хорошо, но я этого не делаю: не могу.
Его слова разбили мне сердце.
– Ты многого не знаешь обо мне и о маме, – говорит он, не поднимая головы.
– Конечно. Потому что ты никогда не говоришь мне о том, что происходит с тобой. Я в полном неведении, Оуэн.
– В самом деле? Так ты себя чувствуешь? Но ты сама ничего не говоришь мне, Челс. Я ничего не знаю о тебе. Ничего. Кроме того, что ты вроде вундеркинд и окончила школу в шестнадцать, – вот и все. Этого недостаточно, – говорит он, его сердитые слова как река, прорвавшая плотину, рвутся на свободу.
– Я недостаточна? Поэтому ты сказал своей матери, что у тебя нет подруги. – Я обнимаю себя за талию, но не могу унять руками ни нервную дрожь, ни ледяную темную боль, которая растет в груди и давит изнутри так, что я едва могу дышать.
– Теперь ты просто говоришь за меня.
– Я сама слышала. У меня нет девушки. Ты это сказал. О, и мой любимый фрагмент: она так, ничего особенного. Это очень больно, Оуэн. Будешь отрицать свои слова? – Я приближаюсь к нему и толкаю руками в грудь. Он отступает на шаг, абсолютно ошарашенный, но мне от этого не легче. Да и как тут полегчает, когда так больно? – Нет, ты не станешь. Так что? У тебя нет подруги? Я никто? Стало быть, ты прав: у тебя меня нет.
– Мне пришлось это сказать. Нужно было. – Голос срывается. Видно, как трудно ему говорить. Глаза потемнели и наполнились… Нет, не могу разобрать, слишком много эмоций. Я сама едва могу смотреть на него. Как же больно. – Если она узнает, что мы вместе, то попытается поговорить с тобой, напакостить тебе, использовать тебя. Она всех использует. Ей это отлично удается.
– Она меня ненавидит. – Я замираю, потому что мне трудно дышать. – Хотя даже не з-знает м-меня. – Зубы стучат, но я унимаю дрожь. Я не стану раскисать перед ним. Он не должен иметь никакого значения.
Но он имеет.
– Меня она тоже ненавидит. – Он резко выдыхает и снова роняет голову. – И не думаю, что она на самом деле знает меня, – бормочет он.
Я уставилась на него, ошеломленная сказанным. Интересно, а знаю ли его я? Вообще когда-нибудь знала? Думаю, что знала. Всего несколько минут назад я так думала.
– Где Фэйбл?
– В доме, пытается выгнать маму. – Он смущен и, клянусь, едва не плачет. Мое и без того разбитое сердце готово вот-вот разлететься на еще более мелкие осколки. Я глубоко вздыхаю, пытаясь успокоиться. – Я должен был сказать ей, что мама вернулась, – продолжает он. – Но я уже несколько месяцев скрываю правду.
– Ты должен был рассказать нам обеим. Должен был быть честен со мной, Оуэн. – Я разворачиваюсь и ухожу, но он не идет за мной. Не то чтобы я этого ждала, но… хорошо.