— Ага, думаешь, это всё что ли? В следующий раз куплю что-нибудь и для собственной задницы! Сэм!
— Что?
Сэм снова остановился.
— А быков собаками нравится загонять? У меня есть две подходящих красотки. Ну до чего ж хороши! Последние из помета. Другу отдал бы одну недорого. Отлично подойдет для боев! Через год...
— Спасибо, — покачал головой Сэм. — Спасибо, но нет.
И он двинулся дальше.
За спиной он слышал, как Трегирлсы переругиваются по поводу подарков Толли, а Лобб упрямо оставался наверху, работал у колеса.
Все эти Трегирлсы, думал Сэм, все девять — целый выводок язычников, вечно орущих, всем недовольных, полных энергии шумных оборванцев, и все погрязли в грехах. Но все достойны спасения, ведь каждая душа драгоценна в глазах Господа, хотя Сэму казалось, что лишь в Эмме виден свет надежды. И вполне вероятно, что этот свет скорее исходит от его собственной души.
Пусть она грешница, как и все земные создания, но после сегодняшней прогулки и разговора Сэм не верил в те гадости, что про нее говорят. Она была такой прямолинейной, такой непосредственной, что он с трудом верил, будто она может развлекаться с мужчинами. Но даже если и так, то он снова вспомнил ту библейскую аналогию, пришедшую ему в голову в шахте.
Но как призвать ее к покаянию? Как заставить человека понять, что он грешник, если он совершенно этого не понимает? Нужно помолиться и попросить Господа указать путь.
Глава седьмая
Еще одним человеком, молящем о совете, правда, совсем иного рода, чем просил Сэм, стал преподобный Осборн Уитворт. Его разум терзали две проблемы: нравственная и мирская.
Ровно восемь недель назад доктор Бенна велел Осборну воздержаться от соития с Морвенной до рождения ребенка.
— Вы крупный мужчина, мистер Уитворт, если так можно сказать, и при каждом соитии вы рискуете жизнью ребенка. Меня также беспокоит здоровье миссис Морвенны, сейчас она нуждается в дополнительном уходе и покое.
Оззи с неохотой согласился. Конечно, он понимал суть дела и не хотел навредить ребенку, в особенности, если это окажется сын, но данное ограничение с каждой неделей раздражало его всё больше. Естественно, он уже подвергался подобным лишениям, когда рожала первая жена, но тогда это длилось куда меньше, чем предполагалось сейчас, и к тому же они позволяли себе нежные поцелуи и интимные ласки, что помогало пережить тяжкое время.
Но поцелуи и ласки с женщиной, которая съеживалась от его прикосновений и морщилась, прикасаясь к нему, явно не представлялись возможными. Его лишили обычной рутинной близости с женщиной, на которую имел право каждый женатый мужчина. Воздержание оказалось для него тяжким бременем. И бремя это стало еще тяжелее от того, что в доме присутствовала еще одна женщина.
Ровелла, конечно, была еще ребенком. В мае ей исполнялось пятнадцать. При этом она уже выглядела как женщина, по-женски ходила и разговаривала, по-женски садилась за стол, а иногда по-женски тайком улыбалась ему. Ее внешность не очень привлекала Оззи — длинный нос, светлые брови, худая плоская фигура. Даже и рассматривать-то ее в этом смысле было абсурдным занятием, и грешным к тому же. Но кроме двух пожилых горничных в доме жили только его жена — тихая, печальная, с выпирающим животом, и Ровелла — сияющая в сравнении с ней, привлекающая своей юностью.
Конечно, в Труро были местечки вниз по реке, где за деньги можно удовлетворить желания — за время вдовства он периодически их посещал — и Оззи захаживал туда раз или два. Но в городе с тремя тысячами жителей такие развлечения — дело рискованное, хоть он и прятался за воротом пальто, снимал пасторский воротник и мчался быстрым шагом через темные улицы после заката. Кто-нибудь мог его узнать и доложить церковному старосте или обокрасть, и тогда какое бы возмещение он получил? Его могла узнать женщина, у которой он был, а потом шантажировать.
Это время становилось для него всё труднее и труднее.
Еще одна головная боль — продвижение по службе, но это можно хоть с другими людьми обсудить. В конце концов он обратился к Джорджу.
Мистер Уорлегган сидел в своей счетной конторе и обсуждал вопрос о предоставлении займа со своим дядей, мистером Кэрри Уорлегганом. Он освободился только через полчаса. Тогда-то Осборн и представил свое предложение.
Две недели назад преподобный Филип Уэбб, викарий церковного прихода Сола и Грамблера, скончался от почечного абсцесса, поэтому в приходе освободилось место. Именно оно-то и было объектом желания Осборна.
Жалованье, обратил внимание Осборн, составляло двести фунтов в год. Мистер Уэбб, как всем хорошо известно, проживал в Лондоне и Марасионе и редко посещал церковь. Преподобному мистеру Оджерсу, как второму священнику, полагалось сорок фунтов в год на то, чтобы вести приходские дела. Осборн решил, что это будет прекрасной возможностью получить прибавку к своему доходу, поэтому написал декану и капитулу Эксетера, которые могли назначить его на этот пост. Он также написал своему кузену Годольфину, имеющему определенное влияние при дворе, чтобы тот замолвил за него словечко. Осборн считал, что если Джордж тоже напишет декану и капитулу, этого точно будет достаточно, чтобы они окончательно определились с выбором.
Пока Оззи говорил, Джордж хладнокровно всё обдумывал. Это было вполне естественное желание и вполне естественная просьба, но всё же ему она не нравилась. Несмотря на то, что брак кузины Элизабет с этим молодым человеком был его идеей, и он добивался этого, несмотря на все препятствия, не говоря уже о нежелании Морвенны, викарий внушал ему отвращение. Он одевался слишком ярко для священника, говорил слишком самоуверенно и важно — Джордж вспомнил, как долго они спорили по поводу условий. Оззи должен знать — казалось, он не до конца еще это понимал — что хотя его женитьба и связала влиятельные семьи Годольфинов и Уорлегганов, в финансовом плане он был мелкой сошкой, как и все Уитворты, а теперь и Годольфины. Этому священнику следовало более почтительно относиться к человеку, который не только был старше его и гораздо богаче, но и оказывал ему поддержку.
К тому же Джордж знал, что Элизабет не нравилось, как выглядит Морвенна. Девушка была бледной, как никогда, ее глаза помутнели, будто она переживала тяжелейшие духовные страдания. Большинство девушек, выходящих замуж не по любви, а по расчету, быстро адаптировались и в целом были довольны. И Морвенне следовало вести себя так же. Джордж терял с ней терпение. Но Элизабет винила Оззи. Элизабет сказала, что Оззи — неприятный человек, совершенно не достойный служить в церкви. Когда Джордж попросил ее пояснить, она пожала милыми плечиками и сказала, что не знает ничего определенного, поскольку сама Морвенна никогда не расскажет, это просто общее ощущение, которое росло у нее в душе за последний год.
Так что когда Осборн закончил свою речь, Джордж какое-то время молчал и перебирал монеты в кармашке, уставившись в окно со свинцовым переплетом.
Наконец, он произнес:
— Сомневаюсь, что мое влияние на декана и капитул так уж велико, как вам кажется.
— Невелико, — деловито ответил Осборн. — Но как хозяин старого поместья Полдарков в Тренвите, вы самый крупный землевладелец в приходе. Я уверен, декан примет это во внимание.
Джордж посмотрел на молодого человека. Осборну никогда не удавалось правильно сформулировать мысли. «Невелико». «Старое поместье Полдарков». Если он так же изъяснялся в письме к декану, его кандидатуру вряд ли одобрят. Но в любом случае теперь он стал членом семьи. Джорджу не нравилось думать, что он сделал неправильный выбор. И если всё пойдет так и дальше, светский друг в Лондоне с влиянием при дворе, такой как Конан Годольфин, мог оказать немалую поддержку новому члену парламента, ощупью прокладывающему себе путь в Вестминстере и не до конца уверенному в своем социальном статусе или друзьях.
— Я напишу. У вас есть адрес?
— Я просто адресую письма декану и капитулу Эксетера. Больше ничего не требуется.
— Как Морвенна?
Оззи поднял брови, удивившись столь быстрой смене темы.
— Хуже, чем хотелось бы. Всё наладится, когда это закончится.
— Когда это случится?
— Через месяц, как она полагает. Но женщины так часто ошибаются. Джордж, вы укажете в письме к декану, что из моей резиденции в Труро будет удобнее следить за Оджерсом, чем Уэббу, когда он этим занимался? Я даже могу иногда читать там проповеди, когда буду гостить в вашем доме.
Джордж ответил:
— Осборн, возможно, я уеду в Лондон до конца года. Когда будете писать дяде, можете передать ему, что я с радостью предвкушаю встречу с ним.
Оззи моргнул, стряхивая с себя оцепенение, вызванное ледяным тоном Джорджа Уорлеггана.
— Конечно, Джордж. Так и сделаю. Вы надолго планируете там оставаться?
— По обстоятельствам. Пока ничего не могу сказать.
Минуту-две царило молчание. Оззи встал, собираясь уходить.
— Дополнительный доход очень пригодится теперь, когда придется кормить еще один рот.
— Кажется, Оджерсу не повышали жалованье лет десять, а то и больше, — ответил Джордж.
— Что? О нет... Что ж, я готов над этим подумать, хотя в сельской местности у него очень мало расходов, как мне кажется.
Джордж тоже встал и оглянулся на свою контору, где работали два клерка, но промолчал.
— Я собираюсь написать и лорду Фалмуту, — сказал Оззи. — Хотя у него нет в этом своего интереса, но он в целом так влиятелен. Я также думал обратиться к вашему другу, сэру Фрэнсису Бассету, хотя мне не доводилось встречаться с ним лично. На свадьбе Эниса...
— Думаю, оба эти джентльмена будут слишком заняты в следующие несколько недель, чтобы обращать внимание на вашу просьбу, — оборвал Джордж. — Не тратьте зря чернила.
— Вы имеете в виду перевыборы? Вы слышали, кому благоволит лорд Фалмут?
— Никто не узнает этого до того, как настанет время, — ответил Джордж.
Той ночью Оззи обнаружил нечто волнительное.